По крайней мере, пока всех их не съели, они будут бороться. Черные мечты назвали дриморами, а их окрестности Забвением. Страна мечты была под угрозой и не было уже в ней такой мечты, что могла бы гордо возвысить свой дом над садами. Каждый боялся, что на него налетят тени и унесут с собой в темноту. Но ситуация стала ещё ужаснее, когда мечты стали просто исчезать.
Дриморы научились пересекать реку снов и попадать прямо к детям в сновидения, где под видом доброго котика или любимой мамы, мудрой бабушки или чудного волшебника рассказывали ребёнку, что его мечта – это бессмысленная трата времени, что в этой жизни его душа должна отдохнуть от свершений, поэтому не стоит идти против предначертанной судьбы. «Кроме того, это очень сложно и страшно начинать что-то новое, переходить за грань привычного, – говорили они, – зачем тебе нужны лишние разочарования и переживания, трудности, их ведь не избежать на этом пути. Тогда как ты можешь быть как все и не волноваться ни о чём, жить в своё удовольствие и только. Как это сладко, прекрасно, спокойно. Усни…»
А иной раз они выбирали чувство вины или долга, и тогда получалась речь об обязанностях перед родителями и ответственности перед обществом, которые мы все несём: «Оставь пустые мечты, ты должен следовать зову предков и делать то, что нужно и важно для семьи сейчас!» Или что-то вроде того. Так или иначе, но мосты стали рушиться.
Как-то раз придя домой слишком поздно, Тау не обнаружил свою маму дома. Это было нормальным явлением. Та всегда работала до конца смены в больнице и ещё брала сверхурочные. Она не была таким уж трудоголиком, просто «деньги всегда достаются тяжким трудом», говорила она и собиралась на вторую работу. Кроме медсестры, она подрабатывала сиделкой у пожилых людей или тех, кто пережил тяжёлые травмы. Выходило так, что спала она всего пару часов в сутки и этим очень гордилась, но всегда чувствовала усталость, что плачевно отражалось на её характере.
Тау было всего двенадцать лет, но он уже твёрдо знал, что жизнь жестока и слабым тут быть запрещается. За своё место нужно бороться, сопли не размазывать и никому не доверять. Черноволосый мальчуган с голубыми глазами, всегда ходил с руками в карманах и длинной чёлкой на глазах. Учителя в школе ругались на его прикид, но потёртая джинсовка и чёрные брюки в высоких ботинках были его доспехами в слишком рано начатой битве со всем миром. Он был неглупым парнем и всегда стоял особняком в любой компании, не слишком сближаясь, не слишком отдаляясь от общества дворовых бунтарей.
Когда в школе началось деление на профессии в прошлом году, он, не сомневаясь выбрал военную специальность, чтобы после девятого класса попасть в кадетский корпус и уже ни о чем не думать, а просто стрелять куда скажут. Так он это понимал, по крайней мере. Мама ничего не говорила про его выбор, казалось ей было всё равно, главное, чтобы не тратил время на пустые мечты. И он не тратил.
Только иногда, доставая из нагрудного кармана уже прилично измятый листок, он разворачивал его и подолгу разглядывал свой портрет, который однажды нарисовала ему мама. Она тогда переживала особенно сложный период на работе, больницу могли закрыть. Да и с личной жизнью у неё там что-то в очередной раз расклеилось. Она как-то по-особенному взяла руку Тау, приложила к своему заплаканному лицу и сказала – «Давай помечтаем?». Тау обомлел, но протестовать не стал, момент был уникальным. Она начала взахлёб рассказывать, как обожала рисовать в детстве. Как ей казалось, что она вырастет и обязательно станет художником. Вот ну просто точно и всё тут, решено! И тут она вскочила, быстро выхватила с полки лист и принялась рисовать его лицо, так смешно вытаскивая кончик языка и периодически сдувая выбившуюся прядь с лица. Это был краткий момент счастья, чистого, искристого, свежего как глоток воздуха, сладкого как мороженое. Тау цеплялся пальцами за диван, чтобы запомнить даже его шероховатую поверхность в этот миг. Боялся глубоко вздохнуть, чтобы не спугнуть эти секунды, когда мама, кажется, была по-настоящему счастлива и причиной тому был он.
– Мам, ты скоро домой? Смена уже четыре часа назад кончилась… – промычал Тау в трубку.
– Давай только без этого ладно? Я занята. Разберись со всем сам, не маленький уже. Ложись спать. И не вздумай сюда притопать! – бросила она ему в ответ и отключилась.
– Мам… – позвал он телефонные гудки.
Ну конечно же он потопал. Это был его излюбленный и самый действенный протест – буквально выцарапать маму с работы, чтобы та поспала чуть больше и наконец что-то поела. Выходя в ночь, Тау почувствовал бодрящую свежесть осеннего воздуха, только ничего бодрого в нём не было. Моментально продрогнув до костей, мальчик пошёл до боли знакомыми переулками короткой дороги до маминой больницы. Идти было недалеко, всего пять-шесть поворотов и один неудобный переход. Неудобный переход был просто метров на пятьдесят дальше маршрута, который пролегал через глухой поворот. Из него частенько выскакивали машины на полном ходу. Но Тау был уверен в своей неприкосновенности, потому что «да кому он нужен».
В этот раз поворот был совершенно тихим, пять полос абсолютно пустой дороги. Он преодолел бы их без проблем, если бы не маленький свёрток на самой середине третьей полосы. Свёрток шевелился и пытался размотаться, но, видимо, был завязан в узелок. Тау хотел было быстренько добежать до него, но в этот момент в глаза ударил ослепительный свет дальних фар. Его подбросило высоко в небо, казалось, он вообще полетел куда-то прочь, сдавило грудь. Он увидел то самое лицо мамы. Она улыбалась сквозь слёзы, освещённая солнцем. А потом мир выключился.
Мальчик очнулся от каких-то странных чавкающих звуков и громких криков не то тигра, не то коровы… «Что за…» – пронеслось в его голове, когда он приподнялся и обнаружил себя в кустах, за пределами которых происходила какая-то массовая потасовка не иначе как из мультика. Мультяшность происходящему придавали участники событий – чёрные бестелесные тени с уродливыми очертаниями и громадного роста, нереально пушистый, совершенно розовый дракон. Тау быстро смекнул, что чёрные напали на розового и хотят его как будто съесть. Протерев ещё раз глаза и ещё раз, мальчик встал в полный рост, чем привлёк внимание собравшихся. Тени зашипели и, казалось, подались немного назад, а дракон выдохнул что-то вроде «ТЫ?!».
«По-моему я сплю или сильно ударился головой», – подумал Тау и чуть было не вывалился прямо перед драконом. Тени зашипели ещё сильнее и на разные лады заговорили «это ключ», стараясь встать куда-то подальше от него. Дракон же наоборот приосанился и даже сумел отпихнуть связывающих его теней. Когда мальчик окончательно продрал глаза и уверено пошёл посмотреть, что за причуда ему кажется, тени заметались и бросились врассыпную.
Переформировав свои ряды, злые силы слепились в бесформенный комок тьмы и начали новую атаку. Тау подошёл к дракону и с любопытством погладил его шерсть, от чего та заискрилась радужными огоньками. А дракон будто стал ещё больше. Пушистый кот с рогами и торчащими зубами, костяным гребнем по всему хребту, имел такой милый образ, что на него невозможно было смотреть без улыбки. Почти незнакомое чувство тепла любви вдруг разлилось в душе Тау и побежало щекоткой по его телу. От неожиданности он рассмеялся и положил ладонь себе на грудь, а другой всё ещё держался за кота-переростка. В этот момент дракон вдруг закрыл глаза и встал во весь рост, словно что-то подняло его в воздух. Расправил громадные крылья и потряс головой по часовой стрелке и против. Вся шерсть на его теле заходила волнами, рассыпая вокруг искры света. Он стоял объятый пламенем, неистовый как сама мечта. А потом резко опустился на четыре лапы и приготовился к прыжку. Дракон топнул лапой и пучок света разнёс подступающие тёмные силы. Просто смёл их, как и не было, оставляя за собой лишь странную парочку – мальчика и его мечту.
Ещё несколько минут Тау с драконом стояли, переводя дух после битвы. Они оба не понимали, что только что произошло, но эффект был потрясающим. Вокруг снова застрекотали цикады, лёгкий ветерок трепетал прохладой в колосках трав, а небо озарилось яркой луной. Словно в мире только что воцарилась гармония, хотя бы на несколько мгновений.
