– Похоже, вам тут «до смерти» весело вдвоем – наблюдая за погрузкой привезенных пентаморфов, спокойно произнес я, оценочно покачивая головой.
– А ты, стажер, если я не ошибаюсь, Дэээвид – протяжно произнес дьякон – вместо того чтобы нащупывать в себе юмориста, сдай мне формуляр и проследуй в морг. Заполнишь там отчеты. Даглас похоже слишком занят для этого и не почтит нас сегодня.
– Он сказал, что ваши кислые рожи стали ему слишком часто сниться по ночам. Открывай порт для формуляра, закончим все это – уверенно произнес я и через зеркало заднего вида в первый раз увидел признаки улыбки на лице Дага. Тут же вспомнились годы, проведенные мной в церковной академии. Эти вечно надменные споры и выговоры при мыслях о которых сразу стиснулось в груди.
Не дожидаясь от него ответа, я вытянул правую руку перед собой, почти дотянувшись ладонью до прикрытого робой лица дьякона, заставил его рефлекторно отшагнуть на полшага назад. Его капюшон слегка откинулся назад, на мгновение продемонстрировав лицо весьма пожилого человека. Тонкий вытянутый нос и редкие седые усы с такой же худощавой бородкой выдавали в нем подобие старой измученной крысы, которую долго держали в лаборатории. Покачав головой, и нервно бормоча что-то, он так же как и я вытянул свою руку, направив ладонь в мою сторону для загрузки формуляра, после чего произнес:
– Я буду с большим интересом наблюдать за твоей карьерой стажер…
Сказав это, он шмыгнул длинным носом и бережно прикрыл заднюю дверь катафалка. Подойдя к толстому санитару ожидавшему рядом, он по-тихому дал ему какие-то указания, после, одобрительно похлопав его по плечу, отпустил на фабрику вместе с тележкой, доверху набитой привезенными нами пентаморфами. Санитар тут же поковылял в сторону дверей сортировочного цеха, нелепо задевая о лужи своей безразмерной робой. Заметив как я улыбнулся, дьякон махнул рукой в его сторону, подгоняя следовать на фабрику для заполнения всех отчетов о нашем грузе.
Открывая двери цеха, я услышал как отъезжает Даг, наверное, чтобы припарковать машину, а потом догнать меня и затащить в свою любимую пельменную на церемониальной площади. Решив, что мне лучше не отставать от санитара, заблудившись в первый же день на фабрике, я не стал его дожидаться. Встречусь с ним позже, подумал я. Надо же как-то втягиваться в эту гнилую работенку…
Захлопнулась дверь и я оказался в высоком холле сортировочного цеха. Будучи в первый раз в этой части фабрики, я обнаружил, что тут куда более погребальная обстановка, чем в тех лабораториях где проходила моя практика. Люди и роботы, обреченно ходившие вокруг, все в тех же серых балахонах, возили с собой бесчисленное количество тележек со свежими трупами людей и изредка видневшимися рабочими ботам, вышедшими из строя. Разлитая кровь была всюду: на полу, стенах, тележках и естественно, грязных робах санитаров. Она была в таком количестве, что постоянно рассекающие ее тележки, своими колесиками, взбивали кровь как масло, поднимая легкий красный туман, расстилающийся под ногами. Вдоль стен холла шли повороты в узкие коридоры разных частей цеха, оттуда постоянно кто-то выходил и так же быстро скрывался. Для удобства, чтобы не заблудиться, у каждого санитара с тележкой под ногами светилась яркая линия определенного цвета. Судя по всему, она была привязана какой-то программой к конкретной тележке и меняла свой цвет каждый раз в зависимости от перевозимого груза.
В Эосе, практически все жители с самого рождения привыкают к виду и запаху крови. Это вроде как стало заурядным явлением и никого не смущает. Привычный, слегка «металлический» аромат, царил абсолютно везде, как будто кто-то постоянно потирал медную монетку у тебя под носом. От улиц и переулков до самых укромных мест любого дома, скрываться бессмысленно. Этот запах становится естественным для каждого уже в первые годы жизни и не покидает до самой фабрики, куда суждено попасть после смерти. Уже примерно лет двести, или чуть больше, в мире запрещено хоронить людей в земле или сжигать трупы, да и вообще хоть как-то избавляться от тела. Это одно из самых главных правил общества и нарушать его нельзя никому, под угрозой самому стать трупом. Дело вовсе не в том, что для устаревших кладбищ больше нет места. В современном мире человек это главный ресурс как при жизни, так и после смети. Тело умершего, а именно мясо, кости, вся его органика и особенно драгоценная кровь – важнейший и очень ценный компонент объединенного человечества. Умершего необходимо в особой форме преподносить в специальные церемониальные точки приема, либо вызывать таких вот «милых» людей как я, чтобы упаковать труп и отвезти сразу на фабрику. Фабрику, где кроведобыча уже не просто ритуал, который, как правило, видят простые люди, а основа для всей экономики города. Здесь производят пентаморфов, ботов, транспорт и даже бытовую технику, которая, как и все остальное, имеет в своем основании гемоблок, питающий переработанной кровью умные машины. Одним словом, там где есть цивилизация, всегда пахнет кровью.
Разглядев в толпе несуразный силуэт толкающий тележку с моими пентаморфами, я быстрым шагом и с тяжелым сердцем пошел следом исполнять свои обязанности, которые похоже становились весомой частью моей жизни.
Проносящиеся мимо люди в напяленных грязных робах напоминали мне об отце. Он мечтал, чтобы я безукоризненно выполнял любую работу для церкви, тем самым становясь угодным Богине-Матери. Я не мог избавиться от гнетущего чувства кровной близости с ним, его волей, его судьбой, оно преследовало меня последние пару лет. В сердце я всегда старался не осуждать его, но это желание омрачалось его сверхравнодушием к моей свободе.
Свернув в один из коридоров и покинув сортировочный цех, мне стало чуть легче дышать, вокруг уже не было такого количества бегающих перед глазами балахонов, стука тележек и луж пролитой крови. Как будто я свернул на небольшую улицу с ежегодной ярмарки на центральной площади, подальше от всех памятников и торговцев их копиями. Пока мы шли в морг, а точнее пока мне приходилось догонять этого на удивление шустрого и толстого санитара, я обратил внимание на то, как выглядит фабрика изнутри.
Под ногами весь пол был выложен металлической плиткой, темного синего морского оттенка, на котором то исчезали яркие разноцветные линии, то появлялись вновь. Одна лишь светло фиолетовая полоска, запрограммированная под нашей тележкой, неизменно вела нас в глубь этого мрачного церковного предприятия. На дверях, мелькавших мимо, отсутствовали таблички и вообще какие-либо номера, они плавно сливались с такими же однотонными, глянцевыми стенами печально-черного цвета. Несмотря ни на что, в коридорах было на удивление чисто, боты чистильщики успевали протирать их куда эффективнее своих коллег из центрального холла. Все окружение этого места, как только я переступил порог фабрики, наполняло неуловимым чувством, словно соприкасаешься с чем-то мистическим и в то же время родным, тем, что всегда было внутри и сопровождало всю жизнь. Это пугало и завораживало.
Через несколько минут нашей гонки, когда очередной коридор внезапно оказался почти пустым, санитар привел меня к дверям морга для пентаморфов.
– Ну что «красавчик», вот и приехали, отдышись давай и смотри не напутай ничего в актах – ехидно произнес санитар, снимая свой брезентовый капюшон.
Я увидел заплывшее жиром жутко вспотевшее лицо, большую часть которого отвоевывали огромные щеки, покрытые редкой рыжей щетиной. На вид ему было лет сорок или около того. Бледная, не сияющая здоровьем пятнистая кожа резко выделялась на фоне длинных красных волос, небрежно собранных в хвост за спиной. Откровенно печальные маленькие черные глаза смотрели на меня немного растерянно и мне даже стало жаль этого санитара. Золотой обруч вокруг его необъятной шеи, украшенный гравюрами Протоматери и ее апостолами, словно добавлял ему уверенности в себе и питал новыми силами для очередного ехидного самоутверждения.
– Показался бы ты штатному врачу, вид у тебя какой-то нездоровый. Такое чувство, что ты долго не протянешь, если будешь так бегать каждый день – сказал я, пытаясь перестать на него пялиться.
