Я не стала уточнять, и так всё было слишком сложно. Володя не понимал, не мог бы понять, что вот так встречаться, не было в глазах Марка предательством, а вот заговорить с ним о разводе – да. Нет, я не рефлексировала, не надо думать обо мне слишком хорошо, я не позволяла себе этого, будто во мне было чувство, что скоро всей этой многоуровневой пирамиде в моей жизни придёт конец. Я выстроила целый лабиринт, в котором бегала как от Минотавра от самой себя и мыслей о том, что я мечусь между стен, потому что не могу или не хочу найти выход. Дорого ли придётся платить за встречу с ним, с тем самым Минотавром, я не думала, я знала, что дорого. Мы все знаем, что когда-то умрём и не думаем об этом каждое мгновение своей жизни. Вот и я не думала, что нельзя делать того, что делаю я, я знала, что нельзя.
Сегодня мы проспорили с моими товарищами о выборе работ для будущей инсталляции, мы выстраивали их в строгом порядке и они оба никак не хотели включать в него одну мою самую любимую картинку – синичку на ветке, с которой она взлетала, ветка оставалась дрожать, роняя капли.
– Таня, ну я не понимаю, что ты вцепилась в неё, в эту «Cиницу» свою? – досадовал Боги. – Перед этим море, прибой, разбивающийся о скалы, а после – «девушка» профессора, ну как связать твою синицу с этими сюжетами?! Должна же быть концепция, композиция, это не просто череда картинок…
– Да, девушка в городе… – вставил Вальдауф.
– Валерий Карлович, ну поместите её в лес? У вас же фон ещё не готов, пусть не в окно смотрит, а на эту птицу?
Вальдауф на мгновение задумался, потом с хитрым прищуром посмотрел на меня.
– Тогда для девушки позировать будешь ты.
– Вы ведь другую девицу уже начали писать.
– Я сделал всего несколько набросков. Но если ты не согласишься, я не согласен на «Синичку».
– Нечестно! – я игриво сморщила носик.
– Я вам не мешаю? – пробурчал Боги.
Мы с Вальдауфом посмотрели на него, я рассмеялась.
– Пойду я, мужчины, у меня сегодня ещё несколько дел, – сказала я, поднимаясь. – Выбросите мою синичку, позировать вам не стану.
– Шантажистка, – смеясь, проговорил Вальдауф.
– Тогда и для моих влюблённых станешь мне позировать! – сказал Боги, направляясь за мной в переднюю.
– Всё, что угодно за «Синичку», – улыбнулась я, надевая пальто.
Боги смягчился, притянул меня на мгновение, целуя в волосы на виске, я повернула голову и поцеловала его в щёку.
– Пока, Боги!
– Пока, кукляшка! Оставляешь меня со старым черепахом…
– Я всё слышу! – смеясь, крикнул Вальдауф из комнаты.
Мы с Боги прыснули, посмотрев друг на друга. Вальдауф уже стоял в дверном проёме.
– Вот бесстыжие рожи, профессора своего черепахом обзывают, да ещё старым! Ох, впредь мне наука, с вами не связываться, с сопливыми… Хватит тискаться, идём, Богдан, сложим два и два, нам с тобой ультиматум выдали, решим, как его в нашу прекрасную композицию вплести. А потом я тоже поеду, сегодня ночным Марина прилетает, надо встретить.
Они остались, а я отправилась к ребятам в «Сокольники». Никто особенно меня не ждал там сегодня, но Володя просил почаще приезжать на репетиции, ему нравилось, если я присутствовала. Так было ещё во времена, когда мы были школьниками. Так что да, я приезжала к ним на репетиции всегда, когда была свободна. Ребята не возражали, давно привыкли к моему присутствию, иногда посмеивались, что скучают на гастролях. И сегодня, когда я пришла, мне кивнули и махнули привычно, не отвлекаясь от работы. Сегодня они спорили о нескольких рифах, никак не приходя к единому мнению. Они спорили об этих рифах не первый день.
– Ребят, вставьте оба, – не выдержала я, когда они уже начали сердиться, ещё пара слов и начнут материть друг друга, потом станут дуться пару дней.
– Тань, ну ты ещё оборок предложи пришить! – сердясь, воскликнул Серёга. – Куда оба?!
Но Мэри, посмотрела на меня.
– Как ты сказала… оба?
– Ну да… – пробормотал Володя, вставая, он сидел рядом со мной на диване, давно устав от бесплодных споров, перебирал, играя, мои волосы, и уже думая, не свалить ли отсюда. – Мы уже делали так, вспомни, ещё в Кировске.
– Вот именно, что делали! Что, самих себя станем перепевать?! – продолжил фыркать Серёга.
– Нет-нет… погодите-ка, – Володя поднялся. – Нет, не так как было, по-новому: сделаем два соло, не так как прежде, когда перекликались две гитары, мы сделаем после первого куплета первый риф, а после третьего – второй.
– И песня будет минут десять? – скептически скривился Серёга.
– Да хоть двадцать! Мы хронометрировать будем или музыку делать? – Володя поспешил к своему блокноту, который бросил где-то не пюпитре.
Я решила, что это надолго, но ошиблась на этот раз, Володя сыграл всю песню с начала и до конца с двумя соло, разделёнными друг от друга куплетом и припевом, и песня приобрела совсем иной смысл.
Ты ждёшь конца света,
Но он не придёт,
Его ждут напрасно те, кому нечего делать.
Ты ждёшь конца света,
Но смерть не пройдёт,
Хоть ей всё здесь открыто.
Ты ждёшь конца света,
Но снова весна, и птицы поют всем победу.
Ты ждёшь конца света,
А нам не до сна, мы радуемся солнцу и ветру.
Ты ждёшь конца света, но жизнь лишь одна,
Её провести в ожиданье обидно,
Ты ждёшь конца света,
Душа так бедна, когда кроме смерти ничто в ней не видно…
Возрадуйся жизни и солнце впусти
В свой взгляд и вглубь сердца,
Пускай же забьётся, застонет в груди,
И ты оживёшь, и подумаешь ты: мне не верится…
Мне не верится!
Мне не верится!
Не верится!
Не верится!
Но ты поверь
Поверь! Поверь!
Получилось очень здорово, правда, первая часть песни казалась спетой одним человеком, вторая другим и вначале он вставил тревожное мрачное соло, придуманное Вилором, а во второй перед финалом – своё, быстрое, лёгкое и радостное. Очень довольный он посмотрел на всех и сказал, откладывая гитару:
– Ну, чё рты пораззявили? – засмеялся Володя.
– Ты… какой-то гений, – сказал Серега, с восторгом глядя на него.
– Не болтай, а то Вилор подумает, что с нами лучше в номер не селиться! – захохотал Володя.
Все подхватили его смех, на том и стали расходиться. У выхода нас с Володей догнал Серёга.
– Вы куда сейчас? Хотя… слушайте, а поехали в «Метелицу»? Мы с Розой договорились, выпьем, потанцуем… А? Поехали, ребят?
– Вам вдвоём скучно, что ли? – усмехнулся Володя, обнимая меня за плечи.
– Ну не все такие добрые, как Танюшка, некоторые капризничают, в общество хотят.
– Нас не пригласишь? – Мэри и Вилор догнали нас.
– Поехали все? – обрадовался Серёга.
– Не, ребят, я – пас, у нас Димка заболел, и вообще… – проговорил Вилор, наматывая шарф.
– Чё смотрите, обрастёте детьми, поймёте, – нахлобучивая громадную ушанку из лисы или енота, не понять, сказал Вилор.
– Ох, не пугай, – сказала Мэри, взвизгнув «молнией» на куртке. – Поехали?
И мы отправились в «Метелицу». Там танцевали, веселились до глубокой ночи, ребята пили, Мэри тоже не отставала, познакомилась с какими-то парнями, но домой поехала с нами, не с ними, сказав, что они «стрёмные», мы подбросили её до дома, потому что я единственная была трезвой и за рулём, а Серёга с Розой уехали на такси.
Это был такой обычный день, такой как сотни других, как многие и многие сотни их были до и грядут следом, но, из-за вчерашнего происшествия с Марком, я всё время думала о нём, потому что не могла понять, что же с ним произошло, что за потрясение могло настолько повлиять на него. Таким я никогда не видела его, он будто покинул своё тело и пребывал где-то, куда доступа нет не только мне, но даже ему самому он ограничен.
Наверное, поэтому, потому что я была сама не своя я и повела себя сегодня не так как привычно, я не поехала с Володей к нему. Точнее я отвезла его до дома, и сказала, что не стану подниматься. Он обиделся, не хотел ни понимать, ни думать о том, что не всегда мы делаем то, что привыкли и даже то, что хотим. Мы сидели в моём «порше», за несколько шагов от двери в его подъезд, она была мощной металлической, кажется, совсем новой, но такой страшной, жуткого голубого цвета, со следами сварки, с грубой ручкой к которой мгновенно промерзала рука, стоило её коснуться на морозе. Все теперь так боялись, что позакрывали подъезды вот на такие страшные двери, по мне за ними было ещё страшнее, чем без них.
