Где выход?

Отвергнуть не отдельных людей, не буржуев или чернь, не либералов или патриотов, не нацию и не класс – оставить Землю. «Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету…» Это Чацкий. «Город покинул меня сам. Я еще не уехал из Бувиля, а меня в Бувиле уже нет…» Это Рокантен. Сартр – не Рокантен, но своего героя он понимает. Отвержение мира целиком. «Карету мне, карету!» Гончаров прав: сплин и фатализм Онегина и Печорина – детский лепет рядом с отчаянием Чацкого.

Норма и Тошнота. Человеческий лад и мучения отщепенца.

Остальные – нормальны. Нор-маль-ны…

Нет ничего более лицемерного, чем среднестатистическое сочинение школьника о том, что Фамусов – зло, Скалозуб – зло, Молчалин – зло и даже Софья – зло, а Чацким следует восхищаться. Притом что весь окружающий мир полон именно нормальных Фамусовых, Молчалиных и Скалозубов. Софья – вообще редкостно мила.

Нахваливать асоциального безумца Чацкого – это и есть торжествующая фальшь, которую Чацкий обличал!

Но разве Чацкий не меток в своей стрельбе? Меток. Справедлив? Киваю. В чем тогда его помешанность? А в том, что огонь его критики направлен против всего и всех. Его цветастые филиппики при желании могут быть сужены до одного куплета Егора Летова:

Если следует «уничтожить реальность» и «убить всех людей» – Чацкий прав. Если важны «общество, семья и достаток» – он просто панк.

Что представляет собой антагонист главного героя – карьерист Алексей Степанович Молчалин, секретарь Фамусова, живущий у него в доме? Молчалин признается: «Мне завещал отец: / Во-первых, угождать всем людям без изъятья – / Хозяину, где доведется жить, / Начальнику, с кем буду я служить, / Слуге его, который чистит платья, / Швейцару, дворнику, для избежанья зла, / Собаке дворника, чтоб ласкова была». Наука житейской мудрости. Делай всем добро, пускай показное, но делай неустанно. Смесь индуизма и Карнеги. Этот тверской нищеброд Молчалин хоть и вздыхает: «В мои лета не должно сметь / Свое суждение иметь», но открыто декларирует цельное мировоззрение, социально более зрелое, чем невротические монологи аристократа Чацкого (между прочим, иллюстрация к отношениям Чацкого с «простым народом» – сначала, требуя карету, он говорит кучеру: «Пошел, ищи», затем, когда кучер карету обнаружил, «выталкивает его вон»). Осведомленности о влиятельных людях, то есть компетентности, у Молчалина поболее (он заботится о собеседнике: «К Татьяне Юрьевне хоть раз бы съездить вам», но получает тупой ответ: «Я езжу к женщинам, да только не за этим»). Несомненно, Молчалин – подл. Он – воплощение чиновного ничтожества и при этом идеальный работник для всякой корпорации, стремящейся к эффективности. А еще Молчалин – это живой человек и заложник «барышни». Он не хочет жениться на Софье, раздумывает: «Да что? открыть ли душу?» – признается Лизе в своих ночных посиделках с Софьей: «Готовлюсь нежным быть, а свижусь – и простыну». У меня он, бедняга, вызывает даже жалость.

Что – Фамусов? Уютный домосед и мирный охранитель. Это более успешный, благодаря происхождению своему, Молчалин. Фамусову, вдовцу, важно выдать любимую дочку за подходящего человека, состоятельного и надежного: «Что за комиссия, Создатель, / Быть взрослой дочери отцом!» Иронично-благосклонный, он кокетливо затыкает уши, когда гость, едва заявившись, включает свои тирады. «Просил я помолчать, не велика услуга», – сокрушается Фамусов, поскольку Чацкий не затыкается и при Скалозубе. Притом Фамусов, по-отечески журя Чацкого, пытается похвалить его перед другим гостем: «…он малый с головой, / И славно пишет, переводит. / Нельзя не пожалеть, что с эдаким умом…» Чацкий перебивает: «Нельзя ли пожалеть об ком-нибудь другом? / И похвалы мне ваши досаждают». Совет Фамусова взбалмошному жениху прост: «Сказал бы я, во-первых: не блажи, / Именьем, брат, не управляй оплошно, / А, главное, поди-тка послужи». Коронная история Фамусова (о том, как его покойный дядя-вельможа упал при монаршем дворе: «Старик заохал, голос хрипкой; / Был высочайшею пожалован улыбкой», «упал вдругорядь – уж нарочно, / А хохот пуще, он и в третий так же точно») – типичная номенклатурная хохма, напоминает байку про Никиту Хрущева, который будто бы изображал перед Сталиным голубя: расхаживал, воркуя. Фамусов при всем его показном невежестве (нелюбовь к книжкам) и оправдании чванства и угодничества – фигура трогательная (не сомневаюсь, что именно таким его мог сыграть артист Евгений Леонов).

Что – Скалозуб? Вояка. Слегка контуженный. Метит в генералы. Он явно доволен своей диковатостью и ее лелеет. Тип стилистически узнаваемый по недавним деятелям при погонах (генерал Лебедь). «Как вам доводится Настасья Николавна?» – «Мы с нею вместе не служили».

Что – Софья? Искренне влюблена в простого мальчишку, падает в обморок, увидев, как тот слетел с лошади, наедине с ним трепещет платонически. Она с легкостью отказывается от «выигрышного» жениха (разговор о Скалозубе). В чем ее вина? В том, что она не замечает притворства Молчалина? По-моему, довольно обычное для юной девицы умение обманывать себя саму. В том, что распускает слух о безумии Чацкого? По-моему, невинная дамская месть. Тому, кто, задетый ее нелюбовью, заявляет снобистски и самодовольно: «А вы! о Боже мой! кого себе избрали? / Когда подумаю, кого вы предпочли!» И вранливо предъявляет: «Зачем меня надеждой завлекли?» Но ведь Софья, умеющая полюбить и умеющая отвадить нелюбимого, вовсе его не завлекала!

Что – Загорецкий? Плут, полезный многим. Что – Горич? Остепенившийся муж. Что – Репетилов? Умеривший гулянки тусовщик, готовый соразмерно способностям просвещаться, внимая «прогрессивным речам». Что – остальные? Люди как люди.

Что – Чацкий? Панк.

«Он впадает в преувеличения, почти в нетрезвость речи, и подтверждает во мнении гостей распущенный Софьей слух о его сумасшествии», – вынужден признать Гончаров. Поведение Чацкого на балу невероятно совпадает с действиями лирического героя рассказа Эдуарда Лимонова Coca-Cola generation and unemployed leader. Тот накачивается на вечеринке в Париже и начинает обличать всех, шокируя дам, швыряя неполиткорректные дерзости, и, наконец, увлекает танцевать девицу: «Моей партнерше было трудно со мной, я видел, как ей трудно и как eй стыдно. Потому что я увлек ее в мой абсурдный стиль, а она этого не хотела, ей было неудобно перед толпой. Она стеснялась вместе со мною быть другой. Я увидел, как она обрадовалась, когда вдруг кусок музыки закончился. Спиной, вымученно улыбаясь, она отпятилась в толпу, и толпа сомкнулась». Не стыдилась ли Чацкого и повзрослевшая Софья? Еще цитата из рассказа Лимонова: «“Больной” меня обидело… “Я прекрасно здоров, – сказал я и поглядел на немку с презрением. – …В вас нет страстей! Вы, как старики, избегаете опасных имен и опасных тем для разговора. Так же, как опасных напитков”». Музыка прерывается, вокруг него встают люди. Он продолжает обличать. Его оглушают. Очнувшийся в траве парка, он с трудом идет по ночной улице с тяжелой головой и напевает: I’m an unemployed leader! («Я безработный лидер!»). Просто панк.

Чацкий – панк. Много их таких среди золотой молодежи – рвущих на себе рубахи от Gucci. Грибоедову он внятен. Наш Грибоедов, даром что строил карьеру, сам сочинял стихи в духе упомянутого Егора Летова: