Я прочитал все твои письма. Как я и ожидал, ты у меня умница – это в дополнение к тому, что ты красива. Приятно сознавать, насколько правильно я все разгадал. Ошибки не произошло. В моей работе, Tea (я писал тебе об этом), любая ошибка, особенно ошибка в людях, чревата гибелью, и я не могу себе позволить подобного даже единожды. Но если бы я ошибся в тебе, моя любимая, поверь: смысл моей жизни был бы равен нулю, и меня, скорее всего, давно бы уже не было на свете.

Мне очень бы хотелось ответить на твои вопросы, но я не могу это сделать по причинам, от меня не зависящим. Поэтому скажу лишь следующее: кроме вещей (событий, явлений), поддающихся пониманию, осмыслению, анализу и разбору, существует кое-что (или НЕЧТО) никакому разумному определению не поддающееся. Оно находится на грани разумного бытия и почти целиком основано на интуиции. Вот эта грань и определяет зону моей работы. И если я до сих пор еще жив, то потому лишь, что не перешел эту грань ни в ту ни в другую сторону. Если сказать (попытаться сказать) проще, это как ходить по тонкой проволоке на огромной высоте и без подстраховки. Спасти тебя может только отточенное мастерство, вера в себя и везение, способность предвидеть то, куда приведет тебя каждый твой следующий шаг.

Твое появление в моей жизни, которое я предвидел, предчувствовал, в котором был уверен задолго до того, как ты предстала наяву, – лучшее доказательство того, что интуиция меня не подводит.

Этим объясняется и моя осторожность, которую ты называешь таинственностью. На самом деле это всего лишь основанное на опыте знание того, что всего один лишь непродуманный шаг может оказаться роковым. Для меня – бесспорно, но не исключено, что и для тебя. Все может рухнуть в одну секунду. И тогда уже точно мы никогда не встретимся, разве что в иных мирах. Может быть, все это покажется тебе отговоркой или оскорбительной и ненужной предосторожностью; может быть, тебе даже придет в голову назвать это трусостью. Что ж… Я не боюсь в этом признаться. Да, мне страшно. За тебя. Но в одном, я уверен, ты не сомневаешься. В моей любви.

Больше об этом ни слова. Я и так уже сказал много лишнего. А это, повторяю, опасно для тебя.

Я люблю тебя, Tea. И если есть Бог, то Он позаботится о нашей встрече, о которой я мечтал еще в то время, когда ты не появилась на свет. Если же наша встреча не состоится, то одно из двух: либо Его нет, либо под этим именем существует и действует какая-то контора, быть может, и небесполезная, но абсолютно равнодушная к судьбам людей.

Я склоняюсь к тому, что Бог есть. То, что ты существуешь, – лучшее тому доказательство. Каждый вечер я мысленно покрываю тебя поцелуями, всю, с головы до пят. Я делаю это медленно, не торопясь, растягивая удовольствие и смакуя каждый переход, как настоящий гурман. Надеюсь, что когда-нибудь… рано или поздно, я коснусь губами твоих щек… твоих глаз…

Я ложусь в постель с единственной надеждой – увидеть тебя во сне этой ночью…»

Через четыре года после того, как незнакомец впервые увидел девушку по имени Tea, ее приятель, которого она обозначала в письмах буквами Г. Р., явился к ее родителям и попросил ее руки. Родители были согласны, Tea тоже. Свадьба была назначена на начало зимы. За месяц до назначенного срока Г. Р. погиб в автомобильной катастрофе. Тогда же Теа закончила свою дипломную работу. После защиты она уехала с родителями в Гештадт; и там в гостинице портье вручил ей огромный букет роз и роскошную коробку шоколадных конфет. К букету было приложено письмо.

«Теа!

Самою судьбой ты предназначена для счастья. Я знаю о том, что случилось. Это – испытание, которое ты должна выдержать. Ты прекрасна, молода и умна. Ты правильно сделала, что приехала именно сюда, здешняя природа даст тебе то, в чем ты сейчас нуждаешься более всего, – покой.

У меня, как и прежде, нет на тебя никаких прав и, конечно, нет права заставлять тебя задумываться над вещами, которые могут показаться трудно объяснимыми. Такими, например, как появление букета роз, конфет или этого письма. То, что нам порой кажется очень сложным, непонятным, на самом деле может оказаться совсем простым. Наверняка ты пыталась понять, как удается мне узнавать о событиях твоей жизни, твоих планах и перемещениях. Открою тебе эту тайну. Мне помогают в этом люди, которых я о такой помощи прошу. Некоторые мне чем-то обязаны, кому-то я просто плачу, причем щедро. Я плачу им за хлопоты и беспокойство. Помнишь того высокого старика – официанта в кафе, что напротив твоего дома? Он умер недавно. Так вот – он был одним из тех, чьими услугами я пользовался. Он помогал мне, а я ему. Он был беден и очень одинок… и это лишь один пример, а я мог бы привести другие примеры, еще и еще… Я с благодарностью и не колеблясь принимал помощь этих людей – так же, как и они мою.

Ты смущена? Или возмущена? Нет, я не слежу за тобой. Я люблю тебя, и у меня нет иного способа не потерять тебя окончательно, не потерять твой след. А это случилось бы непременно, полагайся я только на счастливый случай. Достаточно было уже того, что я встретил тебя.

Не грусти, любимая. Даже если у тебя тяжело на душе – заставь себя улыбнуться. Ради себя. Ради меня. Помни, что, несмотря на все ужасы, жизнь все-таки полна чудес.

P. S. В следующее воскресенье я окажусь неподалеку. Если тебе что-то нужно или если ты просто захочешь написать мне, зайди на здешнюю почту и оставь мне письмо – до востребования, как всегда. Я заберу его ровно в 17:00. Прошу тебя сидеть в это время в кафе рядом с вашей гостиницей. Как видишь, я не в состоянии придумать ничего нового…»

«Неизвестный и единственный друг мой!

Спасибо за цветы и конфеты. Я сказала родителям, что это от университетских друзей. Ты видишь – из-за тебя мне приходится им лгать, и уже не в первый раз. Никто в мире не в состоянии был бы понять то, что происходит между нами; порой и я сама не могу. Но ты не оставляешь мне никакого выбора…

Ужасная смерть Г. Р. На самом деле все во много, много раз ужасней. Я усмотрела в ней кару небес. Но наказан был не тот, кто заслуживал кары, наказан был Г. Р., который ни в чем не виноват. Вся вина за случившееся на мне, и только на мне. Я собиралась выйти за него замуж без любви, вернее, не любя так, как любят, когда хотят жить вместе до самой смерти. Я писала тебе, что он мне нравился, и это правда. Но разве этого достаточно для свадьбы? Ты как-то писал мне о путанице, которая царит наверху, в небесной канцелярии, и вот снова кто-то перепутал виновного с невиновным, снова кто-то ошибся адресом. За то зло, что я готова была совершить, расплатился, и так страшно, ни в чем не повинный Г. Р. Теперь, мой невидимый друг, ты видишь, насколько все же ты во мне ошибся. Не такая уж я и умница, как ты меня уверяешь. А что до остального… поверь, если бы мы увиделись сейчас, перед тобой предстала бы несчастная маленькая уродина, на которую никто, включая тебя, никогда не обратил бы внимания. Как тут улыбаться? И чему?

Ты ведь знаешь, свою дипломную работу я написала о творчестве Луиса де Гонгоры[1]. И вот в минуту, когда я смотрела на мертвого Г. Р., мне пришли на память стихи. Две строчки:

и в тот момент я подумала – холодно, без сожаленья, без стыда, – что это написано давным-давно обо мне и бедном Г. Р. Если бы я знала, что в нем бьются два сердца… может быть, все было бы иначе, может быть, я с радостью отдала бы ему свое сердце, может быть…

Это письмо я пишу тебе, сидя в том самом кафе возле гостиницы, где я буду снова сидеть в воскресенье, в 17:00. Как ты велишь. Но меня не оставляет мысль, что, может быть, именно в эти минуты среди людей в этом кафе находишься и ты. И даже сидишь рядом. А если нет – то разглядываешь меня, прильнув к витрине, снаружи. И сердце мое начинает бешено биться. Видишь, мой неведомый и таинственный друг, во что ты меня превратил. Как это все же жестоко. Но ужаснее всего то, что я тебе не верю. Не верю, что мы можем не встретиться. Страшно и другое: если, встретившись, я пойму, что ты не тот, кого я нарисовала в своем воображении и своих мечтах, я не прощу тебе этого никогда…»