Джил жил обычной жизнью с Валери на её Родине в Мельбурне, Австралия*.

Свадьба с Валери состоялась в 1928 году. Она была скромной. Валери пригласила со своей стороны свою сестру Клаудию Акер и свою мать Алису Акер, которая плакала от того, что Валери нашла себе мужа.

Джил был очень смущён, принимая искренние поздравления от них; женщины были в восторге.

Валери улыбалась ярче звёзд на ночном небе; Джилу казалось, что он ослеплён ей.

Валери подавила в себе желание тотчас зарисовать Верджила. Господи Боже, она это сделает, но немного позже. Фата закрывает её лицо от других, но не от жениха.

Прекрасный жизненный поворот.

Что бы с ней было, если бы она не встретилась с ним?

Комментарий к Глава 2. С гладиолусами и чаем. Благослови бог, ваш интерес.

*Австралия очень удобно расположена для выращивания гладиолусов и прочих полезных трав. Также родина многих хороших людей, которые делают фильмы по жанрам ужасы более интересными. Кто бы знал, да?

Немного скомкано, но я думаю, что это хорошее начало.

Пишите comentariy я буду отвечать.

Если вам понравились эти две главы и вы хотите продолжения, то пишите, будет отдельным произведением.

========== Глава 3, о забытом начале, запоздавшем на месяц. Благословленный пролог. ==========

Комментарий к Глава 3, о забытом начале, запоздавшем на месяц. Благословленный пролог.

Бэчено.

Бечено 23.06.21

1980 год. Мельбурн, Австралия. Дом Акеров.

— Так ваша прабабушка познакомилась с вашим прадедушкой.

Уютная комната с маленькой печью, часто использовавшейся как камин. Возле неё в кресле-качалке сидит и вышивает старая женщина, бабушка для сидящих рядом с ней девушек. Все они имеют схожие черты лица и тела: почти бронзовую загорелую кожу и тяжёлые чёрные волосы, немного оттягивающие их головы, карие хитрые глаза с затаённым лукавством, хрупкое на вид тело с тонкими запястьями.

Бабушка продолжила, её проворные руки не переставали шить.

— Так было со всеми мужчинами, которые приходили в дом Акер.

— Прямо приходили и становились Акерами? — лица молодых девушек выражали удивление, на бабушке остановилось несколько удивлённых взглядов.

— Что вы! Только когда связывали свою судьбу с Акерами, — она добро улыбается, глядя на их энтузиазм. Внутри она молчит. Благословите их Небеса, чтобы они были счастливы и нашли себе в мужья такого, как Д. Б.

— Неужели чай с ромашкой так объединяет? И как прабабушка чинила машины, ведь они тогда были жуть как неудобными и тяжёлыми? — Клаудия взрывается вопросами. Конечно, ведь Валери Акер является её примером для подражания с детства. Что очень импонирует рассказчице, такой живой интерес подкупает.

Бабушке понятен этот интерес: Клаудия уедет из родного дома в северную Америку, оборвёт все связи с домом. Ей грустно, когда молодые Акеры уходят из дома, за его пределами им кажется легче найти работу, жить интереснее в новом месте. Особенно если они её любимицы или любимчики.

— В её время машинами считалось то, что можно починить, — туманно отвечает она. Любимица не отступает.

— Клаудия, ты завтра рано уезжаешь, — вторая из девушек потягивается и громко зевает, хрустит спина, ей глубоко безразлична эта много раз перевранная пропаганда отношений, вдохновившая кой кого и понеслось, — предлагаю всем идти спать.

Это Николетта, старшая сестра Клаудии. Обычно она довольно энергичная, но сейчас сильно хочет спать. Она не хочет покидать родной дом, поэтому и приняла семейный бизнес: выращивание гладиолусов. Бабушка видит круги под глазами, но ничего не говорит. Николь нашла своё любимое дело, вкладывается на полную и впитывает знания в себя. Лишь одно удручает: по традициям семьи, в любых делах (бизнесе) женщины участвует её муж и получает долю, если даже не вкладывается. Это обидно до слёз и вызывает жгучее желание убрать эту несправедливость вместе сестрой.

Сейчас на нее смотрели с укором, давя на совесть. И Клаудия и бабушка. Николь не обернулась. Ей ни капельки не стыдно, и да, её не будет гложить совесть.

***

«Если человек умер, его нельзя перестать любить, чёрт возьми. Особенно если он был лучше всех живых, понимаешь?»

Джером Дэвид Сэлинджер

Над пропастью во ржи

Холден Колфилд

1979 год. 17 апреля. Новолуние.

Окраины Мельбурна. Кладбище. Австралия.

Тихое старое кладбище с заброшенными могилами.

Такое же старое дерево укрывало своими ветвями два надгробия, что покрылись лишайником и трещинами, из-за чего не знающий не поймёт, кому они принадлежат. Если вообще зайдёт сюда и поймёт хоть что-то. Место глухое и явно недоброе.

Из тени вышел с виду молодой человек в деловом фиолетовом костюме и с зонтиком с узорами из анхов в руках, будто этой ночью пойдёт дождь или собрался на деловую встречу.

— Хуже всего хотеть искать встречи с теми, кто не ждёт встречи с тобой, — он выдыхает дым из белой трубки, что казалась потёртой и немного украшенной ломаными узорами. В его руках она выглядела изящной и узорчатой, бледно сияя в свете полной луны.

— Не могу поверить, что ты умер. Казалось бы, бессмертные не умирают, а вон оно как вышло, — его голос отдавал печалью, речь стала грубее от акцента.

— Я всё верил, что ты, когда умрёшь, попадёшь ко мне, а ты не попал, здесь остался. Прости. Я всё хотел тебя спросить: действительно ли ты этого хотел? — он простирает руку в сторону главного дома Акеров.

— Я действительно думал, что если оставлю тебя там, тебе будет лучше, ведь источника плохих воспоминаний не будет. Нам будет не так больно, — он говорил размеренно и задумчиво.

— Когда я ответил на твой зов, ты даже этого не заметил, погрузился в себя, прокручивая в голове смерть дорогих тебе людей. Для меня это было незнакомо и непонятно, да и не желал я это выяснять: у меня было всё и ничего одновременно. Ты отлично себя знал, я же нет. Вот кто из нас бог лжи, а? Скорее, ты видел… — он затихает, дым становится гуще, живее. Ещё чуть чуть и дым выест воздух*.

— Единственный из призвавших меня, тот, которого я уважал и был даже признателен, попросил свою смерть. Я не понимаю тебя! Ты отомстил, занял хороший пост, но всё равно захотел умереть, отправиться во владения моей, как оказалось, ещё и не родной сестры, с улыбкой на лице, — его голос упал до шёпота, сливающегося с шелестом деревьев.

— Я не мог отпустить тебя. Не хотел признавать, что это кончится так бессмысленно. Впервые мне захотелось иметь что-то по-настоящему драгоценное и быть хоть кем-то родственным тебе. Загадай ты мне хоть власть над миром, я бы тебе её вложил в руки. Пусть это и оказалось моей величайшей слабостью, которой не преминули воспользоваться мои дорогие братья и сёстры.

Луна равнодушно освещала его холодным светом, звёзды прятались за редкими облаками, их почти не было видно.

— В каком-то смысле заключение объединило нас и мы повлияли друг на друга, — незнакомец успокоился и вынул из крепления на руке что-то блестящее.

— Это твой кинжал. Он был с тобой с той жизни, в нём есть некоторые доработки, но основу я трогать не стал… — он положил оружие на могилу друга. Лезвие мутно отражало луну.

— Мне непонятно то, что ты вновь захотел умереть, возможно… — он прервал себя, в груди что-то сжималось, не давая вдохнуть воздуха. — Прими мой прощальный подарок и не прощай меня за это.

Он растворился в тенях незаметно, будто его и не существовало ранее.

***

Николетта, с силой закрыв свой рот ладонями, дрожала то ли от страха, то ли от холода, слыша этот монолог в пустоту от этого страшного дядьки, что снова пришёл сюда и каялся в непонятном, которое узнать хотелось сильно. Может быть, она бы узнала, если бы не страх. Дым этот странный, горький и слёзы вызывающий; в груди у неё сжимается что-то и хрипит в припадке.