А еще бывали приступы.

Они начались лет через восемь после того, как браслеты стали широко использоваться, и были двух видов.

В первом, наиболее распространенном случае все начиналось с сильной головной боли. Потом возникало ощущение покалывания в кончиках пальцев, в руках и ногах, а иногда чувство холода, главным образом в области шеи. И тогда происходил обмен. Без браслета, без набора номера, без всяких приготовлений – просто вдруг вы обменивались с кем-нибудь случайным, кто мог находиться в любой точке мира. С этим кем-то, очевидно, приключался такой же приступ: он испытывал такую же головную боль, иногда – ощущение покалывания и холода, а потом оказывался в вашем теле.

Поначалу это называлось «спонтанным обменом», но по мере того, как таких случаев становилось все больше, за этим явлением закрепилось простое название «приступ».

Все знали, что люди имеют в виду, когда говорят «приступ». В особом отчете ООН, опубликованном пять лет назад, сообщалось, что как минимум 2,2 % населения Земли испытали по меньшей мере один приступ. Новостные каналы рассказывали об этом отчете с воодушевлением человека, который докладывает о грядущей пандемии. Им удалось заставить общество впасть в панику на несколько недель, пока наконец они не оставили в покое этот редкостный и драгоценный пугающий факт. Что действительно было страшно, так это то, что некоторые из переживших такой приступ никогда не пользовались браслетами. Таким образом, никто не был застрахован.

Второй вид приступов происходил похожим образом, но без головной боли и прочих предупреждающих симптомов. Раз – и вы оказываетесь в чьем-нибудь теле. Вот так просто. С течением времени приступов первого типа становилось все меньше, а второго – все больше.

Я решил, что, когда приеду домой, звякну Гиди, договоримся куда-нибудь сходить, если он не будет в тот момент занят очередным расследованием. Приступы вызвали к жизни новую профессию – детективов, задача которых искать, в каком теле вы оказались в результате приступа, в каком теле оказался ваш супруг, сотрудник или ребенок. Это и было работой Гиди.

Знаю-знаю, большинство просто звонит домой или кому-нибудь из близких и организует обратный обмен. Вот и все. Если у этих людей есть браслет, то все еще проще. В отличие от обычного обмена, который делается с помощью браслета, в ходе приступа номер не меняется, так что можно позвонить на свой собственный браслет в надежде, что второй участник спонтанного обмена не идиот. Но так бывает не всегда. Ведь идиоты в мире существуют. И на протяжении человеческой истории идиоты обеспечивали заработком огромное количество людей.

Гиди расследовал часть таких случаев. Иногда его нанимают, чтобы узнать, куда исчез человек, который обменялся и не хочет, чтобы его нашли. Это даже труднее.

Мой папа не любил браслетов, хотя и пользовался ими.

«Срезать путь невозможно, – говорил он. – Чтобы попасть из точки А в точку Б, нужно пройти все расстояние между ними».

В определенном смысле это до сих пор верно, только «расстояние» сейчас определяется иначе. Чтобы оказаться в другом месте, вы нажимаете на кнопку. Настоящее расстояние – не физической природы. Чтобы стать человеком, которым вы хотите стать, чтобы определенным образом преобразовать свою душу, вам по-прежнему нужно пройти весь путь целиком, ведь эти действия делают вас собой.

Лично я уж точно не могу срезать путь. И сколько бы я ни искал – мне так и не удалось найти кого-то, кто страдает от того же недуга, то есть того, кто тоже не может обмениваться, у кого браслет просто загорается и превращается в кучку пепла всякий раз, когда он пытается это сделать. В моем случае константой остается не только мое тело, но и ощущение, что весь мир испытывает нечто, чего я не понимаю, чего я не могу испытать, в чем я остаюсь не при делах.

Почему-то я вынужден смотреть на все только своими собственными глазами – и видеть, как весь мир обменивается ради любого пустяка.

Весь мир, кроме меня.

Такси остановилось у входа в дом, и мне пришлось перестать жевать, чтобы заплатить водителю.

Он посмотрел на обивку заднего сиденья.

Я вышел из машины, дожевывая остатки сабиха и втягивая воздух, чтобы острый соус поменьше обжигал, и вдруг увидел, что она стоит и ждет у дома, опираясь на стену одной ногой.

Увидев меня, она оторвалась от стены и пошла мне навстречу.

Каждый, кто хоть раз смотрел в глаза женщине, когда она говорит «в таком случае делай что хочешь», хорошо понимает вещи, само существование которых основано на внутреннем противоречии. Намек на нечто смешивается с намеком на полную ему противоположность. Поди разберись.

Я ощущал это, смотря, как она подходит ко мне. Шагов шесть, не больше. Ну семь.

Она была женщиной зрелых лет. Седые волосы собраны в хвост резинкой, в уголках глаз – морщинки, яркое легкое летнее платье оставляло открытыми руки, которым явно не нравилось быть у всех на виду. В этом теле было что-то такое, что отпугивает молодых людей, как только его хозяйка начинает интересоваться их жизнью. Но ее походка оставалась свежей, легкой. Сквозь увядание, выставленное напоказ, среди морщин проблескивали озорные глаза и улыбка.

Мой медленный мозг попытался выбрать хоть какую-нибудь точку на шкале первых впечатлений – и совершенно запутался, тщетно пытаясь совместить все: цветущую, но уже отцветающую харизму, юную и в то же время пожухшую свежесть.

Широкими шагами она прошла расстояние между нами и встала прямо передо мной.

– Дан Арбель? – спросила она.

– Да, – ответил я, слизывая тхину с губы. – С кем имею честь?

– Мне нужно посоветоваться с вами по одному вопросу, – сказала она.

– Да, конечно. Но все же кто вы?

– Может, поднимемся к вам? – Она указала рукой на мой дом. – Там будет гораздо удобнее разговаривать, чем на улице.

– Так о чем вам надо посоветоваться? – спросил я и невольно пошел за ней. – Вам нужен курьер?

Она скосила на меня взгляд.

– Да. Курьер, – сказала она.

Нет. Курьер ей точно не был нужен.

Мы молча поднялись на лифте.

Я пытаюсь блюсти границу между личной жизнью и делами. Иногда нужно передать посылку, о происхождении и содержимом которой ты не знаешь наверняка, – и такую посылку точно не стоит хранить дома. Не хотелось бы, чтобы люди, связанные с ней, заходили к тебе домой. Я не могу обмениваться, а это значит, что мои недоброжелатели представляют для меня куда большую опасность, чем для всех остальных людей – их враги. Поэтому необходимо оставлять сферы жизни, не связанные с работой.

Но что сделано, то сделано. Когда дверцы лифта открылись, я лишился последней возможности настоять на встрече в каком-нибудь общественном месте.

Может быть, если бы я меньше пытался понять, что меня в ней смущало, я был бы осторожнее. Оглядываясь назад, могу сказать с уверенностью: благоразумным мое поведение не назовешь.

– Так о чем будем говорить? – спросил я.

Мы сидели на моей крохотной кухоньке, перед ней стоял стакан с водой, посередине стола – блюдце с печеньем (я очень надеялся, что срок его годности еще не истек).

– О посылке, конечно, – ответила она.

– Что за посылка?

– А какие посылки вы доставляете?

Ну, так можно болтать часами, пока наконец не дойдет до дела.

– Если вкратце, то я берусь доставить все, что угодно и куда угодно, – сказал я. – Куда-нибудь неподалеку, за границу; личные посылки, корпоративные; за пять минут, за три недели; доставляю все – от кусочка сахара до белого слона. Я сам заберу посылку, во время поездки она всегда будет при мне, я обязуюсь доставить ее лично. Я не буду оставлять ее нигде ни на секунду, не буду обмениваться, а за отдельную плату можно даже прикрепить мне посылку к телу – если размеры позволяют. Цена включает все страховки и покрытие минимальных расходов на ночлег и питание в пути.

– А что, вам действительно когда-нибудь доводилось перевозить кусочки сахара?