Два раза в месяц к Витосу из Кременчука, приезжает его бывший экипажный командир Саша Бурдейный, тоже вертолётчик в отставке. Он свою приземлённую преждевременную пенсию, поднимает колёсами старого автомобиля; с полным зачехлённым прицепом приезжает.

  Возит востребованные полтавские мотоблоки, для бывших колхозников царапающих застоялую единоличную борозду жизни.

  Приезжал он, со своим тестем Виктор Павловичем Небрат, который тут выискивал у всезнающих служб, бумажные доказательства своего трёхлетнего подневольного бесплатного труда в фашистские земли. Якобы давали какие-то пятьсот марок за несуразное искажение человеческой сути. И незлопамятный человек вынужден вспоминать, как под конец войны, за мелочь провины, его чуть не забили, бросили в концлагерь. Упразднение наследственного дара, - всегда было утончённым злобным приёмом животной мерзости. Поток юношей с ужасной быстротой полз под санитарные скальпели нацистских хирургов, в конец войны разосланных во все фашистские концлагеря. Но Вите Небрату повезло, Красная Армия намеренно удачно разбомбила жуткую лабораторию ужасного истребления предстоящей жизни.

  Иначе, он не смог бы стать тестем сметливого вертолётчика.

  Теперь ему предстояло за недельную немецкую зарплату в пятьсот урезанных марок, навсегда забыть тех, кто пятьдесят лет назад, опередил его очередь вычеркнувшую людское существование. Скрывал своё нежелание от жены и дочерей, заставлявших его унизиться перед бывшим врагом за нужные им марки, не хотел сдаваться за мелочь обмана. В нём сидела потребность, тихо остаться с теми, кто ушёл непобеждённый душою.

  Вообще-то Виктор Павловичу: нравится кататься на старом немецком "Опеле", а не выяснять отношения с нынешним немецким капиталом. Люди впали в превратности под влиянием внешних вещей, пусть сами разбираются с новым, обострённым самомнением недоевшего заката, он человек не обидчивый, всегда с приподнятой направленностью ходит, зачем помнить бывшую беду.

  Его "конченую простоту", жена и дочери беспрестанно ругают: он, вдруг, на ночёвку, заблудших людей в квартиру приведёт; деньги безвозвратно одолжит подвыпившему пассажиру; крёстным отцом пошёл к цыганам, - широко завёт их всех в гости...

  Саня брал тестя в дорогу, для надёжности в долгом передвижении, и излишней скуки, от которой невозможно уснуть на полтавской бетонной гребёнчатой трассе. Когда он прибодрялся придорожным чаем, тесть сто грамм заказывал, тёщин запрет приходилось прятать в обочину уступок; от весёлого человека не утаишь пустую клятву.

  Дача Яниса, куда они приезжали, имела и солнце в тени весны. Саня забирал бывшего напарника, и они уезжали сдавать агротехнику в магазины Староконного рынка. Виктор Павлович остался греться теплотой одного проникающего луча и тлеющими углями от пней.

  Пришёл человек заросший, с хвостиком волос в затылке, редкозубый, глаза конусы пишут, голос наполненный огорчением. Похмелиться охота. Разглядывает незнакомца и угадывает, что мирянин жертвенный человек, - есть о чём поговорить.

   Строчить досаду свою принялся поп, рассказывает несуразности всякие, подаяния сами напрашиваются. Подвинули ящики почерневшие, уселись в середине участка, установка одна, в такой погожий день: придётся выпить за знакомство.

  Поп, - Небрата, - братом и сыном завёт, повёл его с округой знакомить, все водочные точки показал, набрали что желали, получили что выбрали, валявшуюся картонную коробку разодрали над ящиками, сотрапезничают. Невероятное уважение друг - другу льют, были бы слова водой, затопили бы двор. Пустые бутылки падают в не зарытую яму, - устоявшиеся люди грызут неизменные столетия, никто ни поборет рытвины души тонущие в придирчивости. Жара в голову пробирается, убить любое рассуждение может, а их тысячи вылезают. Рима пришла... и села между ними.

  Вертолётчики быстро слетали на Староконный, сдали базару мотоблоки с подъёмом, и спешат увидеть завтрашний день. Смотрят и не верят быстрому преображению, мужики загорают в одних просторных трусах, раздело их поднявшееся горячее солнце, бабка между ними, все обнялись и стоя тянут махновскую песню, усердно напрягают глотки:

  - Любо братцы любоо...

  Запнулись от пикирующего пропеллерного взгляда лётных предводителей; ...и дальше браво поют:

  - ...Нашим летунам не приходится тужить!

  Свободными руками небо розовое пробивают певучие друзья, вытягивают растопыренные пальцы вверх, мелодию громкую трио вытягивает, кажется, что даже не выкорчеванные пни, тоже поют вместе с ними, ...уже другую песню.

  - Визьмить соби дивчину, витдайте пиро...о...ги.

  Летуны довольны результатом дня, потому покладисты, Саня в уме, всё высчитывает подъёмную прибыль, не знает, как быть: петь песню со всеми, или опрокинуть ящики с пирогами и водкой.

   И за каким это столом так быстро успели испечь любовь и "...с сыром пироги"?.. Накрыли хлеб - соль. Всё поют...

   Думает: нигде больше в мире, под ни какими облаками, ни в какой Европе, не водятся такие быстрые на веселье и дружбу хлебосольные чумаки и чудачки.