Но, ставя нас перед этой проблемой: Закона, которому можно научиться, и Евангелия, которому научиться нельзя, – апостол предупреждает нас, что есть опасность превратить Евангелие в Закон, во что-то такое, чему можно научиться. И, надо сказать, мы очень часто так и делаем. Я попытаюсь сегодня еще к этому вопросу вернуться.
Закон – откуда он? Он дан по причине преступления, потому что, если бы не было преступлений, не было бы и заповедей. Если бы люди не крали, Богу не пришлось бы сказать: не кради. Закон тормозит того, кто его преступает, останавливает потенциального преступника своим «не укради». Но у Закона есть еще одна функция: Закон, как говорит апостол, – παιδαγωγός ко Христу. Παιδαγωγός, педагог – это не педагог в современном смысле слова, конечно. Это тот раб, который приводит ребенка в школу. В Синодальном переводе это выражение переведено словом детоводитель. Вот он приводит ребенка в школу и затем свободен до того момента, пока его не понадобится вести назад. И апостол показывает, что задача Закона также заключается в том, чтобы подвести будущего христианина ко Христу. Подвести затем, чтобы он смог услышать проповедь, потому что человек, живущий вне Закона, человек, для которого Десяти заповедей не существует, просто не услышит проповеди Христовой. Он будет слышать слова, но не будет воспринимать, чту стоит за ними, будет слышать слова, но не смысл.
«Всякий, делающий грех, есть раб греха» (Ин 8: 34), но под Законом все равны, потому что закон написан для грешников; время Закона ставит раба в такие условия, когда он, оставаясь рабом, всё-таки имеет возможность перестать грешить. Но время рабства – это время детства. И наследник, пока он ребенок, ничем не отличается от раба, потому что ему не положено ничем распоряжаться в доме. Но вот время детства проходит, в сущности, оно уже прошло – это время подзаконного детства, теперь наступает время свободы. Однако путь на свободу – трудный путь. Сорок лет, как известно, вел по пустыне людей из рабства к свободе Моисей. Именно такое трудное время и провозглашает теперь наступившим апостол Павел в Послании к Галатам. Вот что он говорит: «…Когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего [Единородного], Который родился от жены, подчинился закону, чтобы искупить подзаконных, дабы нам получить усыновление. А как вы – сыны, то Бог послал в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: “Авва, Отче!”» (Гал 4: 4–6).
«Авва, Отче!» – это слова из Гефсиманской молитвы Спасителя, это все вы помните, конечно, по Евангелию от Марка (Мк 14: 36). Этими словами обращается к Богу каждый, как утверждает апостол Павел; внутри нашего сердца каждый из нас вопиет: «Авва, Отче!» Значит, гефсиманское борение продолжается внутри нашего сердца. И только через эту внутреннюю борьбу, которая происходит в сердце каждого из нас, туда входит Христос и дарует нам ту свободу, о которой проповедует здесь Павел. Принять свободу без этого борения невозможно. Но Павел предостерегает: «Итак, стойте в свободе, которую даровал нам Христос, и не подвергайтесь опять игу рабства» (Гал 5: 1). И дальше: «К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти; но любовью служите друг другу» (Гал 5: 13). Жизнь как заповедь – вот в этот момент, когда совершается в сердце человека гефсиманское борение, – жизнь по заповеди, не по обязанности, превращается в потребность. Вот тут-то человек и становится христианином, когда оказывается, что жизнь по заповеди для него уже не обязанность, не требование Закона, которому приходится подчиняться, но внутренняя потребность, не реализуя которую, жить не получается.
Значит, вот что такое это борение внутри нас и к чему оно приводит. Пока оно не свершилось, Закон действует как что-то внешнее, Закон нас принуждает не делать чего-то или делать что-то; но когда это борение свершается, то оказывается, что перед нами открываются новые горизонты. Это уже не обязанность наша, а внутренняя потребность. И, я думаю, многие знают из своего опыта, что то, к чему призывает нас Господь через Десять заповедей Моисеевых, для нас всё-таки тоже не обязанность, а что-то изнутри идущее, для нас абсолютно необходимое.
«Не будьте рабами плоти», – говорит апостол. Плоть, σάρξ по-гречески, – это просто мясо, которое знает один закон: то хорошо, что мне удобно! – и больше никакого закона для мяса нет. Мясо, которое абсолютно эгоистично и даже, если хотите, черство в своем эгоизме, потому что это такой же эгоизм, как эгоизм животного. Животное же мы не можем осуждать за его эгоизм! И человек – он точно так же эгоистичен. А Христос приходит и освобождает нас от этой эгоистичности. Но освобождает Он нас от нее только в одном случае: когда мы понимаем, что жить надо не для себя только. Павел говорит: «Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов» (Гал 6: 2). Когда мы это понимаем, тогда начинается наше освобождение, потому что христианство, в отличие от любой восточной мистики, не есть религия самосовершенствования, не есть религия восхождения к некоему идеалу вне тех, кто нас окружает.
Это очень опасное понимание пути к Богу, которое часто можно встретить в аскетических текстах восточного происхождения. Ведь для всех мистических учений Востока: для Индии, для Месопотамии, для Египта, – характерна идея самосовершенствования. Поэтому очень часто в христианских текстах египетского происхождения, которые во множестве попали в такой, скажем, сборник аскетических текстов, как «Добротолюбие», человек, который живет в Боге, изображен как бы в вакууме, и его задача заключается только в том, чтобы избавить себя от тех или иных грехов, пороков и т. д. То есть, он поднимается по лесенке к Богу как будто в вакууме, оставаясь с Богом один на один. Такое понимание христианства пришло к авторам этих текстов из тех культур, в которых они выросли или были воспитаны. Это чисто восточное понимание религиозности, чисто восточное понимание пути к Богу, где идея самосовершенствования является доминирующей; с нашей верой такая идея ничего общего не имеет.
Итак, подчеркиваю, христианство не есть религия самосовершенствования. Это религия ношения того, что апостол называет бременами друг друга. Христос входит Духом Святым в сердце. В сердце каждого из нас продолжается это гефсиманское борение. И в результате, если кто-то достиг в этом каких-то успехов, он может воскликнуть, как апостол Павел: «…Уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал 2: 20). К этой теме он возвращается дальше, в 6-й главе, в предпоследнем стихе послания, когда восклицает: «…Я ношу язвы Господа Иисуса на теле моем» (Гал 6: 17). Значит, апостол говорит не только о том, что уже не сам он живет, а живет в нем Христос, но и о том, что язвы Господа он носит на теле. Одно без другого немыслимо. Невозможно сказать, что Христос живет в ком-то, если человек не носит этих язв на своем теле. Наверное, не обязательно эти язвы должны быть такими, какими они изображаются на монашеской одежде у нас на Востоке, и не обязательно они должны быть такими зримыми, какими они были на руках и ногах святого Франциска. Но суть от этого не меняется: только тогда ты христианин, когда ты носишь эти язвы, то есть когда ты повторяешь то служение, которое есть служение Христово, когда ты носишь бремена других. Вот что это такое.
Но, вероятно, для человека Средневековья было необходимо это увидеть зримыми, физическими очами, и поэтому на руках святого Франциска появились стигматы. У нас теперь другие времена, и стигматы на руках и ногах сегодняшних стигматиков вызывают только недоумение людей вне зависимости от их религиозной принадлежности, являются объектом любопытства, но не религиозного созерцания, и это все знают. Сегодняшние стигматы другие, они, как правило, незримы. Мы видим, как носит их человек на своем теле, лишь когда жизнь его, по словам Лескова, действительно превратилась в житие.
Христос вошел в жизнь Павла, и Павел об этом открыто говорит. Можно подумать даже, что он хвалится. Но Христос должен войти в сердце каждого человека так же глубоко, как Он вошел в сердце Павла. Он должен войти в сердце каждого. Поэтому Павел и восклицает: «Дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос!» (Гал 4: 19).
