− Когда? – обратилась я к удаляющейся спине.

− Тринадцатого июля, − ответила спина и щёлкнула замком тамбурной двери.

− В том году? – я расстроилась и реально забыла, какой сейчас месяц.

− Нет, в этом, − дверь открылась и снова защёлкнулась.

− Хамло, − заключил Сеня.

− Вопрос конечно глупый, сейчас-то июнь. Ох, − я расстроилась и села на табурет в коридоре. − В позатом году мы ещё с Зиной общались по осени…

− А кто это вообще?

− Бабушка с Зиной не разговаривала и не здоровалась. Но мы с Зиной после бабушкиной смерти дружили, ну как дружили… поддерживали связь. Как оказывались в Веретенце, так заходили к Зине. Иногда она к нам заезжала. У неё и ключи наши были, трубы-то старые, иногда текли, она следила.

− А это тогда что за женщина?

− Ну получается, жена Зининого внука. Зина рассказывала, что оставит ему квартиру.

− То есть ты их не знаешь?

− Внука знаю, помню по детству. Он не сильно изменился. Возмужал. Всегда здоровался со мной за руку и говорил: «Привет Мальвёныш». Он мне казался тогда таким взрослым, а был-то чуть старше нас сегодняшних… Женился на этой дуре. Ты видел когда-нибудь такую аристократическую худобу на грани с дистрофией? На меня не смотри, я свой вес верну, как только в бассейне окажусь.

− Это да… дохлая предельно, я ему не завидую.

− Сень! Надо убраться в тамбуре. Помоги, а?

Пока ползала вместе с Сеней по тамбуру с ведром и тряпкой, пока перетаскивала к лифту и выкидывала на помойку вещи, стоящие в углу около бабушкиной квартиры, я мучилась вопросом, что совершенно не знаю, как бороться с этой белой пылью. Она стоит невесомая и оседает постепенно как тополиный пух. И как быть с обувью – я ж не могу летать по тамбуру, а в квартире всё белым-бело, сколько не мой. А что же будет, когда стены начнут штробить, думала я, меняя воду и драя после квартиру, скоро же приедет электрик. Пыль будет стоять как лондонский туман… В книгах по ремонту (я их листала по вечерам), ничего о пыли не писали. Сеня загуглил, а то за последние дни я ни разу в интернет не зашла. Оказалось, всё предельно просто – надо вымыть квартиру и класть на пол мокрые тряпки, вытирать о них ноги. А ещё вешать мокрое на двери. Лучше всего купить строительный пылесос. Но это пусть другие покупают за такие-то деньги. Я заказала себе маленький обычный по акции, а дядя Вася обещал привезти наш с мамой большой и старый. Реально в пыли жить не айс, дохля права.

Я пожаловалась Сене, как в первый же день от шлифовки рам у меня запорошило все глаза:

− Купила себе глазные капли, а дядя Вася привёз врачебную маску и такой серьёзный намордник для красной зоны. И всё – больше я не вдыхала микрочастицы старой краски, а глаза перестало резать и колоть через три дня.

− Но пыль лезет и на кожу, – заметил Сеня.

Сеня долго ещё возился в коридоре, вернулся, плюхнулся от усталости на диван:

– По-моему они бесятся, что ты просто тут есть, а не из-за грязи.

− Из-за грязи.

− Это ты по её спине определила?

− Очень много людей бесится, если грязно.

− Нет, Мальва. Тамбур месяц точно никто не убирал.

− Как ты понял? Там же пыль белая от нас.

− Под ковриками грязь давнишняя, и под их ковром тоже. Дело не в уборке вообще.

− В уборке.

− Она просто хотела на тебя посмотреть.

− Нет. Шум. А у них ребёнок.

− Нет, Мальва, нет! Я видел – она изучала тебя. Дело не в шуме и не в ребёнке.

− Может им завидно?

− Из-за чего?

− Вы ж квартиру сдаёте.

− Да ну, ерунда. Никакой выгоды, одни проблемы. Мама надеется: вдруг папа объявится? Мы ради папы и ради памяти бабушки тянем эту квартиру. Ещё один такой наезд и я размозжу ей черепушку.

− Мальва! Без своих выходок, прошу!

− Я шутила.

Ближе к вечеру снова раздался нервный нетерпеливый трезвон в дверь. Сеня рванулся к выходу, но я сделала знак: разберусь сама. Это становилось невыносимо. Я открыла дверь молча, не говоря ни слова.

− Ой! А где всё? – и дохля указала на угол рядом с нашей дверью.

− Кое-что выкинули. Вы же сказали убрать.

− Нет! – запротестовала дохля. – Там швабра Зинаиды Алексеевны! Там веники и совок для дежурства!

Тамбур, в котором никто не дежурит… Я прекрасно знала, что Зина при мне не ставила никуда никакую швабру, я прекрасно помнила, что тамбур был заставлен калошницами, шкафчиками, тумбочками. И ещё мне показалось странным, что теперь дохля так уважительно вспоминает Зину и называет Зинаидой Алексеевной.

− Я такие древние швабры видела только в музее СССР.

Такой музей организовали в библиотеке, куда Сеня затащил однажды меня. Я удивилась тогда: в библиотеке его все знали, и так приветливо с ним общались, а на меня смотрели как на пришельца почему-то. Сеня сказал, что я отличаюсь от посетителей библиотек, они все неспортивные, в очках, бледные. Ну это да. У меня кожа смуглая такая, все на меня обращают внимание, я привыкла.

− Не беспокойтесь. Мы поставим современную швабру, и веник, и совок. Сеня! Принеси! Там на балконе в углу выбери получше!

Дохля так обрадовалась, будто я ей подарила слиток золота, стала щебетать, благодарить:

− Ой, спасибо! − Дохля стала щебетать, тараторить, благодарить. Неуравновешенная какая-то. − Мы тут собственники недавно, вот заводим новые порядки, − ослепительно улыбнулась она.

− Собственники, – кивнула я. − Ну главное бабку ж на тот свет спровадить.

Я специально так сказала, чтобы обидеть, чтобы обескуражить, но дохля не обиделась:

− Что вы! Как вы можете, − возмутилась дохля. − Мы ухаживали за ней, она болела тяжело, почти не ходила.

Это было враньё. Зина звонила и жаловалась, что приходится всё делать одной и по магазинам «ползать» − она болела тяжело: ноги и колени, без надобности старалась не выходить. Несколько раз маме приходилось звонить и её сыну, и внуку − они сбрасывали мамины звонки.

− Я ещё выкинула санки, коврики от автомобиля. Это не ваше было?

Мне не нравилась дохля, мне казалось, что ей что-то надо от меня.

− Нет, нет. Надо было оставить швабру, Зинаида Алексеевна ставила всегда сюда.

− Ничего она сюда не ставила.

Зачем она повторяет второй раз? Я решила прекратить её словесный понос.

− А вы тут надолго? – дохля водрузила новый уборочный инвентарь в угол тамбура, который притащил Сеня с балкона.

− До августа.

− Ой, то есть вы весь отпуск потратите на ремонт? – удивилась дохля.

Я молчала: какой отпуск. Она не в себе что ли?

− А я дизайнер помещений, − объявила вдруг торжественно как наш директор на награждениях, – если что, обращайтесь

Совсем что ли, думала я про себя, дизайнер она помещений. Тётя Света тоже утверждает, что он дизайнер.

− Нет-нет. Мы с мамой всё продумали и рассчитали. Извините, у меня и в квартире дел по горло. – Я попыталась закрыть дверь.

− Да-да. С каждым днём всплывают непредвиденные проблемы, о которых вы с мамой даже не помышляли?

− Ну да. – Я раздумывала, как её послать.

− Всё идёт, как карта ляжет.

Мы переглянулись с Сеней. Он как бы говорил мне: нашла себе коллегу, в смысле насчёт карт. А я думала: зачем дохля говорит о картах? Что она этим хочет сказать? Колода-то, которую я привезла, пропала…

− Надо отпустить ситуацию с ремонтом… − соседка стала втирать полный бред. − Меня Катя зовут, а вас?

− А Зина не сообщала?

− Сказала. Я забыла. Редкое имя.

− Мальвина, − я решила ответить. Неужели внук Зины не говорил, как меня зовут? Уж про кого-кого, а про моё имя все всем рассказывают, как о диковинке. Катя попросила мой номер телефона. И тут же, не отходя от двери, стала мне звонить. И не ушла, пока не услышала мой сигнал.

− Сень! Вообще я понять не могу, что тут происходит, − возмутилась я, захлопнув наконец-то дверь. – Зачем она проверяла, верный ли я ей дала номер?

− Тоже обратил внимание. Хотя… все же так обмениваются.

− А зачем за швабру она меня так благодарила?