Он пытался поговорить со мной через нашу связь.

Он пытался, но я вытеснила его из своего света.

Он винил себя в этом. Он винил себя в том, что не смог контролировать себя, набросился на меня слишком агрессивно. Он злился на себя за то, что повёл себя как дурак, не смог контролировать свою ревность, оттолкнул меня.

Он чувствовал, какой сбитой с толку и печальной я была — из-за Джема, из-за того, что мы вообще делали, из-за самого Ревика. Он чувствовал, насколько глубоко в свете Джема я уже находилась. Может, он даже на каком-то уровне ощутил беременность.

Он чувствовал, что теряет свою жену.

Он потерял меня, как и говорил мне ранее. Он едва не убил Рэйвен, мать Мэйгара, когда она донимала его насчет меня и Джема. Он сорвался во второй раз за то утро, думая, что теряет всё, что ему дорого.

Он был в отчаянии.

Это Чарли дала ему выход. Это Чарли дала ему последний элемент, в котором он нуждался, рассказала про бункер под Запретным Городом. Чарли спасла его. Она в некотором смысле спасла всех нас, дав нам с Ревиком то единственное, в чем мы нуждались, чтобы обрушить сеть Дренгов. Она дала ему повод нарушить правила Менлима.

Она дала ему настоящий повод, в который Менлим реально мог поверить.

Она умерла за это. Она пожертвовала своим ребёнком ради этого.

Ревик в панике не подумал, что случится с ней, и как легко Менлим отследит это до Чарли. Он не подумал, что Менлим сделает с ней, чтобы добраться до него. А может, Ревик слишком паниковал, чтобы осмыслить этот факт.

Какова бы ни была правда, из-за него убили Чарли.

Из-за него убили маленькую дочку Чарли.

Косвенно я тоже была виновата в их гибели.

Я убила их, будучи причиной, по которой Ревик мыслил недостаточно ясно, чтобы замести следы, выждать несколько ночей и дистанцироваться от наложницы Лао Ху. Конечно, зная Менлима и то, под каким наблюдением он тогда держал Ревика, Дренги наверняка всё равно отследили бы это до Чарли, но он мог бы попытаться.

Я убила их и в другом отношении; Чарли помогла Ревику, поскольку в её глазах это был единственный способ помочь мне.

Она помогла Ревику, потому что никогда не помогала мне — с Дитрини, с Вой Пай.

Крик, который издала Чарли, когда люди Менлима всадили пулю в голову той малышки, эхом отдавался в моём разуме и свете, убивая какую-то часть меня. Я чувствовала, что это убило что-то и в Ревике — и когда он смотрел на это в реальном времени, и когда он смотрел на это сейчас, со мной. Его крик был беззвучным, но он не прекращался с той ночи, как он стал свидетелем их убийства, стоя коленями на траве.

Он не говорил мне.

Он не говорил мне, потому что знал, что я буду себя винить.

Вся эта ситуация была одним сплошным невероятным мозговыносом.

Лёжа на импровизированной постели на полу пещеры, я силилась дышать, и слёзы молча катились по моему лицу. Я чувствовала, что мой разум и сердце разрываются на куски, пока я смотрела, как он играет роль дегенерата с полным отсутствием самоконтроля. Я видела его с наложницами, видела, как он проводил операции, создавал конструкции, смотрела, как другие видящие Дренгов высмеивают его, соблазняют, изводят, плюют на него, как он напивается каждый вечер почти до коматозного состояния, даже будучи в одиночестве.

Я смотрела, как он бежал через тот подземный бункер под Запретным Городом.

В этот раз всё было настолько сильнее.

Воспоминания были намного яснее, намного живее, намного острее. Мне не казалось, будто я вижу воспоминания через него. Мне даже не казалось, что я переживаю эти воспоминания с ним.

Мне казалось, что я была им — не сейчас, а тогда, когда это случилось.

Я не могла достаточно разделить нас, чтобы осмыслить себя как отдельную персону. Я не могла создать дистанцию посредством времени, посредством его рефлексии о случившемся. Вместо этого мне казалось, будто я нахожусь внутри тех кошмарных сценариев и проживаю их с ним.

Я гадала, не было ли это отчасти связано с энергией здесь, у Шипрока.

Пока мы ехали сюда на лошадях, один из старейшин клана сказал, что в этом месте есть «глубинная магия». Он сказал, что она существует там тысячи лет, с тех пор, как их предки произнесли первые заклинания над этими красными скалами. Имя, которое они дали здешнему бункеру, построенному теми же предками, буквально переводилось как «Пещера Снов».

Мы с Ревиком находились внутри Пещеры Снов.

Закрыв глаза, я поднесла руку ко лбу и отдёрнула её, когда ощутила влагу.

Я вся вспотела, хоть и сбросила с себя шкуры и одеяла.

Этого я тоже не осознавала.

Я чувствовала, что Ревик растянулся рядом и наблюдает за мной. Я чувствовала его настороженность, пока он изучал моё лицо, его нерешительность относительно того, хочу я, чтобы он утешал меня, или нет. Я чувствовала, как он изучает мой свет и лицо, не зная, как я среагирую на него, учитывая то, что он только что показал мне.

Большую часть этого я осознала в ретроспективе.

В то время я потерялась в сбивающем с ног потоке света, от которого всё перед глазами размывалось, и это заставляло меня задаваться вопросом, где я нахожусь. Я едва чувствовала постель подо мной. Вопреки тому, каким острым и ярким было всё в его воспоминаниях, здесь я чувствовала себя наполовину вне своего тела.

Я абсолютно тонула в свете.

Я чувствовала в этом так много Ревика, что у меня перехватило дыхание.

На сей раз перемена в моём свете не казалась постепенной. Она не была такой, как с другими воспоминаниями, которые мы просматривали — там я не замечала отличия сразу же. В большинстве случаев мне требовались часы, дни… иногда даже больше, чтобы осознать перемену.

На сей раз перемена была мгновенной.

Я чувствовала его сердце, бившееся возле моего. Я чувствовала, как его более размеренное дыхание стабилизирует меня, как его свет словно окружает меня, постепенно успокаивает по мере того, как я позволяла себе провалиться в него. Я чувствовала его боль, которая теперь была такой сильной, что я чувствовала, будто нахожусь под его кожей, чувствую, как жалуются нервные окончания, как его сердце начинает стучать сильнее при взгляде на меня, обнажённую и покрытую потом.

Я чувствовала его угрызения совести из-за своих реакций на меня — какую-то инстинктивную вину более молодого Ревика, будто с ним что-то не так, раз он не может вести себя как взрослый в отношении секса, особенно когда дело касалось меня.

Я чувствовала его ужас перед тем, что последует дальше.

Вспомнив, как он чувствовал себя в то время, вспоминая и чувствуя, как я открываю свет Джему, даже немножко, лёгкий проблеск… этого оказалось достаточно, чтобы напомнить ему, как сильно он не хотел всё это видеть.

Я чувствовала его ужас при мысли о наблюдении, как наши с Джемом отношения разворачиваются в реальном времени.

Я чувствовала его ужас при мысли о том, что он увидит, что Дракон сделал со мной в том подземном городе под Денверским аэропортом. Я чувствовала его ужас при мысли о том, что он увидит, как я реагировала на то, что он был с другими в Пекине.

Когда я подумала об этом, Ревик подвинулся ближе ко мне.

Он пропустил мои волосы через пальцы, будто не замечая, какой влажной я была от пота. Он покрыл поцелуями моё лицо, затем шею, привлекая меня поближе к себе.

— Мы можем сейчас потрахаться? — пробормотал он. — Мы можем сделать этого до остального? — прижавшись щекой к моему лицу, он водил носом по моей щеке и шее, заговорив ещё тише. — Потом я, возможно, не сумею с этим справиться. Возможно, я буду не в состоянии, Элли.

Подумав над его словами, я почувствовала, как сжимаются мои челюсти.

Всё ещё дыша чаще обычного, я покачала головой.

— Нет, — сказала я. — Ты сможешь справиться с этим, Ревик.

— Я правда могу не суметь…

— Сумеешь, — я повернула голову, посмотрев на него. — Мы оба сможем. Мы не станем уклоняться от этого. Не сейчас. Я хочу, чтобы ты был со мной в этом, — на мои глаза навернулись необъяснимые слёзы. — Я хочу, чтобы ты был со мной в этом. Понял?