– Геть проблемы с плечей, – мовил Многогрешный любуясь происходящим, – пора на покой, господа арестанты, – закатанные глаза шрамированного с проделанной дырой во рту и обильно стекающим ихором, заставляла успокоится, а вид старика, с вытекшими, в закуски к пиву, мозгами и возрастной сединой омытой кровью, подавна создавал ощущение сладкого триумфа, – таков отбор, таково естество.
– Все чисто, Герман, – кликнул Иаков проверив комнату и пополнив боезапас, – тут что-то не чисто, есть сомнения…
– Да ёбаный рот!, – крик послышался из соседнего помещения, – суки!, – узнавался голос Филиппа, – получай, обморок!, – несколько чутких выпалов и израненный продюсер выполз с кухни, – задели, – он указал дулом на ногу, где в стопе была продела дыра.
– Ты ногами пули отбивал?, – юморил Многогрешный.
– Нужна помощь, – доставая аптечку с-под барной стойки говорил святой отец, – у нас мало времени, они идут, – перематывая конечность и зубами перегрызая бинт продолжал он, – черный выход, давайте, – блондин придержал Бедросовича и компания удалилась с места преступления.
– Вроде чисто, – Блохин аккуратно отпер дверь.
– Вот они!, – крик громил в кожанках был не неожиданнее пули от них же, патрон рассек ухо лидеру погрома.
– Живой, – отозвался Герман, – быстрее, – заскочив в машину, им удалось покинуть злосчастный переулок, не без повреждений конечно, пули рассекали воздух, то буквально в метре от автомобиля, то ранили оною, снимая налет черной краски, или пробивая заднее стекло, к счастью…
– Тц!, – гаркнул святой отец, – Бог простит, – плечо было разбито в труху, рука слушалась из последних сил, – нам куда, Герман?
– Хмпф, в тюрьму, Иаков, в тюрьму. Там наше пристанище.
– Парень, – в разговор включился Филипп, – он дальше ехать не сможет, – глаза смотрели прямиком на алую кровь заливающую робу, – что делать?
– На пересадку времени нету, – отказал Блохин, – ехать сможешь?
– Смогу, – ответил раненый, – тут все четко, окно-дорога.
– Все равно, Гера, мы же не марш броском к тюрьме ехать будем, она далеко, – гласом здравого смысла выступал продюсер.
– Та вот я думаю…
– Нет времени думать!, – Бедросович треснул кулаком об бардачок, – в павильон! Ко мне, давайте.
– Да-а-а, – потихоньку святого отца пленил сон, и управление машиной ушло в свободное плавание.
– Да ебать вас в сраку, – Филя ухватился за руль, – давайте, – но что давать-то, если все уже утеряно транспорт въехал в столб, и деваться некуда, – вылазим. Держись, Иаков, держись, борись!, – вытаскивая товарища из машины тараторил Голденберг, – помогай, Гера!, – путь их лежал по хлипким переулкам, дворам и забитым детским площадкам, – лишь бы не заметили.
– Не заметят, сюда, – он указал в сторону двора.
– Ему серьезно плохо, – глянув на святошу, невозможно было не согласится с продюсером, – долго еще не протянем на ногах, давай, в подвал этот, вот про аптечку думать поздно, – продюсер нервно зашагал по комнате, света там не было, а особых средств для комфортабельного существования тем более.
Вязкая тьма, томное дыхание Иакова, команда попала будто в гроб, где они одни против всего многообразия подземной фауны, непереносимая тишина с каждой минутой ему плохело и плохело, страшно осознавать бессилие перед судьбой. Святоша обливался третьим холодным потом, его бросало в дрожь, морозило, к лбу было страшно прикоснутся.
– Живи, – только и выдавил Герман, – скоро наступит и наш час.
– Так, – Филипп наконец-то остановился, – нам нужно переждать здесь ночь, завтра, на утро, за нами приедут, и молитесь, чтобы не нашли раньше, полицаи, или недоброжелатели иного калибра.
<=To=be=continued=<
Глава 13 “Жизнь и Страдания Господина Трубецкого”
– Сколько раз тебя вводили в заблуждение? Сколько раз ты бился лбом о тупик? Сколько раз опускал руки от бессилия?
– С руками ты уже преувеличиваешь, Вась, – обиженно ответил Мирон развернувшись на бок, его койка заскрипела под весом тучного тела, – я лежу здесь только с мыслью о том, что скоро расследование продолжится и справедливость…
– Восторжествует, – приложив кулак к сердцу закончил младший Трубецкий, – а вдруг нет, вдруг все это напрасно, вдруг в следующий раз тебя повалит не усталость, а рука недоброжелателей?
– Забота у меня такая.
– Ну и удивительный же вы человек, Мирон Валентинович, честь с вами познакомится, – отозвался Мирослав все это время терпеливо слушающий разговор, – а что за дело вы ведете?
– Киевский картель, на пару с борделем и кражами со взломом.
– Мафия значит-ся, – блондин уложил ладонью волосы, – и чего они добиваются?
– Хах, я бы знал, может они были бы за решеткой. Если обобщать, то деньги, наверное, но лично мне не понятен фетиш на исторические цацки, – следователь приподнялся и уселся на подушку, обнажив лохматое, как у медведя, тело под майкой.
– Я, как человек интересующийся историей, могу проконсультировать вас в этих вопросах. Но одно мне известно наверняка, нынче исторические “цацки” бывают дороже бриллиантов, если не состоят из оных, – сложив ногу на ногу продолжал Гадюкин.
– Стоп-стоп. Как, говоришь, зовут тебя?, – Мирон наклонился вперед рассматривая его лицо.
– Мирослав Гадюкин.
– А раньше мы нигде не пересекались?, – в глазах следователя забегала рябь, на месте собеседника возникала фигура кудрявого, бородатого студента. Слишком много времени прошло, чтобы определить он ли это. Скрывается ль под маской состоятельного длиноволосого блондина с гладковыбритой кожей, тот молодой и обветшалый подросток. Герман Блохин.
– Да нет, а что не так? Может мне предъявить документы?, – отшучивался он, стоило беспокоится о себе? Нет, естественно нет.
– А знаешь, друг, давай-ка сюда свои документы.
– Батьку?, – Вася с Валей сидели на соседней койке только немо наблюдая за происходящим, – все нормально?
– Все ли нормально, мы сейчас проверим, – следователь жадно вцепился в паспорт гражданина, изучая содержимое.
ПАСПОРТ ГРАЖДАНИНА УКРАИНЫ
МИРОСЛАВ
ГАДЮКИН
ВАСИЛЬЕВИЧ
11\11\1990
Гадюкин
– 34 года? Выглядишь намного моложе, уж намного.
– Ох, ну сами знаете как оно, с бородой и в 16 можно выглядеть на 30, а в 30 без бороды на 16, – глаголил правду мужчина.
– Какая борода?, – Мирон воспалил с воспоминаниями.
