Огромный пенный мякиш становился всё меньше, сбрасывая всё лишнее, сминаясь под ударами крепкой руки, – с него сходила грязь. Постепенно он становился твёрже, остывал, приходилось греть его в печи и снова ковать.
Раз за разом, опуская молот, я наблюдал, как железо сдавалось моей воле. Много дней уйдёт, прежде чем этот грязный кусок пены, пропитанный пылью, станет заготовкой.
Пока я, обливаясь потом, молотил железо, отец давал советы, а я внимательно слушал, учился, вникал…
– Мне нравится быть кузнецом, – говорил я отцу, – Но я хочу стать самым лучшим!
– Даже лучше, чем я? – поинтересовался он, а я честно ответил:
– Таким, чтобы моё имя люди никогда не забыли.
– Это достойное желание для мужчины. Я научу тебя всему, что умею сам. Но мужчина еще кое о чём должен думать. Когда я, наконец, увижу невестку и внуков?!
– Думаю скоро… Мы с Шепкхалой обязательно поженимся, вот только накоплю сто драхм и выкуплю её у отца.
– Сто драхм?! Ну-ну, хочешь тот клинок, что я ковал последним…
– Нет, спасибо отец. Я сам заработаю.
Он улыбнулся, хлопнул меня по плечу и крепко обнял. С годами я превзошел отца, стал лучше, чем все кузницы, которых я знал. Мои мечи, шлемы уходили за огромные деньги, я бы мог стать самым богатым кузнецом в округе и моё имя уже знали многие, но однажды ночью я узнал свою судьбу – сон, в котором я видел металл в тысячу раз прочнее бронзы и в сотни раз железа, что ковал мой народ.
Работая с ним, я сумел сотворить чудо. Закончив, я восхитился созданным клинком. В тот же миг, явился предо мной Арес, коротко, благодарно кивнул и принял меч из рук моих. Этот клинок, металл из которого он сделан, остались в памяти навсегда… Я начал ставить опыты, смешивал металлы, окислял, вываривал и прогревал, но ничто не было даже близко похожим на метрилл – так я его назвал.
Главарь что-то гаркнул, люди бросили свои дела и встали к веслам. Немного погодя корабль тронулся с места, вместе с его движением команда начала петь. Рыжий великан за рулем громко говорил фразу, и вся команда задорно её повторяла, протягивая некоторые слова.
Ви кьянер хевент, винке ви дем ер.
Драккар ос ден риктиж, вил ви пики ут виен…
Песня была долгой и не очень красивой, но что-то в ней определённо было. Я внимательно разбирал слава и тихонько пытался подпевать. Длинноволосый рулевой увидел это, лучезарно улыбнулся и стал подсказывать правильное произношение. Его забавляло мое стремление. Улыбаясь во весь рот, он продолжал задавать мотив песни. Под грубые голоса и столь же грубый мотив корабль двигался целый день. Затем пришло время отдыха.
Сохли, поднятые, подобно крыльям, вёсла, а люди ели и ложились спать. Тихонько наблюдая за командой, я не ожидал толчка в плечо и треснулся лицом о бочки, из-за которых выглядывал.
– Джег Ярен, – произнес рыжий, похлопывая себя по груди.
– Джег, – он указал на меня, а потом снова похлопал себя по груди – Ярен.
Я уловил суть и, стукнув себя в грудь, произнес:
– Джег Гурген.
Великан протянул мне руку со словами:
– Хугелиг а мод дег.
Я повторил, чем вызвал широкую, добрую улыбку. Поначалу с огромным трудом, но мы нашли общий язык, а точнее, я начал немного понимать Ярена. Несколько ночей подряд, пока все спали, рулевой учил меня языку нордов. Он делился со мной солониной и соленой рыбой. Мой сыр мы съели еще два дня назад, желудок был пуст и бесцеремонно урчал. Рыжеволосый рулевой спросил меня:
–Ты голоден? Почему не ешь?
Я подумал: «И действительно, отчего вдруг?!» – достал подмоченный, просоленный сыр, половину предложил Ярену – тот не отказался, а потом похвалил моих коз, что дают такое жирное молоко. Естественно мы не наелись, и он угостил меня сушеным мясом. Запивали из моего бурдюка и, как мне показалось – мы подружились.
Минуло четыре дня пути, а вокруг, по-прежнему, бескрайнее море и волны. На корабле я вовсе не чувствовал себя пленным, казалось всё идет наилучшим образом, ведь я двигаюсь в нужном направлении. Хотя где-то глубоко внутри меня звенела тревога. Размышляя над тем, что меня ждёт, я тихо и плавно уснул…
Когда Шепкхала родила Дараила, я плакал от счастья, мой сын был здоров и крепок! Лучшего подарка я и не мог желать. За три года, пока рос мальчик, я сделал десятки мечей, кинжалов, щитов и шлемов. Как только Дараил немного научился бегать самостоятельно, он обосновался со мной в кузне и, ни уговоры, ни ругань матери не заставили его изменить решение. Я показывал ему чудеса превращений, магию огня и волшебство человеческих усилий.
Работая молотом, я поглядывал на сына и в какой-то момент вспомнил, как сам, будучи вот точно таким же карапузом, наблюдал за отцом, о том, как восхищался его умением и силой. Для меня он был Гефестом, кующим молнии самому Зевсу…
– Шао, ас эс ди Дунау! Гурген, ты когда-нибудь бывал тут?
Меня разбудил знакомый, жизнерадостный голос норда. Я глянул за борт и невольно улыбнулся. Корабль сопровождала стайка дельфинов, порой они полностью выскакивали из воды, переворачивались белыми животами к солнцу и падали обратно в пучину. В их движениях была какая-то неуловимая грация, от сереньких плавников, режущих морскую волну, веяло спокойствием и безмятежностью, чем-то вечным, незыблемым.
Драккар или «Морской дракон» – так звался корабль нордов, не спеша, шел к берегу.
Сочная растительность покрывала землю, куда только мог достать взгляд, лишь жёлтая, бесконечно длинная, посечённая голубыми венами рек, полоса отделяла два моря Чёрное и Зелёное.
Спустя час, мы вошли в воды Дуная. По словам Ярена, через десять дней мы уже будем в Хигэне на его родине.
– В кого верит твой народ, Ярен?
Зажав руль подмышкой, длинноволосый воин завязал две пряди волос на затылке, собрав в хвост шевелюру, и начал сказ, зайдя издалека, с того, как зародились земля и небо.
– Гинунгагап – пустота была всегда. На её окраине возник Нифльхейм – мир льда и холода, а на другом конце чёрной бесконечности появился Муспелльсхейм – пылающий, огненный мир…
Часть III
Как и говорил северянин, ровно на десятый день тихого и спокойного путешествия по водам Дуная мы вышли к каменистому побережью. Над водной гладью стелился туман, а у берега нас поджидали жители Хигэне.
Перекинув канаты, корабль подтягивали к деревянному пирсу. Команда спешила сойти на сушу, где их радостно встречали родные и близкие. Глубоко в душе я надеялся, что меня забудут. Хоть это и было глупо прятаться за бочками, но я на всякий случай опустил голову ниже борта. Люди постепенно покидали корабль, и я почти поверил в чудо, затаившись в своём убежище, и даже не дышал. Через несколько минут на судне наступила полная тишина, я выдохнул и попытался прыгнуть за борт, но, не успев подняться, услышал смех, нет, скорее, гогот толпы нордов, поджидавших пока я вылезу из укрытия.
Утирая слезы, Ярен подошел и хлопнул меня по плечу:
– Пойдем! Бородатый лис.
Проходя по каменистому берегу, поросшему мхом, я понимал отчего северяне носят штаны и сапоги. Здесь было сыро и промозгло, хотя лето только подошло к концу.
– Скоро согреешься, сейчас будем пировать! – будто услышав мои мысли, всё так же радушно заявил Ярен. Остановившись, он взглянул мне в глаза и добавил, – Тебя будут спрашивать – отвечай честно.
Я коротко кивнул, хотя ещё не очень понимал, о чём он говорил.
На вершине холма, обнесенный хлипким, деревянным частоколом стоял Хигэне. Полсотни жилых домов с низкими стенами и высоченными соломенными крышами, три больших амбара, а в самом центре селения красовался дом конунга Энхеля. Там и должны быть накрыты столы.
У входа в дом стояла стража, требующая оставить оружие всякого входящего. Я с готовностью отдал кинжал – свой последний шанс на обретение свободы, добровольно передав его в руки пленителей. Рыжий снял с пояса и отдал оба узеньких, почти тупых топора на длинных, изогнутых рукоятях. Будь они из халибского железа – пробили бы любой доспех. Быть может, если останусь жив, я подскажу Ярену, как сделать оружие лучше.
