Рытков двумя пальцами ржавый Мишин чуб оттягивает, ногой валяющийся кирпич под сорную голову пихнул, ладони выхлопал: пусть уроненный череп с удобством дышит в жару полудня.
Сам, уехал возить дроблённые кукурузные стебли, в бетонную силосную яму, нагонять оторванной скоростью, ровные Циревы ходки.
А ведь Миша Илиичин тоже шофёр. В прошлом месяце пьяным ехал, виляя расшатанный кузов, временами в обочину трассы уходил. Его гаишники нагнали на Каракуртском перевале... Он закрылся в кабине, и пока те целый час вокруг ходили, пугали, угрожали, щели выискивали, по стёклам запотевшим били; он отрешённую усталость показывал, урывками спал в закрытой кабине. Смотрел изнутри как белые ремни с портупеями с пустыми кобурами, опоясанные поверх мышиной формы блестят, полосуют его бедствие, отражают заходящие искры солнца.
Грани в болтах номеров слизаны - не смогли ленивые открутить полосу жести. Почесали барсуковую щетину под фуражками и уехали наказание номеру придумывать. Миша тоже завёл машину, и поехал...
Участковый протокол составил, права водительские забрал. Завгар перевёл его в ремонтники.
Спит слесарь Илийчин в пыли, мухи навозные выдохи его обсели, везде для насекомых пропитание раздольное: в нектар цветка назойливые лезут и на кучу тлеющего помёта тоже слетаются.
...А охотники наши, уже осторожно топчут ранние сумерки, воскресный день в полях стоит: - Адаш Рытков, Миша Илийчин, Афоня Батрын и Цирю-белильщик,- пробираются крадущимися шагами, - охоту на фазанов открывают. День светлеет молчаливо, тишина утомляет ожидания, неведомо куда это фазаны спрятались. Ходили охотники долго, уже жара с макушек деревьев на землю стала сползать, тяжёлые ноги вымотались, и ловцы совсем потеряли охоту впустую бродить, голод и жажда к ним подкралась. Цирю, вроде цветастый пернатый хвост в зарослях видел, кто его показал неведомо.
И посуду с собой взяли нужную, везут в багажнике машины: казан, сковороду, большая поварёшка есть; миски никелем греют - словно с облаков упали. Животы урчат от одной мысли о дикой курице, хочется снедное фазанье мясо покушать, до самых ступней голод насыщает звериную страсть.
Удача, ногам измотанным, ниспослала бы излишнюю силу.
Вот оно везенье, - поляна накрытая.
Полеванье в убранных полях, непременно отметить надо.
...Набили воронят сплошь пернатых серых, настрелялись вдоволь, спалили запас патронов. Выискивали птенцов ещё не летающих, из гнёзд выбивали. Общипали пух-перья гадкие. Вороная синева кожи в дрожь горячую бросает. Прокоптили на огне. Потом уверенно и долго варили крикливую птицу. Вино больное-сизое наливают, по цвету, с перьями застрявшими в глазах переливается вино, в самый раз ловчему положенной страстью расслабиться.
Я воронятину не люблю кушать, жевать вареную резину точно не буду! - заявил Цырю, - у меня баранки пресные в бардачке.
Будешь! Будешь, - сказал утвердительно Рытков.
И другие за ним смело повторили: - Будешь!..
Грызли жилы вязкие, вином марким запивали, окончательно разморили состояние. Цирю в стороне баранки солённые крошит.
- Он ворону не ест, что бы потом осрамить на всех нашу неудачу, - догадался Миша.
- Точно Сверчок...
И все мигом накинулись на Цирю, двое руки скрутили, Миша ему вороньи крылья стал впихивать в горло.
Жуй! Ешь! Грызи! - кричат неудачники, кулаками решительно бьют по скулам, рёбра ногами чешут. Запихали варённую синюю ворону в живот Цирю, и довольными на его резиновое рычанье смотрят...
Устали. С набитыми желудками уснули в тени деревьев под недалёким вороньим гнездовьем. И тёплый суховей всё носил пыль полей под защитные полосы лесных насаждений, утомлял возделанный простор хлебной степи. Небо облаками затянуло, вороны низкой тучей кружат над землёй, дождь каркают.
Миша первым проснулся, вместо пропавшего веселого настроения, чёрная грусть обволокла его состояние, голова как варённая тыква. Он пошёл к недалёкому колодцу, журавлём достал холодную воду, весь чан на больную тыкву вылил, ощущение, вроде в детстве, мать сиреневой веткой отхлестала.
Всех разбудил. - Что вам снилось братва?.. - спросил угрюмо он.
- Мне огромная ворона, - уныло щупал скулы Цирю, - кружила надо мной, кружила, клюв больше дула ружья, ворона жутко клевать лицо принялась, хорошо, что проснулся.
- А мне глаза, барсуки забинтованные атаковали весь сон, и менты опоясанные белыми сосисками - загрызть грозились. Мне бы ружьё взять, да вылезти из машины не могу, руки вроде связаны...
