– Я уже говорил на суде – не знаю.
– Ну, Пикулин… А мне здесь рассказывали, что вы, вроде бы, за ум взялись. Если так, зачем крутить старую песню?.. Вот выйдете из колонии, начнёте новую жизнь. И вас не будет тяготить, что человек, втянувший вас когда-то в грязное дело, всё ещё на свободе и, быть может, совершает новые преступления?
– Значит, он всё-таки не пойман.
– Пока – да. Ведь вы упорно покрываете его.
Пикулин отводит глаза.
– И всё-таки… Что он ещё натворил? – глухо спрашивает через минуту.
– Совершил разбойное нападение на один из фирменных магазинов.
В глазах Пикулина недоверие.
– Почему вы думаете, что он?
– Его опознали. И потом… В этом магазине и в Ладыгина стреляли из одного и того же оружия. Что это за оружие, Пикулин?
Он опускает голову:
– Не знаю.
– Кто этот человек? Как вы с ним познакомились?
Парень молчит, упорно смотрит в сторону.
– Да поймите же вы!.. – начинаю я заводиться и останавливаю себя. Заводиться-то мне и нельзя. Ну, никак нельзя. Ради моего дела. Ради всех тех, кто вскоре может вновь оказаться жертвой «Эдика».
– Поймите, – приглушаю я свой голос. – Быть может, сейчас, пока мы с вами разговариваем, этот человек снова в кого-нибудь стреляет. В того же Пал Палыча, не дай бог!
– Разрешите ещё папиросу, – просит Пикулин. – Раньше – то не курил, здесь вот пристрастился.
Пододвигаю к нему «Беломор». Пикулин закуривает, жадно затягивается.
– Так кто этот человек? Как зовут его?
– Эдик, – тяжело вздыхает Пикулин. – А вот фамилию, где живёт и работает, не знаю. Честное слово не знаю.
– Когда и как вы с ним познакомились?
Он опять делает несколько глубоких затяжек.
– Три года назад. В августе. В ресторане «Солнечный». Не рассчитал я маленько, оказался перед официантом банкротом. Девочек своих выпроводил, чем расплачиваться – не знаю. Тут он и подсел ко мне. Расплатился за меня и ещё заказ сделал. Мол, рад познакомиться с чемпионом. Расстались друзьями. Вот так всё и началось.
– Что – всё?
– Ну… моё падение, что ли… Поверьте, это вышло случайно. Как раз в тот вечер, 30 сентября, денег не оказалось ни у меня, ни у Эдика.. Договорились с официантом, что подождёт с часок. А сами нырнули в парк, как раз рядом с рестораном… Если бы я не так пьян был, домой скатал бы или занял бы денег у знакомых. А тут он всё подзуживал: у первых попавшихся спросим, скажем – потом, мол, отдадим. Опомнился, когда он уже стрелять начал. Как и куда я потом бежал – не помню. Только кто-то догнал, скрутил меня в бараний рог и сунул в «канарейку»… в машину, значит, вашу.
– Почему на следствии и на суде промолчали?
Пикулин грустно усмехается.
– Эдик как-то сумел переслать мне записку. Мол, дьявол попутал. По гроб будет обязан, если умолчу о нём. Свадьба, мол, у него скоро, зачем и невесте жизнь портить… Неужели всё заливал?
– А кто невеста? Видели её?
– Девчонок-то у него много было. Может, Светка? В сентябре он всё ней крутился. Фамилию, правда, не знаю… Беленькая такая. Где-то парикмахершей работает.
Вот так, слово за слово, и проясняется картина. Остаётся предъявить Пикулину рисованный портрет «Эдика». Нажимаю кнопку звонка и прошу появившегося Васильева вызвать понятых. В их присутствии кладу на стол рисунки.
– Может, узнаете кого… – говорю Пикулину.
– Вот. – Он указывает на портрет Эдика. – Если бы знал, что снова может на подлость пойти – давно бы показания дал.
Он опускает голову. И, пока разглядываю его, думает о своём. Я понимаю, что происходит в его душе.
– Что передать Пал Палычу?
Пикулин поднимает голову, глаза оживают:
– Скажите… Пусть ждёт. Скажите, отхожу понемногу от нокаута. Нa другой такой не попадусь… Да я сам напишу ему.
– Вот это верно, – одобряю. – Таиться от него не надо. Золотой он человек!
– Это точно! – отзывается Пикулин. И смотрит уже заметно веселее.
8
И снова – электричка. Возвращаюсь домой. Опять стучат на стыках рельсов колеса поезда, за окнами вагона – уже знакомый мне пейзаж. В голове мысли о Громове, о Наумове: у них что нового?
И, конечно, думаю о Лене. Всего-то несколько часов не виделся с ней, а уже с нетерпением жду новой встречи. Но неприятно мелькает в голове одна и та же навязчивая мысль: почему Лена принимает ухаживания Славика?
А колёса всё стучат и стучат… И думы, думы, думы…
Сегодня уже суббота. Как быстро летит время!
Первый, кто попадается мне в отделе – это Наумов. Чуть не сталкиваюсь с ним на лестнице. Лицо у него усталое, напряжённое. Но, увидев меня, приветливо улыбается.
– Салют! Уже вернулся!
Мы обмениваемся крепким рукопожатием.
– Как съездил – с результатом или вхолостую?
– Нормально, – говорю. – Пикулин, в сущности, неплохой парень. Рассказал всё, что нужно… А ты куда торопишься?
Наумов хмурится.
– Да в больницу надо скатать. Тут, понимаешь, без тебя такое приключилось… Утром звонок по «02». И кричат в трубку: «Приезжайте скорее! Сосед разбушевался, по квартире с топором бегает, всё крушит, всё рубит…». Ну, мы с Кандауровым и выскочили по адресу. Короче, сержант удар на себя принял, тем и спас хозяйку.
Кандауров! Помощник дежурного!
– Сам-то он хоть жив? – спрашиваю, а горло словно сдавило стальными тисками.
– Второй удар я успел перехватить. А вот от первого ему досталось, – удручённо отвечает Наумов. – Всё плечо разворотило. Хирург говорит: если и будет жить, то служить – вряд ли… Вот, спешу узнать – очнулся ли?
– У него кто – то есть из близких? – спрашиваю тихо. – Мать? Жена? Невеста?..
– Одна мать. Жениться только ещё собирался. Девушка у него славная. Знаю её. Мы ведь с ним в один день в загс заявления подавали.
– Хорошо бы всё обошлось! Порадовал, что называется.
– А ты к Громову зайди. Может, утешишься. Он тебе ещё одного свидетеля откопал. А я побегу. Ладно?
– Давай, давай… Беги!
И Наумов исчезает. Настроение у меня – хуже не надо. Иду к Громову: что ещё за свидетель? И застаю щуплого рыжеволосого парня.
Увидев меня, Громов хмуро спрашивает:
– О Кандаурове слышал?
– В курсе, – отвечаю. – Наумов сейчас поехал к нему… А у тебя что нового?
Лицо Громова светлеет.
– Вот, знакомьтесь, – кивает он на паренька. – И с довольным видом продолжает:
– Бывший мой подшефный, а нынче – лучший таксист города Владимир Владимирович Бучкин.
Парень смущённо опускает глаза.
– Скажете тоже… Шофёр как шофёр.
Громов улыбается.
– А чья фотография в городском парке? Не твоя разве? Нет, Володя. Ты доброй славы не стесняйся. Её ещё не каждый заслужил. А твой портрет уже в галерее передовиков.
Он поднимается из-за стола, освобождая мне место, пересаживается в угол.
– Лучше расскажи нашему следователю, товарищу Демичевскому, о Камилове, – где, когда и при каких обстоятельствах с ним встречался. Так же подробно, как мне сейчас рассказывал.
Бучкин с минуту молчит, собираясь с мыслями, потом спокойно и подробно начинает объяснить:
– Эдиком его зовут. Камилов Эдик. Я с ним года три назад познакомился. Вместе пятнадцать суток отбывали. Он нам всё анекдоты травил да разные байки о Чёрном море рассказывал, как там летом с девчонками развлекался. В общем-то, весёлый парень…
И тут вдруг, дней десять назад, встречаю его вечером, часов около семи, у «Бирюзы». Прохаживается у дворика, покуривает, будто ожидает кого из магазина. Я к нему: «Здорово, Эдик!». Повернулся он и поначалу вроде как испугался чего-то. А когда узнал – заулыбался, подхватил под руку и давай выпытывать, как живу, да чем живу, вожу ли ещё машину… Настоящего-то разговора у нас с ним не вышло. Как сказал ему о моем анфасе в парке, он сразу поскучнел, заторопился прощаться. И больше уже я не встречал его.
Так бы и не вспомнил о нём, если бы не вчерашний разговор с товарищем Громовым… Ушёл он от меня, а я и уснуть не могу, всё его вопросы и рассуждения о «ЧП» в «Бирюзе» из головы не выходят. И вдруг – как огнём меня ожгло: а чего это Эдик крутился у магазина, не он ли там нашкодил? От дружков своих прежних слышал, что на любое подлое дело пойти может, такой уж он парень заводной. И вот как подумал о нём, так еле утра дождался, чтобы позвонить к вам.