Таких идиотов, которые только и могли что мериться градусниками цены и модности своих тачек Беркут уже повидал. И всегда от них были одни неприятности.

Так оно произошло и теперь. Предсказуемо, мать твою!

Водила большегруза ударил по тормозам, машину здорово развернуло. Бревна подскочили и покатились. Начали спрыгивать на трассу, будто решили прогуляться. Понеслись под колеса маши, вмиг превратив трассу в бурелом.

Зашипела резина, воздух наполнили гудки, матерные ругательства, вопли страха и ужаса.

Машины тормозили, давали задний ход, ухали на обочину.

Разворачивались, пытались объехать, делали крутые виражи.

Изощрялись как могли, чтобы избежать столкновения с бревнами и друг с другом…

Это было просто нечто.

Эдакие пятнашки, где жизнь и здоровье стоят на кону.

Сыграл правильно – ты молодец, нет – так сыграешь в ящик.

Следующий рогатый большегруз огибал место аварии, не справился с поворотом, и смачно впечатался в столб.

Грохот ненадолго перекрыл шумовую вакханалию.

Послышался треск, гулкий звук и…

Тшшш…

Этот звук, похожий на шипение тысячи змей, раздался словно из ниоткуда. И Беркут сам не понял, как среагировал. Газанул, вылетел на обочину и там, боком, пронесся дальше. Глядя, как высоковольтный провод скачет по асфальту озверевшей гадюкой и жалит, жалит, жалит…

Несколько машин попали под удар. Беркут притормозил. Вызывал скорую, полицию. И заметив, что машины с мигалками уже спешат к месту происшествия, облегченно выдохнул.

Потом пришлось несколько часов провести с полицейскими.

Беркут рассказывал, что видел. Несколько раз. Детально.

Впрочем, ничего особенного он засечь не успел. То же, что и остальные здоровые и перепуганные свидетели.

Поэтому, в итоге, его отпустили, попросив подписать показания.

Напоследок Беркут спросил, как там водилы, что угодили в аварию.

Водитель спортивной машины, который все начал, иначе и не скажешь, оказался в реанимации в тяжелом состоянии. Столкновение с большегрузом, этой горой на колесах, хорошим ни для кого не заканчивается. Там тормозной путь, что для некоторого – целое путешествие. Ни шанса на мягкое столкновение. Только хардкор!

Остальных с ожогами и травмами разной тяжести развезли по больницам. И вроде бы все находились в более-менее приличном состоянии. Во всяком случае никто не погиб, не впал в кому, и не поселился в реанимации.

Однако, если верить «погонам», только Беркут и еще один ловкий водила совсем избежали травм. Остались целыми и невредимыми.

Теперь Беркуту просто необходимо было отвлечься. Потому, что тормоза отказывали.

И тут эта парочка что-то там отмечающих пташек из среднего класса.

Одна, словно тощая ворона. С узким лицом, глубоко посаженными блекло-серыми глазами и мочалкой белых волос на голове. В узком платье-чулке, что обтягивало плоскую задницу.

Вторая… ласточка. Он и сам не знал почему так подумалось. Но прозвище прилипло к той незнакомке. Как приклеенное, словно второе ее имя.

Изящная, изысканная, будто бриллиант среди побрякушек и стекол. С высокой большой грудью, размера третьего. Талией, которую Беркут мог, наверное, обхватить ладонями.

С длинной шеей, прямыми, как стрелы, ногами, от которых просто глаз не отвести. Копной пышных темных волос с рыжим отливом.

Большими миндалевидными глазами, чуть подчеркнутыми татуажем. Бровями вразлет и маленькими, сочными губами. Беркут не мог сказать навскидку сколько ей лет. Вороне было явно под сорок. Возможно, тридцать пять. При таком поведении потасканность – дело обычное. А вот ласточке…

Беркут наблюдал за ней весь вечер.

Как она поднималась из-за столика и словно не шла – плыла. Как смеялась вместе с вороной. Пока та хрипловато каркала, а под конец и вовсе – пьяно похрюкивала. Смех ласточки доносился до Беркута симфонией.

Как она оправляла короткое свободное платье с пышными рукавами, чтобы то закрывало шикарные, круглые, словно налитые яблочки, ягодицы. Хотя и была в кожаных лосинах. Задирай «верх» – не хочу. Ничего неприличного. Почти все в заведении уже знали, что у вороны под черным платьем красные трусы.

Беркуту нравилось наблюдать за ласточкой. Он забывал о пережитом на трассе, хотя оно еще бродило в крови хмельным коктейлем и взвинчивало эмоции на дыбы. А заодно и желания тоже.

Заводило пусковым механизмом. И бомба Беркута уже тикала. Тик-так… тик-так… В такт быстрого, слегка ошалелого пульса.

Время от времени напоминая о том, что он – молодой мужчина и сейчас неудовлетворен настолько, что и пищу-то переваривать нечем – вся кровь скопилась в другом месте.

Курок буквально уже взведен. Нужно лишь чуть поднажать – и выстрел.

Спустя некоторое время к Беркуту подошла официантка. Одна из тех, что обслуживали вип-клиентов.

– Вам еще что-нибудь нужно?

Беркут откинулся на спинку кресла.

– Вот те две женщины. Что они заказывали и что смотрели, но не заказали?

Официантка бодро отчеканила:

– Крашеная блондинка заказывала пасту, много-много коктейлей и еще пасту. А потом тирамису и еще много коктейлей. Шатенка заказала пиццу и, по-моему, хотела чизкейк.

– Принеси ей. Я оплачу.

– Какой?

– А какой у вас самый свежий?

– Фисташковый.

– Значит, его.

И уж никак не ожидал Беркутов, который ехал за шатенкой, сам не понимая зачем, что на пути возникнут те ушлепки.

Не один Беркут залип на эту куколку.

Стоило ему увидеть, что тот ублюдок почти…

У Беркута сорвало крышу.

Он неплохо дрался. Любил побоксировать, немного побаловаться вольной борьбой с теми, кто разбирается. Но сейчас это был не бокс и не спаринг – настоящий, насыщенный гормонами и эмоциями мордобой.

Беркут вбивал удары в лица и тела пьяных противников, как гвозди в крышки их гробов.

Четко… Один за другим… Не жалея силы.

Подробно, на пальцах, а, вернее, на пинках и кулаках объяснял тем ублюдкам, что эта женщина – не их поля ягода. Такая не для них. Совершенно.

Им и стоять-то с ней рядом – уже преступление.

А потом… потом он сам едва не слетел с катушек.

Второй раз за день у Беркута отказали тормоза.

Когда они с ласточкой стояли на трассе, вдвоем, и Беркут держал ее в плену своих рук. Испуганную, взвинченную и от этого еще более красивую. Дразнящую… Притягательную…

Она походила на птицу, что заперта в клетке, но в любую минуту готова выстрелить в небо, представилась бы только возможность.

Близость ласточки щекотала нервы почище недавнего шелеста шин по трассе. Также остро, также невыносимо бодряще, как прыжки высоковольтного провода неподалеку… Совершенно выбивала из колеи. Вызывала приятные и одновременно болезненные спазмы в животе, которые спускались в пах. И там все наливалось тяжестью, жаром…

Беркут вполне понимал тех ублюдков. Надо же куда-то сбросить пар, насмотревшись на эту женщину.

А не глазеть на нее, не пялиться было просто невозможно. Взгляд прилипал намертво. Захочешь – не отведешь. Сам себя одернешь – и все равно ласточка станет центром внимания.

Сидя с ней рядом, Беркут ощущал себя так, будто разъяренная змея высоковольтного провода все же добралась до него. И шандарахнула. Еще как шандарахнула!

Аж искрило. Аж темнело в глазах.

И вместо того, чтобы найти женщинам такси, отправить их по домам, Беркут зачем-то заделался их личным извозчиком. А точнее, службой доставки недвижимого имущества ласточки – ее подружки-готовальни.

Даже обманул Алю, что те мрази были не одни. Что в любой момент к ним может подоспеть помощь. Чтобы ласточка не трепыхалась и поехала с ним.

Потому что Аля, кажется, почувствовала, что Беркут не просто так расщедрился на длинные круги по городу. У него тоже был свой интерес…

Ложь вылетела из горла сама. Беркут даже не напрягался.

Аля

Какое-то время мы ехали молча. Я заметила, что Беркут опять заблокировал дверцы машины. Но предпочитала об этом не думать. Куда мне деваться посреди трассы? Да еще и с «мешком мяса», как метко выразился спутник.