Федя на «малолетке» пробыл всего месяц, его увезли на взрослый режим. За побег он получил еще 4 года, но на свободу вышел только через 8 лет. За это время он успел пройти все режимы: и воспитательный, и исправительный, и карательный. На свободу вышел с крытого режима поселка Омчак, что на Колыме. Повторюсь, за этот год он поставил в стойло всех недоброжелателей, сам с блатными не общался, в Сезонку не ходил ни пить водку, ни играть в карты, вроде как тянулся жить по Корану. Но сегодня менты, как бы по-ментовски, упредили, что Федя, возможно, имеет какое-то отношение к обороту огнестрельного оружия, но вроде как, опять по-ментовски, добавили, что это могут быть просто слухи. Но если под правильным углом посмотреть на 30 лет назад, то это вполне даже могло быть. С того времени сохранилась информация, что Федин отец был бригадиром команды по вывозу нечистот с сортиров и помоек. Каждые восемь из десяти вербованных в 1946–1948 гг. были фронтовиками. Взять им с собой было нечего, кроме гимнастерки с наградами и оружия, которое они тащили охапками, как свое, так и трофейное. Но после того как Сталин подписал указ об отмене всех льгот фронтовикам и выплат за награды, привезенные награды пошли в сортиры вместе с оружием после усиления меры ответственности за его хранение.
С боевыми орденами в сортирах оказались пистолеты, гранаты, автоматы с цинками патронов, а те, кто их добывал, умели хранить тайны. В те годы в наших краях было очень много оружия. Если бы японцы не стали сами съезжать по приказу за 24 часа оставить территорию и рискнули бы защищать свои активы, их предстояло всех перебить. Исходя из этих условий и очень короткой навигации, оружие готовили и складывали в схронах, которые потом вывезли только частично, а многие просто не нашли. Поле деятельности в такой специализации было обширным. Те годы голодомора, засухи, денежной реформы породили тысячи кривых дорог для народа. Наверное, тогда была такая справедливость.
Абдулла прибился к «нашенским», наверное, за полгода до освобождения Загидула. Было понятно, что здесь он увидел «крышу», зная, что Федя его не простит, а тут еще случилась эта бяка с Фаей. В дверь раздевалки заглянула вахтерша и взволнованным голосом сообщила, что подъехал красный «пирожковый» автомобиль, и около него какие-то странные люди. На вопрос, почему странные, она ответила, что они одеты как-то не по-летнему. Все вышли из раздевалки и пошли в зал. Нас хоть и было много, но волновались мы как-то не по-боксерски, а как обычные люди, так же, как те в бане, которым подзатыльники раздавали. Когда те две высокие и широкие фигуры вошли в «нашенский» зал, сразу стало понятно, что это совсем не доброжелательные посетители, и видом они своим напоминали персонажей седьмого этапа, родившейся в 1865-м году в США ультраправой расисткой организации, отстаивающей превосходство белых: ку-клукс-клан (ККК). Было ощущение, что вот сейчас, немедленно, произойдет суд Линча. Они мне показались образами безликими и бесформенными, такие фигуры рисовали в журнале «Крокодил». Это образы несунов-расхитителей социалистической собственности. Они оба были в плащ-накидках до самого пола, со здоровенными капюшонами, которые из-за жесткости брезента торчали колпаками на голове, а своими крыльями закрывали лицо. И цвет всего этого был близок к белому, как в ККК. Но я раньше видел эти наряды, в них грузчики на моем узкоколейном вокзале из вагонов машины грузили мешки с цементом, приплывшие с большой земли. Те мешки были бумажные и часто битые, и грузчики трудились в плотном тумане цементной взвеси. Было понятно, что под таким плащом можно было спрятать оружейный склад, и, вероятно, он там был. Когда первый вошедший поднял руку, чтобы откинуть капюшон, раздался звук удара металла о металл. Первым вошедшим и был Федя Загидул. Его откровенно татарские черты лица уже в 25-летнем возрасте были в рубцах и шрамах, приобретенных явно не на дуэлях, а в годах, проведенных в изоляторах и спецпомещениях для нарушителей тюремного режима. Он начал понятно и просто, голосом грубым, но словами разборчивыми:
– Я не здороваюсь по причине того, что знаю, к кому пришел, и никому из присутствующих желать здоровья не хочу. И, судя по вашим гладиаторским позам, вы мне эту суку, уже не раз проявившую себя, не намерены отдать. Но я не хочу вашей крови. Может, здесь у кого-то из вас еще есть шанс очеловечиться. Я однажды уже совершил ошибку, и предатель не был казнен. Ваши грехи не явные, но его грех лжесвидетельства и распутства будет наказан именем пророка.
Чего в этом монологе было больше – уголовной страсти или рассуждений о праведности быть палачом, я не разобрал, потому что ислам для меня всегда заключался в одном лице, и это лицо имело имя и биографию, и звали его Омар Хайям, и у него звучало все по-иному. А Федя Загидул накинул капюшон и вышел за двери вместе со своим спутником, и еще раз железо скрипнуло по железу. Проводить их никто не пошел. Всем присутствующим стало понятно, что на любую силу, в частности их, найдется другая сила – сильнее. А за предательство и грехи воздастся. И, наверное, в этом тоже справедливость. Абдуллу трясло, вероятно, не от осознания своей греховности, а оттого, что он висел сейчас на совсем тонкой ниточке, но точно не от раскаяния. Наверное, те, кто сами мастера нагнать жути, в отношении себя ее воспринимают в полном объеме. Красный «пирожковый» «Москвич» уехал, и вроде как тренировка продолжилась.
Домой я пришел еще засветло. Пока варилась картошка, поскоблил доски в загородке у курей, погремел в сортире, крыс было слышно, но не видно. Успел еще порубить собранной утром травы, которая уже потеряла свою летнюю мягкость и была готова умереть с холодами, которые всегда к нам приходили рано. Ужинал очень горячей рассыпчатой картошкой под постным маслом, с нежной, малосольной горбушей, вприкуску с хлебом за 22 копейки. Потом замочил в тазике свою тренировочную форму. На завтра было назначено общее собрание, поэтому форма будет болтаться на веревке во дворе, пока не высохнет. Повестку собрания не объявляли, но я очень надеялся, что она не в продолжение сегодняшних событий. Мне, честно, было стыдно, от того, что после рыбки вдруг пива захотелось.
Не думал я, не гадал, что такими плохими новостями для меня лично обернется это неожиданное собрание. Все «нашенские» собрались в 17 часов и сидели на скамейке, даже не переодевшись. В раздевалке главный ударный взвод «нашенских» в узком кругу обсуждал дело Абдуллы. После этот круг еще сузится, и главное решение примут там. Шеф опоздал на полчаса. Из окна было видно, как он выгружает свои телеса из «Черной Волги», а вокруг него бегает бывшая партийная, а ныне профсоюзная чаровница Лола Евгеньевна. На каблуках она была на голову выше своего шефа, но зато он был везде: и в депутатстве, и в исполкоме, и народным заседателем в суде, наставником пионеров и, конечно же, в комитете по распределению жилья, да еще много где.
В зале к столу под красной потертой скатертью бегом притащили еще один столик, для чаровницы, и подставили сбоку. Конечно, был и графин с водой, правда, к нему всего один стакан, зато хорошо помытый. Двое, получилось, в президиуме, а мы на скамейках вдоль стены. Акустика была хорошая. Шеф начал, вроде, неплохо. Он рассказал о визите областного руководства на празднование 9 мая, и о том, что он отлично отчитался по работе ДСО «Трудовик», в частности по боксу. И даже вспомнил о показательном бое на сцене. Он два раза повторил «показательный», явно с ошибкой. Тот бой был не показательным, но финалом соревнований, а вовсе не демонстрацией успехов ДСО. Начальство любит слово «показательное», ибо оно одновременно и партийное, и профсоюзное, и комсомольское, и пионерско-октябрятское. Вот пусть и пользуются этим словом. Оказалось, что начальству из области все у нас понравилось, включая, наверное, и застолье с официантками в кокошниках. Так вот, руководители области добро помнят и приглашают нас с ответным визитом. Вот тут я и насторожился. Шеф продолжал, а Лола Евгеньевна светила ляжками, перекидывая одну ногу на другую с очень короткими паузами. Может, у нее что-то чесалось? А шеф рассказывал, что в рамках подготовки будущей Спартакиады народов СССР по всей стране будет идти предварительный отбор по юношам. Такой пройдет и в нашей области. Победители будут делегированы на ЦС ДСО «Трудовик». А чемпионы ЦС попадут на Спартакиаду народов СССР. Все это будет исполняться в несколько этапов. Коренным смыслом во всем этом было то, что возраст участников – 18–19 лет. На Спартакиаду попадут уже в полном мужском возрасте. Такая возрастная ротация среди «нашенских» и не существовала, а те, кто стучали по мешкам и лапам, никак туда не попадали. Шеф даже приподнялся на стуле и многозначительно изрек, что все турниры перед Спартакиадой будут мастерскими, и пора нам уже заиметь своего мастера спорта. Лола Евгеньевна с последними его словами заголила ляжки еще на треть, и тут я осознал, какая меня ждет незавидная участь. Областные соревнования, со слов шефа, начнутся уже через 2 недели. Он закончил тем, что завтра своим приказом утвердит список людей, которые поедут на областные соревнования, и согласует все финансирование. Кто-то, желая отвести от себя даже самую маленькую угрозу, выкрикнул про Дом «пионэров», но шеф ответил, что Николай Максимович болен, и летом там вообще все на лопате, поэтому команда будет оформлена на базе Дворца спорта, а Лола Евгеньевна закажет билеты. Та снова поменяла ляжки местами и важно кивнула.
