Литмир - Электронная Библиотека

Союз развалился, люди делали деньги, да что там, деньжища прямо из воздуха – и ему не следовало упускать свой шанс.

Федор и не намеревался упускать.

Ну да, было бы неплохо, чтобы этот Шагал пришагал прямо к нему. Ну и Кандинский тоже хорош. И вот эти красные кони – точно Петров-Водкин!

Он отправился на кухню, чтобы сделать себе еще хорошего дедушкиного кофе (и где только отоваривался старый черт – наверняка от дипломатических кругов), а затем снова насладиться экскурсией по частному музею академика Каблукова.

Открыв глаза, Саша поняла, что солнце давно уже встало: в комнату сквозь распахнутые шторы вливался сизый ленинградский свет. Чувствуя, что во рту нее горчит, а плечо затекло, она с трудом оторвалась от кушетки.

И вспомнила, что у нее в квартире гость!

Чувствуя себя крайне неловко, она босиком пробежала на кухню – и обнаружила тщательно вымытую посуду (причем по большей части оставленную в мойке ею самой за последние дни), уже порядком подстывшие оладьи и записку на столе.

«Уважаемая Саша! Мне пора – учеба и работа зовут. Надеюсь, что не обидитесь, если уйду по-английски. Разрешил себе у вас позавтракать – оставшиеся оладьи, которые я соорудил из того, что нашел в холодильнике, Ваши. Вы ведь разрешите Вам сегодня позвонить?»

Перечитав послание Федора целых три раза подряд, Саша плюхнулась на табуретку и, ощущая голод, схватила оладушек и принялась его жевать. Вкуснотища необыкновенная!

Только вот как Федор ей позвонит, если он даже ее номера не знает? И вообще, она живет в квартире дедушки, а его номер мало кому известен.

Сердце заныло, и Саше сделалось страшно: а что, если ее спаситель не позвонит? Или будет набирать не тот номер? И они никогда уже не увидятся?

Номера его машины она, конечно же, не запомнила, потому что и не пыталась это сделать, а фамилию свою он ей не назвал.

И вообще, получается, ей теперь нельзя выходить из квартиры, чтобы не пропустить его звонок?

Он не позвонил – ни в тот день, ни на следующий, ни даже два дня спустя. Саша сама не своя, уже уверенная, что Федор обиделся на то, что она, позвав его к себе, просто заснула и продрыхла до самого утра, совсем извелась и ловила себя на том, что все время думает, когда же раздастся звонок.

Он прогремел, и она едва не грохнула и второй аппарат в кабинете дедушки, с такой силой сорвала трубку, однако выяснилось, что звонил лечащий врач академика.

Раньше Саша крайне обрадовалась бы вестям о том, что дедушка идет на поправку, что рвется как можно быстрее домой, но что ему придется провести в больнице еще как минимум неделю, что удалось купировать все симптомы, что…

Единственное, о чем она думала, слушая медицинский монолог: а что, если в этот же момент ей звонит Федор, а у нее занято?

Она едва не пропустила его звонок, потому что телефон ожил, когда она вернулась из гастронома под домом, где на скорую руку закупила съестного. Бросив авоську прямо на пороге, Саша наконец схватила трубку и услышала заветный голос:

– Добрый день, Саша, я не беспокою? Это Федор, вы же меня помните?

О, как она могла его забыть? Сердце у нее запрыгало от радости.

– Извините, что звоню не сразу, но понадобилось время, чтобы разузнать ваш номер. Точнее, номер вашего дедушки, вы ведь в его квартире живете…

– Ничего-ничего… – пролепетала Саша, вдруг понимая, что, к своему ужасу, не знает, что и сказать.

Федор продолжал, но в этот момент раздалось заунывное гудение – это включилась сигнализация, которую Саша, желавшая снять трубку телефона как можно быстрее, конечно же, забыла при возвращении отключить.

Пришлось метнуться в коридор, вводить код, затем успокаивать высыпавших на лестничную клетку, взбудораженных соседей, объясняя, что все в порядке.

Хорошо, что сигнализация была хоть и ужасно громкая, но акустически локального воздействия и с отделением милиции связи не имела – не хватало еще, чтобы к ней прибыл патруль! Дедушка правоохранительным органам не особо доверял, заявляя, что если вора что и отпугнет, то не участковый, а завывание сирены.

Вот она только что, кажется впервые с момента установки, на весь дом и протрубила.

Объяснения и словесные реверансы с соседями заняли кучу времени, и когда Саша наконец-то вернулась в квартиру и подняла сиротливо лежавшую на письменном столе деда трубку, то не сомневалась, что Федор отключился.

А что, если он не перезвонит?

Но Федор, оказывается, терпеливо ждал ее и даже посмеялся над тем, что она только что устроила переполох во всем их элитном доме.

– Знаете, я в коммуналке вырос, так что и не к такому привык, – пояснил он, и Саша закусила губу.

Ну да, не у каждого дедушка – академик, обладатель четырехкомнатной квартиры в «Дворянском гнезде». И не у каждого, как у нее, имеется в безраздельном распоряжении «трешка» на Васильевском острове.

Но и не у каждого родителей накрыла сошедшая на Памире лавина.

– Как у вас со временем? – поинтересовался Федор. – Может, встретимся? Например, завтра?

Саша выпалила:

– А давайте сегодня?

Они действительно встретились вечером того же дня. Гололед к тому времени уже сошел, и морозы сменились оттепелью: все капало, переливалось, пело.

Капало и переливалось и в душе Саши, когда она увидела Федора – на этот раз уже без ушанки, с непокрытой головой, с элегантным красным шарфом. И не в валенках, а в красивых кожаных туфлях.

Встретились они на Невском, и он повел ее в расположенное на одной из смежных улиц какое-то концептуальное заведение со смешным названием «Ваня Гог»: Саша, посещавшая раньше с родителями или школьными подругами ресторан в «Метрополе», «Англетере» или отличную кондитерскую в гостинице «Советской», понятия не имела, что такой существует.

Ну да, после смерти родителей она все равно никуда уже больше не выходила, а новых подруг в Репинке пока что не завела: весть о том, что ее дедушка – академик, быстро распространилась среди сокурсников, и все были уверены, что взяли ее по блату, хотя какой блат мог быть у академика-геоморфолога из ЛГУ в Репинке?

Выходило, что с августа прошлого года изменилась не только жизнь ее семьи, но и история целой страны – а также гастрономическая карта города, о которой Саша и так имела весьма смутное представление.

В «Ване Гоге» было шумно, тесно, просто невероятно вкусно – и так круто. Вокруг говорили не только по-русски, но и на американском английском с жутким калифорнийским прононсом, и на аффектированном парижском французском, и даже на андалусийском испанском.

– Ого, сколько же языков вы знаете? – спросил с явным восхищением Федор и уныло добавил: – У меня в школе был английский, в университете тоже, но я ничего не понимаю из того, что этот тип лопочет.

Он покосился на сидевшего чуть поодаль от них громогласного рыжеволосого американца.

– А давайте на «ты»! – предложила Саша, желая сгладить неловкость.

– Ну, тогда давай! – усмехнулся Федор. – И все же, на скольких языках ты еще говоришь?

Саша вздохнула: ну, понимала она на четырех, кроме русского, могла говорить, причем, кажется, неплохо, и что с того?

Вероятно, для внучки академика ничего, а вот для обитателя коммунальной квартиры…

– Ах, ну так уж получилось…

– Гм, – сказал без тени укора Федор, – жаль, что у меня не получилось.

Саша снова вздохнула и объяснила:

– Ну, так вышло, что дедушка у меня из семьи, в которой до революции водились деньги.

То, что бабка дедушки, та самая, запечатленная Репиным, была отпрыском миллионщика-старовера, сколотившего состояние на торговле дегтем, а ее дочку и единственную наследницу увековечил в начале века в Париже Пикассо, Саша упоминать не стала.

– Так что дедушка вырос с английским, немецким и французским практически как с родными, потому что у него было три няньки…

9
{"b":"777148","o":1}