У Сириуса под закрытыми веками закипают слёзы, он понятия не имеет, чем он Римуса заслужил. А тот перехватывает его покрепче и просит:

— Скажи это.

Сириус не понимает, о чём он просит. Ему вдруг становится страшно, что он что-нибудь забыл, что-нибудь важное о них с Римусом, что осталось теперь безвозвратно в камере с дементором по ту сторону двери.

— Скажи, пожалуйста, Сириус… — Римус снова приподнимает ткань у него на спине, ладони у него горячие и бережные.

Он не знает, что хочет услышать Римус, но знает, что хочет сказать сам. Он крепко обнимает его обеими руками, обмирая.

— Римус, любовь моя…

Это правильный ответ, потому что у Римуса на шее выступают мурашки, и Сириус чувствует, что от этого у него самого по спине словно рассыпается колкий сверкающий снег.

— Нам надо всё обсудить, — сообщает Сириус, жуя бутерброд.

Он в последнее время без конца что-нибудь жуёт и, слава богу, понемногу перестаёт быть похожим на ледяного человека. Римус перекладывает рукописи на рабочем столе, выверяя что-то в сотый раз.

— Что ты хочешь обсудить? — деловито интересуется он тем не менее.

Сириусу нравится, когда он такой — сосредоточенный и спокойный, в окружении книг и бумаг, совершенно в своей стихии.

— Всё, — объясняет Сириус, быстро описывая бутербродом широкий круг. — Берту: она пропала, ты читал? Это не просто так, я чую. И Гарри — он написал, что участвует в Турнире Трёх Волшебников. Ему только четырнадцать! Это не шутки, — Сириус дожёвывает бутерброд и нерешительно добавляет: — Ну и всё остальное… Мы ни о чём не говорили.

Римус простреливает его пристальным взглядом и поднимается из-за стола, подходит и длинными растирающими движениями разминает Сириусу перенапряжённую спину. Он делает так время от времени, но это всё ещё больно. В отличие от других видов боли — эта контролируемая, и Сириус просто молча опирается на спинку дивана и терпит.

Если откровенно, это не совсем правда, что они совсем ничего не обсудили. Сириус очень плохо спит, и ночами Римус прижимает его горячую, покрытую испариной голову к своей голой груди и говорит что-нибудь ценное, что потом повисает вокруг них защитным заклинанием, создавая кокон безопасности, в котором можно снова уснуть. Это не всегда звучит мягко, но Сириус благодарен.

«Хватит вести себя, как придурок. Хватит себя гнобить. Ты хотел, чтобы Джеймс и Лили погибли? Это было твоей целью? Уймись со своим чувством вины. Ты не господь бог, чтоб прозреть последствия чего угодно. Ты никого не убил».

«Ты считал шпионом меня, а я — тебя. Мы облажались оба. Это было хреновое время… Но у нас было двенадцать лет, чтобы друг друга простить. Давай уже сдвинемся с этой точки, ради бога, Блэк».

«Мне плевать, как ты выглядишь. Ты замечаешь мою седину? (Тут Сириус даже моргнул от удивления, потому что он действительно не обращал на неё никакого внимания). Вот именно. Ты всё ещё ты. Я люблю тебя».

— Я не знал про Гарри… Он, как всегда, в какой-то передряге… — говорит Римус и заканчивает экспресс-массаж мягкими поглаживаниями. — Мне нужно полчаса, и потом я твой. Но. Я могу выслушать что угодно, что ты хочешь сказать, но не хочу обсуждать… «всё».

Сириус поворачивается к нему в поисках причин.

— У нас есть только этот момент. Не будем его тратить так бездарно, — приподнимает брови Римус и смотрит на него так-так-так, будто у него есть идеи получше, как потратить этот момент, и Сириус не может поверить — там что, точно есть тот подтекст, который ему показался?

Римус смеётся и уходит к своим бумагам. Сириус в полчаса его работы успевает помыть посуду руками, расставить лишние Римусовы книжки на полке по цветам и даже отжаться десяток раз от пола в попытке решить, достаточно ли он оправился, чтобы попробовать… попробовать. Он без понятия, как поведёт себя тело. Хочет ли он рискнуть?.. Но физическая нагрузка — отличный лакмус. Невозможно врать себе, стоя в планке.

— Я всё, — кричит ему Римус из комнаты, и Сириус подходит к нему, чтобы запустить пальцы в каштановые кудри. Римус всё ещё сидит за столом, всё точно так, как когда-то давно, и, судя по тому, как он резко втягивает воздух, он тоже вспоминает, как жадно принимал Сириуса поглубже, на каждом движении задевая языком самые чувствительные места, и у Сириуса от этого дрожали пальцы в его волосах. Однажды он после этого умыл лицо, но не вытер шею, и Сириус прямо в факультетской гостиной подошёл к нему с совершенно обдолбанными глазами, протянул руку и стёр скользкую каплю под подбородком. Никто не заметил, но Римус чуть не умер от ужаса и одновременно понял, что немедленно готов на второй заход.

В общем-то Римусу как здоровому мужику больше ничего и не нужно, он мог бы взять его прямо сейчас — а Сириус нервно прикусывает губу. Римус сдвигает наверх школьный свитер, в котором ещё ходит Сириус, и приникает к его бледному впалому животу. Сириус пытается что-то сказать, но он перебивает:

— Тихо. Всё нормально. Просто будь со мной. Чувствуй меня.

Когда у них, наконец, всё получается, стихийным выбросом магии вырубает все фонари вниз по улице.

Комментарий к Найди меня

Отзывы бесценны ❤ если вы сомневаетесь, писать или нет - пишите) Я так делаю с этим текстом 😂

========== Вдох и выдох ==========

Комментарий к Вдох и выдох

Спасибо каждому, кто ждал часть или пришёл поделиться впечатлениями) вы мои сияющие звёздочки :)

Собрание Ордена кончилось только что. На ужин остаются Кингсли и Тонкс, остальные понемногу покидают штаб-квартиру, переговариваясь шёпотом в сумрачном затхлом холле. Римус потирает уставшие покрасневшие глаза и остаётся за столом: нет смысла вставать, ужинать будут здесь же. Молли распоряжается насчёт посуды, а через секунду уже распекает за что-то сыновей. Всё это так привычно, что почти уютно.

— Хей, — говорит Тонкс и внезапно кладёт маленькую ладонь Римусу на макушку. — Ты чего такой кислый? Голова болит?

— И голова, — вздыхает Римус и улыбается мягко. Он не планировал жаловаться, но она умудряется спрашивать как-то так, что он всегда отвечает. Она сегодня жёлтенькая, как цыплёнок — и такая же нелепая, и милая, и хрупкая.

Она кивает — наверное, до неё доходит, что вот только было полнолуние, и вдруг чешет его скованную спазмом макушку, это больно и приятно, и почему-то мурашками просыпает ноги. Римус делает головой ёмкое движение в сторону.

— Не трогай меня.

— Я просто хочу помочь, — говорит она открыто, и Римус чувствует, что может только бесконечно устало улыбаться на эту непосредственность без всякого двойного дна.

— Дора. Отстань, — просит он ласково.

Она закатывает глаза на обращение, но не говорит ничего — они оба в курсе, зачем он называет её именно так и какую реакцию ждёт.

— Как скажешь, — бросает она и разворачивается в другую сторону: — Молли, давай я порежу хлеб?

Сириус уходит наверх ещё до ужина, это случается время от времени, и Римусу эта тенденция не нравится ни разу. Сириус только-только стал похож сам на себя, и не дело терять прогресс. Хотя, конечно, отсутствие аппетита скорее следствие, и причины не могут не вызывать тревогу тоже.

Сириус полулежит в кресле в курительной комнате за парадной столовой, он не зажигал свеч, и Римус цепляется в темноте за притаившуюся банкетку и глухо чертыхается.

— Что делаешь?

— Умираю в своём эго.

— Бог ты мой. Опять философское настроение? — вздыхает Римус и добирается до рассохшегося окна, тянет на себя строптивую створку и шипит, когда та нарочно прищемляет ему палец шпингалетом. Проклятый зловредный дом.

Воздух за окном горячий и душный, несмотря на то, что уже поздний-поздний вечер. Римус прикуривает. У него не было времени отлежаться после луны, пришлось закинуться обезболивающим и шуровать на дежурство, так что в нём нет столько терпения, сколько сейчас нужно Сириусу.

— Так что там с эго? — спрашивает он тем не менее, потому что Сириус, ушедший в штопор, куда невыносимее, чем Сириус, высказывающий накопленное.