Наутро в похмелье ворвались крики жены:

– Вставай! Нас обворовали!

– Кого? Когда?

– Всех. Ночью. Ты спал, как бревно, а тут воры ходили!

Мы все – четыре пары – жили на втором этаже, балконы один за другим. Утром кто-то из нас пошел купаться: под балконами валяются наши паспорта, бумажники, сумки, шорты… «Ничего себе вчера погуляли – паспорта с балконов кидать!» Начал собирать. Выяснилось, что денег нет. Но ни карточек, ни документов, ни фотоаппаратов домушники не взяли – только деньги. Хорошо еще, что не все деньги пропали – прошлись воры только по балконам и по смежным с ними комнатам (где я, например, спал как бревно), а во вторые, где сейфы, не влезали…

В итоге – общая недостача – около пятисот евро плюс мобильник с телевизором (евро в восемьсот). Неплохо для пяти минут работы. А мы отделались легким испугом. Хорошо, что документы, карточки, паспорта не тронули. Как легко сделать человека счастливым! Сначала надо крикнуть «У тебя все украли!» – а потом объявить, что украли только деньги – и человек счастлив до умиления: спасибо, родные, что паспорта не взяли! Полная эйфория!

Я высказал предположение, что сделали это дети, внуки или племянники хозяев пансионата или кто-нибудь из родни – козья ностра не дремлет, пусть бамбины тренируются на лохах, приехавших на черных автомобилях. Почему не в первый день обокрали? А дали распаковаться, понаблюдали, кто где спит. Увидели, что мы балконных дверей не закрываем, уехали в ресторан (значит, выпьем). И ночью, дав заснуть, проникли. Один перелезал с балкона на балкон, брал вещи и швырял их вниз, второму, который вытаскивал деньги, а остальное кидал на землю (брошенные кошельки, сумки, косметички, шорты лежали не в общей куче, а строго под теми балконами, где жили их хозяева). Благородно! Могли ведь унести прочь или выкинуть в мусорные бачки! А не сделали, вежливо оставили. Спасибо вам за это, ребята. Это благородно. А дураков обуть никогда не вредно.

На наши жалобы портье покивал головой, сказав, что он предупреждал, чтоб закрывали двери и окна, и ввернул анекдот об итальянских ласковых ворах: у людей украли машину, они бегают, убиваются; вечером машину вернули с запиской – мол, спасибо-извините, нужна была для дела, вот вам за беспокойства два билета в Ла Скала. Люди рады, хвалят воров за рыцарство и изящество, едут в Милан, слушают оперу, а вернувшись, обнаруживают, что их квартира ограблена дотла…

Потом портье сообщил, что недавно задержали то ли цыган, то ли румын – мальчишки лазили по балконам и кидали добычу папе, который проверял содержимое сумок и штанов.

Мы посетовали на цыган, румын и албанцев и несолоно хлебавши разошлись по комнатам. «Ничего, принесли малую жертву, чтобы не приносить большую», – подытожил я в уме.

Жена ругает меня пессимистом, а я думаю, что мрачный песси куда лучше вечно-веселого оптимиста (опти), вроде зятя-Коньятто, который восхищается мухой, не замечая за ней зловещего слона, который так хорошо виден пессимисту. К тому же песси не так легко кинуть мордой в грязь – он готов ко всему, настороже, начеку. А опти постоянно перепадают тычки, пинки и затрещины, которых он совсем не ждет, занятый своим повседневным блеянием:

– Ах, соборы-моторы! Витражи-виражи! Солнце-оконце! Дворик-садик! Картина-кантата! Фонтан-великан!

А песси угрюм:

– Ну, пришли мы в эту Пизу, увидели этот шедевр неудачливого архитектора, руки обрубить ему мало. Посмотрели, сделали круг, как на панихиде, – и можно уезжать: смотреть в этой Пизе больше нечего. Гонец из Пизы. Абзац из Гизы. Лучше сидеть дома – здоровее будешь. И Аль-Каида не взорвет.

Едем смотреть замок Габриеле Д’Аннунцио, столпа символизма и друга дуче. Дорога – мимо лохматых серебристых олив, мимо городков на холмах, где дремлют церкви в россыпи домиков и все колышется в солнечном мареве. Деревушки – как из картонной книжки-вставалки.

Замок – мрачное сооружение в нацистском (псевдоклассическом) стиле на вершине горы. С амфитеатром, галереями, залом, где выставлена подводная лодка (деревянная), на которой поэт-солдат плавал еще в Первую мировую. Там же вмурована в скалу настоящая палуба корабля. А сам поэт похоронен на самой высокой точке – саркофаг на столбе, вокруг, лучами, – десять саркофагов его друзей-соратников: Роберто Гиганте, Винченцо Розетти и такие ребята. Поэт подарил свою любовницу Муссолини, но ни дуче, ни ей этот подарок впрок не пошел: их вместе повесили вниз головой (о чем поэт написал поэму).

Оттуда поехали в городок Сирмионе, где крепость XIII века – четырехугольные, массивные башни из весомых булыжников. Камень парапетов отполирован временем до бархата. Зубцы стен – «кремлевские». Башни пристально вглядываются в море. Во рву трепещутся утки на плавучих гнездах. В воде фланируют рыбины, беспечно изгибая станы. По небу носится стая ошалелых птиц.

Улочки кривы и узки. Своды, переходы, тупики, замшелые камни, решетки. Один дом скрыт под фиолетово-красными цветами, словно они растут прямо из стен. По углам притаились «Валентино», «Версаче», всякие иные Гуччи-Шмуччи – искусители и обольстители рода человеческого, добрые джинны итальянской экономики.

На горе – вилла Катулла, отца лирики. Жил над озером, писал стихи, кормил чаек, смотрел на вечную гладь гордячки Гарды. Поэт-тюлень, поэт-вельможа.

«Мазерати» мазнул пылью, обогнав на дороге. Ему можно на «мерседесы» и «ауди» песком плевать, ведь мы – на родине самых дорогих и бессмысленных (и этим очаровательных) машин в мире.

Едем мимо полей кукурузы. Какаруза! Кукараза! Где Карузо? Где зараза?

Знойный легкий юг. Итальянцы называют Средиземное море «Маре ностре» – «Наше море». Уверены, что им принадлежит все медитерраново Лукоморье.

Итальянская комедия в разгаре: под большие литавры приносят очередные «макарони» и пиццу.

– Лучшие в Италии! Макарони фантастико! – кричит зять-Коньятто, большой италоман. – Пицца гран-диссимо!

А что такое пицца? Пища птицы. Остатки, огрызки, кусочки, брошенные на теста кружочки. Красиво видеть и приятно есть. Но серьезным это блюдо никак не назовешь. Оно такое же изящное и легкомысленное, как все итальянское.

Твердые соленые сыры – одно из великих открытий. Среди них король – «Грана падано».

Праздник озера в Валеджио. Длиннющие, под километр, столы в два ряда, на пять тысяч человек. Разбиты на сектора. Стоят палатки. Все рестораны и пиццерии из округи вносят свою лепту – едой, официантами. Столы доходят до древних арок и продолжаются за ними. Дальше – полиция закрывает входы.

Не успели сесть, как принесли легкое вино, твердый сыр и колбасу «мортаралла», похожую на нашу «любительскую», с жирком.

Пока закусывали, узнали из динамиков, что суть легенды такова: некая нимфа влюбилась в офицера и в знак любви подарила платок с завязанным на память узлом (узел был в виде тортелини, поэтому это блюдо тут особо почитаемо). Но на офицера имела свои виды генеральша; она нашла злосчастный платок и отослала офицера к нимфе, то бишь приказала его утопить: любишь нимф – люби и под водой жить!

Лучшие в мире тортелини не заставили себя ждать, причем диктор объявлял, какой они фирмы и кто их сотворил.

Потом появились ряженые: маркизы и синьоры в камзолах, сапогах и бляхах. Девушки под Джульетту, с повязками на лбу, кружева на шее. Мальчики под Ромео, в брюках до икр, в чулках и шляпах с перьями. Стражники, копья, факелы. Перезвон бубенцов и бряки ботфортов.

Вертятся шуты (жук и жаба на беретах). Скорые кельнеры раздают добавки.

Потом дошло до куска мяса с кровью и солеными артишоками (смесь маринованных огурцов и чеснока). Мясо без соли и перца, зато кровищи – словно из сердца.

Не успел я начать роптать по поводу крови и теста, как взвилась итальянская опера. Стемнело. Замерцали свечи, всунутые в пустые бутылки. Побежала по столам длинная цепь огоньков. Понесли граппу.