Вещи уже были погружены, и капитан дал нам пять минут насладиться … предрассветным рёвом Хивуса, работающего на холостых оборотах. Хивус – это катер на воздушной подушке, амфибия, способная пройти и по льду, и по снегу, и по воде толкающей силой которого является огромный воздушный винт установленный сзади.
– Всё у этой дур-машины хорошо, но ревёт она, несносно! Почти прокричал Серж, слегка морщась от шума винта.
Вечер среды на удивление, прошёл достаточно тихо и без «ловли кота», что собственно не помешало «Коту» тем не менее утащить очередную мышку к себе в норку, и, судя по помятой и не бритой рожице Сержа, уснули они отнюдь не сразу.
Михалыч помахал нам, мы расселись и тронулись. По гладкому, чуть припорошённому снегом льду Байкала наш корабль летит, как стрела! Летим мы почти прямо на восток, навстречу зарождающему рассвету, слева – берег, покрытый скалами и жёлто-зелёным с белыми проплешинами снега лесом, справа – бескрайняя ледяная гладь с редкими горбами торосов. В кабине тепло, равномерно и на удивление не очень шумно гудит винт. Мы находимся в лёгком трансе между сном и явью. Из него нас выдёргивает голос Михалыча:
– Просыпайтесь! Сейчас будет вставать солнце, и на это, ей-богу, стоит посмотреть!
В следующую минуту происходи два чудесных явления: впереди и чуть справа появляются первые лучи солнца, бьющие почти горизонтально нам в глаза, а слева, на грани льда и кромки берега вспыхивает ярко-голубая капля в два, если не три человеческих роста. И в то время, когда мы все, включая капитана, пялимся на чудо, Женя кладёт руку на плечо Михалыча и говорит спокойным, командирским тоном:
– Поворачиваем влево и подходим к ней сбоку, так что бы не перекрыть лучи солнца, падающие на неё!
Вообще, приказывать капитану никто не имеет права. Попросить капитана повернуть, завернуть куда-либо или остановиться могу только я, как наниматель судна. Все остальные – просто пассажиры. Они могут высказать свои пожелания мне, что бы я донёс их до капитана. Могут они конечно обращаться к нему и напрямую, но только с вопросами. В данном случае, капитан коротко кивает, говорит: – Да! – И закладывает резкий вираж влево. Снижая скорость, мы перескакиваем неширокую промоину (хотя толщина основного льда на Байкале в это время около метра) и почти боком подходим к ярко переливающейся капле.
Вблизи – понятно, что это не лёд, а словно сгустившийся воздух или ставшая воздушно – лёгкой вода. И цвет – он не просто голубой, он переливается или искрится всеми цветами яркого спектра, с преобладанием голубого. И ещё… теперь нам отчётливо видно, что это не капля, а скорее арка, примерно на полметра уходящая в лёд.
Пока мы, в буквальном смысле разинув рты пялимся на неизвестное чудо, Серёга, выхватывает телефон и начинает снимать.
Я немного прихожу в себя и оглядываюсь – мы стоим полукругом перед переливающейся аркой. Михалыч, как и положено капитану на Байкале – судно не покинул, стоит и смотрит с борта Хивуса.
Наш неугомонный репортёр подходит вплотную к арке и протягивает руку в глубь, видимо видит что-то внутри, произносит:
– Нихренасе! И делает шаг внутрь.
– Мляяяять! Выдыхаем мы одновременно с Тимохой и прыгаем за этим увлечённым идиотом.
– Какого хе… – нам в спину прилетает Женька и замирает на половине фразы.
В общем, было от чего замереть.
Мы стоим в … хрустальном чуме – именно такое сравнение появилось у меня в первые мгновения пребывания тут.
Влетев через проход, мы с Тимой столкнули Сержа, и теперь он стоит в колено – локтевой позе, с нелепо вывернутой правой рукой в которой зажат телефон, который, судя по картинке на дисплее, продолжает снимать.
А ровно посередине, на небольшом постаменте стоит, в сияющем полном латном доспехе – АНГЕЛ!
Ага, простой такой, симпатичный вполне мужик двух с половиной метров роста и огромными белыми крыльями за спиной. Впрочем, в нем всё белое – сияющие белым металлом доспехи, лицо, руки и огромный полуторный меч, который он держит остриём в верх, направив его точно на отверстие в потолке «чума». А из этого отверстия на него льётся бело-голубой свет, и мириады снежинок или белых пушинок пролетев по лучу впитываются в лезвие меча.
Серж, даже не делая попыток подняться, просто чуть доворачивая голову на меня, шепчет:
– Ник, это твои приколы?!!!
Ему отвечает Женя из-за моей спины:
– Нет, это всё по-настоящему! Я это точно вижу!
Неожиданно свет, льющийся на ангела, затухает, последние снежинки впитываются в меч, и вдруг, всё погружается в тьму. И мы растворяемся в ней, теряя сознание, тело и, наверное, душу.
Глава 4 Мы – духи
Сознание вернулось вспышкой – просто картинка окружающего мира развернулась перед глазами, моментально наполнив пустоту объёмом, цветом, изображением и звуком. И ещё: небывалое и непередаваемое ощущение чистоты. Нет, нет, тут не пахло дезинфекцией или моющими средствами, нет! Наверное, правильно сказать, что не пахло совсем ничем – не было даже намёка на запах. С цветом было тоже не всё так просто – светлый – не обычный ярко – белый, а белый, но нежно приглушенный, может быть с лёгким кремовым оттенком. Звук… звука, по сути не было, но это была не звенящая тишина огромного помещения, а… Так бывает в храме, когда ты в нём один, и солнечный луч падает откуда-то сверху, и воздух и звук вокруг тебя, словно невесомая кисея. Кстати, свет! Светильников не было, было чувство, что лёгкое свечение излучают все поверхности, включая и наши собственные тела.
Мы находимся в огромном зале, боковые и задние стены не видны, но ощущаются, также, как и потолок. Так бывает в предрассветной туманной дымке. Но это было явно закрытое помещение, но помещение, размеры которого невозможно осознать. Мы, все четверо, стояли перед огромным, как и всё тут, ступенчатым подиумом, который венчала не то стена, не то огромный сферический экран.
Из одежды на мне, да и судя по всему и на остальных моих товарищах, только лёгкая, кремового цвета тога, наподобие набедренной повязки прикрывающая от бёдер до колен и перекинутая через правое плечо, грудь и спину. И всё. Ни белья, ни обуви.
На второй ступени перед нами – примерно метрах в пяти от нас, на стуле, а если точнее, на лёгком троне сидит мужчина, на вид – лет сорока, со светлыми, вьющимися волосами до плеч. Одет он тоже в тогу, но это тяжёлый, светло-золотистый материал. На голове – изящная диадема с разноцветными, крупными, явно драгоценными камнями. На руках – браслеты, несколько перстней, на ногах – сандалии золотистого цвета со шнуровкой до голени.
Он мочит, с небольшим интересом рассматривая нас. Молчим и мы.
Слева от меня стоит Тимофей. Стоит гордо и прямо, внимательно и не отводя своих глаз от мужчины.
Справа – Женя. Он слегка напряжён, как перед прыжком, даже немного согнулся, чуть склонив голову. Глаза его постоянно сканируют доступное пространство, изучая экран и подиум, явно пытаясь найти место входа – выхода.
За ним стоит Серж. Этот, с улыбкой от души вертит головой, словно попал на экскурсию в царский дворец. Ни страха, ни непонимания ситуации. Человеку просто интересно. Счастливчик, мля…
Я стою расслабленно, пытаюсь не вертеть головой, как Серж, но изучаю окружающее не менее внимательно, чем Женя.
Мне – не страшно. Ну да. Я знаю расхожую фразу, что не боятся только идиоты. Но не сейчас. Восемнадцать лет сознательной жизни проведя в белом халате, работая в реанимации и на скорой помощи, я пришёл к одному чёткому, для себя, пониманию: Жизнь человека – конечна. И оборваться она может в любой абсолютно миг, чаще всего, абсолютно от тебя независящий.
Поэтому вывод: Живи и наслаждайся каждым прожитым мгновением. Строить далеко идущие планы – Да легко! Но в любой момент будь готов к тому, что судьба вмешается и внесёт свои коррективы. Точнее всего, сейчас моё отношение к жизни описывают стихи Рязанова:
У природы нет плохой погоды!
Каждая погода – благодать.
