− Сень! Ты болен и не лечишься. Вас развели. Надо взашей гнать клинершу из кафе, она теперь от вас, лошкарей, не отстанет.

Сеня начал с жаром доказывать, что он сначала фонарик этот долбанный запустил и помолился за маму, а уж потом родители поехали в эту деревню, и вот мама выздоровела. Я говорю:

− Сеня! Люди так не вылечиваются!

А он – спорит. А я говорю:

− Не надо меня убеждать. Ты же понимаешь, что нет нереального, всё реально.

А он ответил, что со мной бесполезно спорить, что я всё лучше всех знаю.

− Конечно, − говорю, − что тут знать-то? Есть медицина, а есть ерундистика для тупых средневековых людей. – И ещё сказала, что он сам же мне рассказывал про свою любимую книгу (а их у него не меньше ста), что там за такими неразвитыми и тёмными наблюдают из лаборатории, сидя на другой планете.

Он снова спорит. Я говорю:

− Скажи тогда, почему ты к этой бабке не съездишь и не попросишь себе мастера спорта?!

А он мне отвечает:

− Я и так выполню. И не парюсь. Какие мои годы. Это вы, девчонки, рвёте одно место, ради никому ненужных побед. Боитесь, что отчислят, у вас конкуренция.

И это он правду сказал: пацану, допустим, в пятнадцать достаточно выполнить первый взрослый и его не отчислят, а девушке в те же пятнадцать нужен кмс. Пацаны они ж до двадцати лет растут, и такие мымрики как Сеня вдруг могут расцвести и всех за пояс заткнуть, точнее за плавки. (Забегая вперёд: он выполнил мастера не так чтобы легко, норматив легко никому ещё не давался, но всё равно не убивался, спинисты они ж на спине, им дышать легко, повороты только сложные у них.)

А я говорю:

− Просто я русалка. А ты – хрен собачий.

А он говорит:

− Русалок много, но все ваши места не нужны никому. Всё равно пробиться никуда нереально, только здоровье убить.

Я говорю:

− У тебя родители – коротышки, карликовой породы, а плавание, дебил, из тебя человека сделало. Вспомни, каким ты пришёл в нашу группу: доходяга, мелкий, ниже всех, ты темноты боялся, тебя пацаны в лагере испугали. А как ты ревел, когда мы тебя пастой измазали.

А Сеня снова:

− Я ревел, потому что глаза щипало. Вы мне всё лицо измазали.

− Ну и что, − говорю, − пощипало и прошло.

А он:

− У меня распухли глаза, тупая ты, а утром вода. Я очки не мог надеть, плавать не мог. Подлые шутки.

А я говорю:

− Окей. Я тупая. А ты острый. До тринадцатити лет тебя, кроме меня, и за человека никто не считал, все держали тебя за психа, папенького сынка и стукача. (У Сени реально отец скандальный, приходил разбираться пару раз с нашими пацанами.) А теперь вымахал метр-девяносто.

− Метр девяносто-два.

− Не суть. Вымахал. Подкачался. Забивного из себя корчишь. И возомнил о себе, раз девчонки за тобой бегают.

− Да ладно, − вдруг сказал он. (Он стал меня успокаивать, прикиньте!) – Я только с тобой. Мне никто не нужен.

− А мне, − говорю, − не нужны друзья, которые в чертовщину какую-то верят, в бабок-шептуний. Ты в каком веке живёшь-то? Ты путаешь, что ли, иногда века?

− А как же мама тогда выздоровела? – начал он снова-здорово.

− Да ё, − говорю, − совпадение, самовнушение – что угодно. Или ты не знаешь, как людям подсовывают пустышки, а они, уверенные, что это лекарства, клянутся и божатся, что им помогло?

− Окей, − говорит он. – Я бы принял этот твой аргумент, если бы ты сама была атеисткой, а ты мракобеска похуже меня.

− Кто мракобеска? Я мракобеска? Ну ты дебил! – я так возмутилась: он вообще уже что ли?!

− Да − ты. Кто на картах гадает? К кому весь лагерь бегает и весь бассейн?

− Ах это… − говорю. – Причём тут это. Сравнил арбуз со свиным хрящиком. Тут – просто развлекуха, гадание, а ты – про сглаз талдычишь.

− Окей, − сказал он. – Развлекуха. Но развлекуха ли?.. Ты сто раз жаловалась, что сильно устаёшь, когда кому-то гадаешь.

− Всё. Не хочу с тобой больше спорить. Сглаз – это верить в чертовщину.

− И карты – верить в чертовщину. Это тёмные силы твою энергию забирают через карты.

− Я не маг и денег не беру, я просто по приколу. Знаешь же: все девчонки хотят любви, хороших парней, а не таких, как ты верящих в миры и реальности. Отношений хотят, вот карты и подсказывают.

− И себе гадаешь?

− Ну да. Иногда за завтраком. Ты книжки свои читаешь – я пасьянс раскладываю, каждому своё.

− На «любит- не любит» раскладываешь?

− Ну да, − мне было неудобно отвечать на такие вопросы, я решила не вдаваться в подробности своих гаданий.

Он обиделся почему-то и несколько дней мне ничего не писал. И таких приблизительно ссор на разные, понятно, темы у нас было за всё время, то есть за десять лет знакомства, пять штук. Один раз даже помахали друг на друга. Я ему в репину залепила со всей дури, не рассчитала, а он как тюк мне по тюрбану, я прям прифигела:

− Совсем поехал, − говорю, − знала бы, что ты таким ушлёпком вырастишь, не подплыла бы к тебе, когда ты помирал и за дорожку хватался.

Он говорит:

− Так ты уже год плавала. Тебя по блату с пяти лет пустили, думаешь, не знаю? Можно подумать ты первый раз в бассейне норм себя чувствовала.

Я говорю:

− Да я в первый раз в первый день так проплыла, так проплыла, что все просто дар речи потеряли!

Он ничего не сказал, развернулся и пошёл. Обиделся и снова пять дней мне не писал. Разве это друг, рассудите? Разве норм-человек будет задницей к тебе поворачиваться, даже если вы вдрызг разругались и немножко подрались? Но потом, видно, остыл и написал, но я ему не отвечала, пока кожа на голове болеть не перестала и шишка не прошла, а так − как шапочку натягивала, так болью мучилась и его проклинала, жаль что проклятия – пустое сотрясение воздуха, так − пар выпустить без мата, а то за мат у нас наказывают, сто приседаний на бортике босиком, не отрывая пяток, а пацанам за мат − сто отжиманий.

Но в остальном с Сеней мне было просто, и он всегда заинтересованно спрашивал, как у меня дела. А то начнёшь иногда кому-нибудь рассказывать, а тебя не слушают. Спросят, а не слушают! Сеня слушал и всё запоминал. Потом припоминал такие вещи, которые я успела забыть, хотя память у меня хорошая.

Я отвлеклась.

В тот день в лагере вечером после награждений пошла на дискач со всеми, ну как-то так вышло, всё одно к одному – день отдыха, и от радости к вечеру силы появились. И этот парень, которого за сто-бат наградили и который на меня смотрел, меня пригласил! Мы познакомились! Меня первый раз в жизни посторонний мальчик пригласил потанцевать. Потом он сам нашёл меня в соцсетях. А я там не под своим именем. Но видосики с сорев иногда выкладываю. Свои фотки – нет. Я их складываю в облачную папку, не хочу светиться и хвалиться, боюсь себя сглазить, хотя в сглаз и не верю, но всё-таки. А видосиками делюсь. Но это если кто-то со мной в заплыве и ссылку прислал. У меня-то свои только детские видосики, когда мама ещё на соревы выбиралась.

И вот Кирилл меня нашёл. Он невысокий, ростом с меня. Ну баттисты они широкие вообще, чем длиннее дистанция, тем менее принципиален рост. Мы зафрендились. И он слал мне разные там поздравлялки. Почти не писал. Я не сразу запала на него, просто я привыкла к его эмодзям, стала о Кирилле думать, ну, можно сказать, что влюбилась. Но поначалу так вяло. На следующий год в том же лагере мы с ним не пересеклись. На соревах иногда пересекались, но разве это отношения – соревы. Я даже не смотрела никогда, как он плавает. А в эстафете мы в один заплыв не попадали − у них школа сильная, а у нас так себе, не ахти. Зато пересеклись на Иссык-Куле уже почти взрослыми. И он, можно сказать, за мной ухаживал. Ну там, когда Иссык-Куль после полдника и у нас и у них (а такое случалось всего раза три-четыре за всё время) мы вместе с ним плавали на расслабоне подальше от берега, а вечером гуляли. Дискотек никаких не было на спортивной базе. Но были другие развлечения, ходки в пиццерию, на рынок, и походы на гору. И мы с Кирей прошагали вместе всю дистанцию (или маршрут) и на вершине вместе сфоткались. Гора-то вроде пологая, но всё равно внизу такой вид, всё как на ладони – холмы и безбрежное в горизонт озеро. И я решила, что выложу наше общее фото к себе на страницу. Я не сомневалась, что и он выложит. Он все фотки выкладывал. Но он не выложил! Ни в этот день, ни потом. И я расстроилась, тоже решила не выкладывать. Потом мы по-прежнему вечерами гуляли по чуть-чуть до отбоя. Надо было за полчаса до десяти в корпусе быть. Вечером как-то ходили на рынок за пивом из барбариса. Выпили. Хороший был день. На рынке местные отдыхающих зазывают, дурят по-страшному. Стоял крутой ресторан, так за вход в него странные люди денег требовали. А потом оказалось, что самозванцы, и никаких денег за вход не нужно платить − нам отдыхающие на пляже рассказали. С нами все годы все отдыхающие на всех пляжах болтали. Сколько раз замечала: люди любопытны, а на отдыхе так скучают страшно. Любимый летний вопрос − откуда мы, и ещё о плавании. На пляжах всегда пловцами восхищаются. Но Кирилл на вопросы не отвечал, приходилось мне. Он считал выше своего достоинства отвечать; у него присутствовал такой снобизм пловца. А мне просто ответить, мне тяжелее не отвечать. Но это если я отдыхаю. Если я концентрируюсь на чём-то или задачу по химии на концентрацию решаю, то убить готова, если кто-то что-то спросит…