Я надеялся, что она увидит слова в моем взгляде, я надеялся, что она увидит всю мою правду и поймет мою ложь.
Что-то было в ее глазах...что-то такое яркое, что разрывало мне сердце, а острые осколки, казалось, опасно пронзали легкие.
Чувство вины. Стыд. Унижение. Смущение. Страх. Ужас. Агония.
Я все видел и все чувствовал, глубоко внутри себя.
Она была сломлена.
Но я буду тем, кто соберет ее по кусочкам.
Все будет хорошо, мысленно поклялся я.
Она вдохнула. Я выдохнул.
Голова Валери упала на подушку. Она закрыла глаза, и я увидел тихие слезы, блестевшие на ее румяных щеках.
Валентин фыркнул, возвращая моё внимание обратно к нему. Я смотрел, как он ползет по телу Валери. Тошнотворное чувство вернулось, и меня чуть не вырвало. Мое горло сжалось, и я боролся с желанием заткнуться. Вместо этого я плеснул себе в глотку еще бренди. Я почувствовал жжение и сделал глубокий вдох.
- Тогда твоя потеря. Но по крайней мере сиди и смотри. Может быть, ты передумаешь. Мое предложение остается в силе, сынок.
Пошел ты.
Он был больным ублюдком, но и я тоже. Боль усилилась, когда я решил устроиться на диване.
Я решил наблюдать, я решил защищать Валери издалека.
Мои пальцы сжали стекло, и я почувствовал, как оно треснуло под давлением. Я смягчил хватку и налил еще бренди из бутылки.
Я был искушен...так чертовски искушен потянуться за ножом, который, как я знал, все еще был в задней части моего ботинка, около моей лодыжки. Я представил, как протягиваю к нему руку и вонзаю лезвие в горло Валентина. Я представил, как его кровь льется вокруг нас, и я представил, как смотрю ему в глаза, когда он делает свой последний вздох.
Но я не мог...
Раздражение росло во мне, а боль не уходила, не уменьшалась. Она только усиливалась с каждой секундой.
Валентин, казалось, наслаждался этим зрелищем, пока не рассмеялся в уши Валери, насмехаясь над ее беспомощностью.
Он вытащил подушку из-под ее ног и толкнул ее на спину. Ее ноги инстинктивно раздвинулись, хотя я знал...это не по своей воле. Все дело было в наркотиках.
Это заставляло ее вот так...хотеть этого...нуждаться в этом...даже несмотря на то, что в глубине она кровоточила.
Я слышал, как плачет ее душа и моя собственная, откликаясь на ее крики.
Словно стервятник, Валентин питался ее молчаливой агонией.
Тук. Тук. Тук. Тук.
Я не был таким бессердечным, как думал.
Меня мучило чувство вины. Стыд душил меня. Боль стала постоянной волной.
Валентин по-волчьи ухмыльнулся. Он устроился между ее дрожащими ногами, и я смотрел, как он подталкивает ее колено вверх, заставляя ее полностью раскрыться для него.
Это удерживало меня на месте, когда все, что я хотел сделать, это броситься вперед и вырвать мою Валери из его рук.
- Ах ты, маленькая шлюха, - с горечью бросил он, когда Валери продолжала молчать. - Твоя киска такая мокрая. Посмотри на себя. Услышь себя.
Я наблюдал, как он ударил ее между бедер, прямо над сердцевиной. Я услышал звук, услышал влажный гребаный звук, который издала ее киска, когда он ударил ее туда.
Тело Валери подпрыгнуло, и она задрожала от нападения.
Валентин рассмеялся. - Это только сделало тебя еще более влажной.
Она извивалась, одновременно пытаясь освободиться от его хватки и придвинуться ближе. Наркотики действовали на ее чувства, ее тело не принадлежало ей, и как бы она ни старалась, ее разум не работал в ее пользу.
Валентин хмыкнул и просунул в нее два пальца. - Ах, черт, Виктор. Если бы ты только мог почувствовать, как хорошо и туго она обхватывает мои пальцы.
Я продолжал молчать, проглатывая мою ярость...мою ненависть…мою нужду калечить и убивать.
Валери сильнее надавила на руку Валентина, и я почти услышал ее отчаянные всхлипы. Я видел, как его глаза стали темнее...злее...он жаждал ее звуков удовольствия и боли.
Я смотрел, как он трахал ее пальцами уверенными, медленными движениями. Он затягивал ожидание, доставляя ей удовольствие и оставляя ее на грани.
Я знал, что он делает.
Валентин хотел сломать ее.
Сломать ее…ему нужно было заставить Валери ненавидеть себя ...
И чем больше она отвечала ему, чем больше молча умоляла, чем больше хотела этого...моя милая Валери возненавидит себя, частицу за частицей, пока не возненавидит само свое существование.
Изнасилование никогда не проходило легко.
Но труднее всего было испытывать удовольствие во время изнасилования.
Я знал, что это оставит на ней шрамы...
Точно так же, как на моей собственной душе ...
Эти раны не ... не заживут.
Я не знал как... починить эти сломанные части снова.
