Где-то возле Белграда, может Суботицы, Нови - Сада или другого прежде близкого города, человек в мятой фуражке, рваной майке, в брюках с обрезанными выше колен штанинами, мокрый от пота и россыпи воды, которой прибивал зараженную пыль натовских ракет, покорёженной тележкой вывозил негодные развалины своего дома. Скидывал в заброшенный каменный карьер. Он плохо разбирался в ядерном мусоре, потому мелко распылял из шланга грусть оставшейся жизни. Нет более ненужного труда, чем мутной водой убивать ухабы разорванной земли. Злобные люди всегда враждебны к тем, кто не намерен им мстить.

   Уборщик ступал разлезшимися ботинками по увлажнённому грунту и не знал когда наступит день для восторга медовым сном. Он вспомнил, что много лет назад спал в одном цветущем лугу под журчание одинокого ручья, место было настолько хорошим, что ни как не может забыть тёплый полдень выпавшего тогда сна. С тех пор он ни разу ни спал так хорошо. Потом много раз искал тот цветущий пригорок, тот клокочущий ручей и не смог найти место где он спал.

   Искатель потерянного сна увидел, как из утонувшего в невидимой пыли горизонта катилась детская коляска, её толкала женщина сарафанного покроя, она обходила рытвины снарядов; стройно входила в начало дня, молодо двигалась; а казалось, что не желает быть молодайкой. Росинки воды из шланга громко ударили в цветы коляски, и чистильщик разбитого строения отбросил мутную струю в пересохшую расщелину.

  - Везёшь будущее начало? - спросил разгребатель долгой заботы.

  - У меня там моя Андромеда, она любит чистые цветы нашей земли, и прозрачность бесконечного неба.

  Уборщик собственного горя наклонился над уцелевшей детской коляской: - Какое красивое имя, - удивился он, - можно я улыбнусь нашей близкой галактике.

  - Люблю, когда нежно восторгаются моей дочуркой, - стройная женщина хлопнула ладошами, - я ежедневно вожу её в убитый бомбами детсад, все дети погибли, одна она уцелела в пепле уплывшего горя. У меня там ещё пряжа и спицы, до вечера буду плести лестницу в небо, хочу размахом души опередить самые далёкие спутники.

  Дуб что рядом рос, купался в брызгах радушного утра, тоже плёл побегами лестницу в вышину, хотел заоблачными ветками достать царицу Андромеду, а человек изнеможённый недавно рвавшимися ракетами стыл испуганный человеческими изобретениями, хотел осторожно подглядеть предстоящую жизнь.

  - Нет, нет - женщина заботливо отвела его руку, - я сама, ...вот моя Андромеда.

  В коляске лежали: бутылочка с водой, чёрствый горелый калач, клубок ниток, вязальные крючки, и вылепленная из высохшего замшелого теста завитая серая кукла.

  Чистильщик Земли оцепенел, долго скорбел, снял фуражкой росу воды с лица, проскрипел выражением отчаяния, косо вгляделся в вышину дуба, в пустоту, хотел увидеть: не портят ли царапины истребителей небо нового утра.

  - Я спешу отвести Андромеду в детский сад, что бы мы весь день могли пить страдания, - сказала озабоченная мать, и ушла в пустоту бывшего детского смеха.

  Человек ужал в поясе укороченные топором штаны, перекрестился, и крикнул заблудившемуся миру: - Эй ты, потерянный! Тестяные куклы из священного текста никогда не оставят твои угрюмые смятения! Устранены будут порченные, кто добру противится!

  Он выровнял тележку своего бесконечного времени, и пошёл дальше катить остатки своей жизни. Задумал ждать темноту ночи, когда сможет разглядеть триллион звёзд живой Андромеды. Толкая урановый мусор, озабоченно размышлял: если обеднённые частицы расплавят светящееся тело, оно уплывёт в туманную галактику, где вращается планета, на которой цветёт рисованная жизнь.

  Вечером женщина осторожно тянула коляску по разрушенному, потресканному уклону. Закат стоял красивее восхода, и не обнадёживал долгим светом. Сравнявшись с уборщиком ужасного наказания, она приложила палец к губам, показала уставшему человеку, что Андромеда спит. Черепки обожжённой черепицы, которые он дробил, дымились под ударами кувалды.

  - Добавлю измельчённый известняк, и сделаю римский бетон, он вечный, ни одна бомба не сможет его рассыпать.

  - Вечная только моя Андромеда, - возразила озабоченная мать, - всё остальное сгорит в огне этой глупой Земли. Во вселенной цветут выращенные звёздами планеты, они всегда ждут светлой мысли. Я не знаю, улететь сразу или ждать когда заряженные частицы окончательно нас разложат.

  - Она угадала мои переживания, - человек крошивший черепки, засуетился. - Хочу ещё раз увидеть нашу Андромеду.

  - Нет, нет, если я открою, она проснётся, начнёт скучать о детях всего мира, тогда живые планеты на её галактике размечтаются, удалятся и совсем перестанут нас любить. Единственно моя дочь способна уберечь всех людей от вползшего в них страха, поэтому я всегда жду мрак ночи, когда Андромеда открывает вечный свет нашим душам. Она цвет моего сада.

  - Она ходит по моим соцветиям, - подумал чистильщик земли, - тут слишком тесно, а среди звёзд необыкновенно просторно, надо всех озлобленных поместить в пространство суровых орбит, пусть вылечат свои переживания от тесноты беспрерывных подозрений. Мы им подарим новое солнце, и их обиды мгновенно истлеют.

  На следующее утро женщина шла без коляски, видно, что она долго плакала, обиженно смотрела в своё одинокое переживание.

  - Где Андромеда? - забеспокоился человек, встречавший рассвет в рваной майке и топорных шортах.

  - Её съели крысы, - у женщины пропала печаль, она тихо глотала всю слёзную горечь.

  - Иногда бывает, смотришь и ждёшь, где те, что были? ...и услышишь: их уже нет! Как теперь жить?

  - Пойду, скажу пустоте, что Андромеда исчезла навсегда, пусть радиоактивные развалины прогонят всех страшных грызунов, их надо истребить, крысы вползают в нашу покорность; они желают съесть наши мозги.

  - Крыс невозможно истребить, урановое излучение их победа над людьми. Что бы разбудить шевеление близкой планеты, придётся отправить подвальных крыс в мёртвый холод, они выживут на пустоте омертвелых камней, камни станут пищей будущей крысиной жизни. Тебя я помещу существовать в не разрушенный дом, чтобы могла добывать для Андромеды новое начало жизни.