Я закладываю свое ожерелье в ломбарде, чтобы мне хватило денег переправиться на пароме в столицу. Очередное воспоминание о маме ускользнуло от меня. Но именно в тот момент, когда я поднимаюсь на паром и сталкиваюсь лицом к лицу с толпой, меня охватывает внезапный приступ одиночества. Я знаю в лицо всех жителей деревни, большинство – по имени, и они знают меня. Здесь же я больше не своенравная дочь доктора Чжана. Ощущение, будто я примерила на себя чью-то маску.

Я отступаю к задней части парома и сажусь, прижимая вещи поближе к себе. Люди вокруг меня смеются и общаются. Воздух наполнен музыкой, которую исполняют странствующие музыканты, играющие за монеты. Но я не перестаю волноваться, опасаясь, что ложь Шу не сработала и меня раскроют еще до того, как паром отойдет от пристани.

Я чувствую, как неизбежное неодобрение отца тяжелым грузом ложится на мои плечи. Он никогда не понимал меня, несмотря на то что мы жили под одной крышей. Отец бы ни за что не позволил мне уехать на состязание. Он бы нашел причину, чтобы отговорить меня от этой глупой затеи: я слишком молода и неопытна, чтобы путешествовать в одиночку; Шу очень больна, чтобы оставлять ее на попечение кому-то другому; а сам он никогда не покинет деревню из-за чувства долга перед пациентами…

Девушка передо мной начинает танцевать – долгожданное избавление от моих забот. Изящные жесты рук сопровождаются сладким звуком ее голоса. Когда люди узнают «Песню о нищенке», в толпе раздаются восторженные аплодисменты.

Это песня о трауре. Безымянная девочка-сирота. Город, который потерпел поражение в войне. Она ходит по улицам голодная и одинокая.

Эмоции захватывают моих попутчиков, когда музыка их окружает. Движения танцовщицы, нежное покачивание парома, тоска, которой пронизано каждое ее слово, – все это переплетается между собой и объединяется в горечь, которая растекается у меня во рту.

Моя сестра всегда была доброжелательной, с самого рождения она улыбалась, я же обидчивая и неугомонная, мне больше по душе растения, нежели люди. Могу сказать наверняка, жители деревни лишь терпели мое присутствие, но искренне они любили Шу. Она могла греться в тепле их обожания, но сестра никогда не забывала обо мне. Она всегда делилась со мной тем, что ей давали, и защищала от резких слов.

Настала моя очередь ее защитить.

Я опускаю голову на руки.

Голос девушки летит над толпой: «Я заблудилась вдали от дома…»

– Держи. – Мне что-то вложили в руку, я открываю глаза и вижу перед собой озабоченное лицо женщины. Она прижимает к себе младенца, который завернут в плотную ткань. Большие темные глаза женщины излучают добро.

– Если поешь немного, твой желудок успокоится, – отвечает она.

Я перевожу взгляд на то, что она мне дала. Маслянисто-красный кусок вяленой свинины. Когда я подношу его к носу, у меня лишь от одного только запаха начинают течь слюнки. Я осторожно откусываю, мясо на вкус одновременно сладкое и соленое, жуется оно идеально. Это отвлекает меня от грустной мелодии и дает возможность сосредоточиться на трапезе до тех пор, пока мой разум немного не проясняется.

– Спасибо, – бормочу в ответ, вытирая жир с туники. – Было очень вкусно.

– Впервые на пароме? – спрашивает меня женщина, попутно ритмично похлопывая ребенка по спине.

Не дожидаясь моего ответа, женщина продолжает:

– Я помню свое первое путешествие в Цзя. Как же было здорово! А сколько народа там было! Мне было неловко, потому что меня стошнило за перила столько раз, что я едва тогда могла стоять на ногах.

– Похоже, вы путешественница со стажем, – отвечаю я. В этой женщине есть что-то такое, что напомнило мне о моей маме. Она тоже без всяких раздумий помогла бы незнакомцу.

Женщина улыбается.

– Я тогда только вышла замуж. И я не знала, что то, что я считала морской болезнью, на самом деле оказалось беременностью ее братом. – Ее взгляд, наполненный искренней любовью, был обращен на двух человек, которые стояли в нескольких шагах от меня – один высокий, а второй низкий, – мужчина и мальчик, которому на вид около шести лет.

– Теперь и ваши дети станут опытными путешественниками, – говорю я.

Женщина смеется.

– Каждую весну мы ездим в Цзя, чтобы прибраться на могилах родственников моего мужа и навестить тех, кто переехал в столицу. Но я рада, что моего мужа отправили в провинциальный город, подальше от всей этой политики Цзя. Здесь жизнь намного проще. Именно такую жизнь я хотела для сына и дочери.

Мои родители познакомились в столице много лет назад. Вскоре мама вернулась в деревню беременной, а рядом с ней был незнакомец, который впоследствии стал ее мужем. Спустя годы она вскользь упоминала столицу. Восхищение звуками цитры, небрежное замечание о благоухании цветов глицинии, которые разрастались на восточной стене дворца.

Мы с Шу спрашивали: «Мама, почему мы не можем вернуться туда?» – мы сидели у нее на коленях и упрашивали рассказать больше историй о красотах столицы. Она отвечала, что для нее там ничего больше не осталось – ничего столь важного, как ее семья, которая и так была с ней рядом. Но наша семья распалась, мама не смогла удержать нас вместе, и я ухожу, чтобы спасти то, что осталось.

Женщина целует взъерошенные волосы на голове ребенка. Малышка открывает свой крошечный рот, чтобы зевнуть, а затем прижимается к груди матери. Эта женщина живет жизнью, которую хочет для меня мой отец: она довольствуется едой на столе, уютным домом и мужем, который способен обеспечить семью. За исключением того, что мои родители видели чудеса Цзя и жили в самой гуще событий, не желая ничего, кроме того, что ожидало их дома, в то время как я видела только нашу деревню и ее окрестности.

Время на пароме протекает как в странном сне. Моя спутница Лифен относится ко мне как к члену своей семьи. Я подбрасываю ее девочку у себя на коленях и утаскиваю мальчика подальше от перил, чтобы тот не упал. Они отказываются принимать какую-либо плату за еду и питье, которыми делятся со мной. Мое сердце поражено их добротой.

По пути мы проплываем несколько городов, собирая и высаживая пассажиров. Поездка проходит шумно, музыканты продолжают играть, а продавцы – торговать товарами из корзин, которые они носят на спинах и головах.

Ночью я прислоняюсь к перилам и смотрю, как звезды кружатся над моей головой. «Не дай себя обмануть, – так однажды сказала мне мама. – Звезды не такие мирные, какими кажутся на первый взгляд. Астрономам поручено расшифровать их небесные путешествия, пророчества, что предсказывают взлеты и падения великих семейств и королевств. Они горят так же свирепо, как наше солнце».

– Раньше я мечтал стать звездочетом, – мои мысли прерывает голос. Муж Лифен, чиновник Яо, тяжело садится рядом со мной на палубу и протягивает мне глиняную чашу с рисовым вином. Я пью его, и земляная жидкость обжигает мне горло, согревая грудь. – Но не было способностей. Потом мне захотелось стать поэтом. Я писал задушевные стишки об Изгнанном Принце и его уединенном острове.

Я смеюсь над этим признанием, представляя его чуть моложе и серьезнее, с кистью в руке.

– И?

– Порой жизнь расстраивает наши планы, – отвечает он, глядя при этом не на меня, а на мерцающее отражение света на воде.

Жар вина приободряет меня, и я объявляю:

– Я не позволю этому случиться.

Мужчина смеется, он такой уверенный и расслабленный, будто вовсе мне не верит. Поначалу, когда Лифен упомянула о том, что ее муж работает на правительство, я его сторонилась. Но из наших коротких разговоров я сумела понять, что он разительно отличается от губернатора, который правит в моей деревне.

Я вздрагиваю при воспоминании о губернаторе Ванге. Это грозный человек, чей черный плащ окружает его, словно темное облако. Губернатор никогда не задает вопросов, он только и знает, что брать, требовать и отнимать до тех пор, пока люди, которые находятся под его юрисдикцией, не лишатся последнего. Говорят, он вытащил чью-то собаку на дорогу и забил ее до смерти, чтобы все это видели. Поговаривают, он смеялся, когда животное выло от боли – это было наказанием за то, что хозяин собаки не смог заплатить ежемесячный налог.