– Ты угрожать мне будешь? – задиристо сказал Моравец.

– Я не угрожаю, я говорю, как есть, – в голосе Добрыни слышалась угроза. – Княгиня прознает, что с тобой сделает?

– Ничего не сделает.

– Тогда я что-нибудь придумаю.

На том и разошлись. Илья Моравец ушёл весь пунцовый, сжимал кулаки, но понимал, что Добрыня прав. Княгиня Ольга правит землёй, воеводами у неё Свенельд и ещё сын Святослав. А он зачем нужен? Только для постели. Он ей привёл из Моравии тысячу кованной рати, а она её прибрала к рукам тихо и не заметно, не понятно как. Держат из милости, как собаку. Ну, ладно. Ещё поборемся. Тут ещё поглядеть надо: кто кого. Спасибо Добрыни, глаза открыл.

Филин и Ашава купили себе избу на Подоле. Ашава беременна, дохаживает последний месяц. Тяжело ей. Помощница Ашавы Пичай помогает ей, конечно, но Ашаву беспокоили сами роды – одна Пичай может и не справиться.

– На торгу встретила Вадаву, – жаловалась Ашава мужу, – такая гордая, прошла мимо, меня не заметила. Как же! Жена купца.

Они лежали на ложе под одеялом, Ашава доверчиво прижималась к мужу. Филин удивлялся: гордая, сильная Ашава превратилась в слабую женщину.

– Переживём, – успокоил её Филин.

– Переживём. А рожать-то как одной?

– Волк приехал с семьёй. Схожу завтра. Может чего посоветует.

– Сходи, Филя, сходи. Скоро уже. Вот, смотри, – и с этими словами она положила его руку на свой живот. И Филин почувствовал, как что-то перекатывается справа на лево и слева на право.

– Беспокойный мальчишка будет, – гордо заявила Ашава.

– Мальчик будет?

– Конечно, мальчик, – без тени сомнения заявила Ашава.

Наутро Филин пришёл в терем к Волку. Друзья обнялись.

– Ашава должна родить не сегодня – завтра, – пожаловался Филин, – а я тут никого не знаю.

– Да я кроме князя тоже никого не знаю, да вчера вот с Добрыней познакомился. Мёд пили. Может быть ему сказать?

– Да что вы в бабьи дела такого мужа вмешивать будете? – возмутилась Ждана. – Вы бы ещё князю доложили! Я и одна справлюсь.

– Там ещё Пичай, помощница Ашавы есть, – сказал Филин.

– Ну и хватит. Она, эта Пичай, по нашему-то, как?

– Да говорит.

– Ну и всё. Как начнётся – беги сюда. И котёл с водой, что бы всегда был наготове.

Началось в этот же вечер. Они лежали на ложе, как Филин почувствовал, что под ним стало сыро.

– Что это? – растерянно спросил он.

– Воды отошли, – ответила Ашава.

– Какие воды? – не понял Филин.

– Какие надо, – ответила Ашава. – Разбуди Пичай и к Волку беги.

– А ты не родишь за это время?

– Да уж подожду, – улыбалась Ашана в темноте.

Через некоторое время Филин сидел на крыльце и прислушивался к тому, что твориться у него в избе, где хозяйничали Ждана и Пичай.

Под утро он задремал, прислонившись к балясине. Его разбудил крик Ашаны и плачь ребёнка. «Откуда там ребёнок?» – сонно подумал, зевая, Филин. Над Днепром вставало солнце. «Двадцать четвёртый день серпеня, вроде как» – вспомнилось Филину, – «Жатва в самом разгаре». Тут дверь распахнулась, и радостная Ждана выпалила:

– Сын у тебя! Радуйся!

Филин вскочил на ноги, а дверь перед его носом закрылась. Пришлось ждать ещё. «Надо же – сын», – думал он, еще не осознавая, что их с Ашавой уже не двое, а трое.

Наконец его впустили. На ложе лежала счастливая Ашава, а рядом с ней под левой рукой краснолицый свёрток – его сын.

– Давай назовём его Виряж, что значить Волк, – сказала Ашава, – в честь твоего друга и мужа Жданы.

– И всё-таки, мать, почему ты не хочешь дать вольную ни Малуше, ни Добрыне? – спросил Святослав княгиню Ольгу.

– А зачем? Что тебя смущает, сын? – нахмурилась княгиня Ольга.

Вопрос этот ей не нравился.

– Ничего не смущает, но почему не дать им вольную?

– Ты вон задираешь подолы холопок, валяешь их по углам да под лестницами и ничего, – ушла от вопроса княгиня. – А Малуше хочешь вольную?

– Да.

– Она – ключница. Она очень много знает. Поэтому и холопка, что убить её можно будет в любое время без объяснений.

– Убить и так можно. Кто с тебя спросит?

– Никто не спросит, но подумают. Если я сама не выполняю закон, то, как я могу требовать его выполнения от других?

– Я хотел бы, что бы Малуша стала моей женой. А на холопке я жениться не могу.

– Правильно, не можешь, – согласилась с сыном княгиня Ольга, – и не женишься.

– Но почему?

– Я не хочу, чтобы потомок князя Мала имел хотя бы малейшие права на стол в Киеве! Владимир самый старший их моих внуков, но по закону он, сын рабыни, прав на стол не имеет. А если Малуша станет твоей женой, то такие права у него появятся.

– Чем же древлянский князь тебе не угодил, что ты на него злишься?

– А ты не знаешь? Он убил моего мужа князя Игоря и твоего отца.

– Так не сам. И я слышал, что он был против убийства отца.

– И, тем не менее, допустил это, – жёстко сказала княгиня. – За всё в своём княжестве отвечает князь. Я тоже его не сама к берёзам привязывала, и не сама бояр древлянских в бане запирала, не сама баню поджигала, но по моему приказу и грех тот на мне.

Она перекрестилась на икону.

– Хорошо, – согласился Святослав, – пусть после меня будет князем Ярополк. Он тоже мой сын. Но Олег и Владимир получать свои уделы.

– Да. Олег как можно ближе к Киеву, а Владимир как можно дальше от Киева.

– Как можно дальше – это куда?

– Новгород. И не князем, а наместником князя.

– Новгород? Ладно, пусть будет Новгород, пусть будет наместник. Ты так не любишь Владимира, своего внука?

– Нет, его я люблю больше всех. Первый мой внук! Но если он будет здесь, то древляне могут восстать и погубить двух других, а их я тоже люблю.

– Ладно, убедила, – сдался князь. – А Добрыня – что?

– А что – Добрыня? – У него права только на древлянскую землю. Не на Киев. Киев на земле полян. Чем ближе Добрыню держать к себе, тем лучше.

– Так почему бы Добрыню не отпустить? Он жениться собрался. А за холопа кто свою дочь отдаст?

– Жениться? На ком?

– На дочери Путяты, нового воеводы городского полка.

– А это меняет дело. Я подумаю.

Святослав ушёл. Горько. Мать так и не отдаёт бразды правления. Сколько это будет продолжаться?

Через несколько дней перед княгиней Ольгой сидели все трое: Святослав, Добрыня и Путята.

– И так, Добрыня Никитич, – сказала Ольга, – ты решил жениться.

– Да, государыня.

– Я рада. Хотя, твоя должность в Царьграде называется паракимомен, что значить «спящий рядом» и берут на неё в основном только скобцов.

– Как тебе повезло, Добрыня, что ты не в Царьграде, – сказал Святослав.

– Это да, – согласился Добрыня.

– К чему ты это, матушка? – спросил Святослав.

– Что хорошо, что мы не в Царьграде, – улыбнулась княгиня, – но должность великая. – Повернулась к Путяте. – И чем зять не устраивает? – подумала и добавила: – Путислав Твердимирович.

Путята смутился, встал и сказал:

– Я, княгиня, привык быть Путятой, Путятой Твердятечем, а не Путиславом или Путей. Я не кривич, а словен ильменский. Извини, коль обидел.

Путята поклонился княгине.

– А я из кривичей, Путята Твердятич. Так чем зять не угодил? Ты, как ни как, тысяцкий в граде Киеве, а Добрыня охрану князя несёт. Обязаны породниться.

– Это так, княгиня. Я-то роду простого, а Добрыня сын князя древлянского. Но он твой холоп, а так-то честь была бы великая. А как дочь за холопа отдашь. Да и рано ей ещё.

– Сколько ей?

– Пятнадцать.

– Год подождать можно, – согласилась княгиня. – А тебе бы, Добрыня, я бы дала вольную, был бы ты крещён.

– Я крещён, – сказал Добрыня и чуть подумав, добавил: – наверное.

– Наверное! Вот ты даже не знаешь: крещён ты или нет.

– Да как узнаешь? – развёл руками Добрыня. – Хотя бы знак, какой был. Но говорят, что крещён.