Глава пятая
Маски сброшены
− Занят! − рявкнул я по селектору, отвечая на робкие домогательства референта Наташи. − И Денисову скажи, чтобы планерку провел сам, без меня.
Вообще-то первая планерка после возвращения руководителя без руководителя − это нонсенс. Но я был слишком увлечен историей Бормоталова, которая ощутимо близилась к кульминации.
В одной из конан-дойлевских новелл о Холмсе есть персонаж − солидный, положительный, образцово-показательный британец, существо настолько респектабельное, что полиция на веру принимает все его показания, хотя свидетельствовать ему приходится совершенно невероятные дела… Бормоталов напоминал мне этого британца. Более чем странные вещи, о которых он повествовал, в его устах звучали правдоподобно, почти естественно.
…Выскочив из машины, Максим подбежал к «семерке», рванул переднюю дверцу и буквально выволок водителя за шиворот. В крови бушевал адреналин, взгляд туманила злость, хотелось бить, крушить и топтать. От сильного рывка с носа преследователя упали темные очки. Яростно уставившись прямо в глаза, Максим приготовился учинить ему матерный блиц-допрос, как вдруг…
Как вдруг он увидел, что глаз-то, собственно, и нет.
Вместо них матово блестели белесые буркалы, напрочь лишенные зрачков и какого-либо выражения. Это было так неожиданно и страшно, что Максим отшатнулся. Водитель равнодушно и слепо таращился на обидчика, не делая попыток вырваться. В молочно-белых шариках квази-глаз, точно в крохотных зеркалах, Максим увидел собственное отражение: перекошенное лицо, растрепанные волосы… Потом отражение исчезло, а вместо него из белесой глубины выплыла физиономия Колбасьева, расцвеченная добродушной улыбкой.
Максим закричал и прикрылся рукой, как от удара. Давясь ужасом, спотыкаясь, он кинулся в машину и газанул так, словно спасался от киллера. Он летел, нарушая правила движения. Окружающий мир терял привычные очертания, грань между явью и фантастикой расплывалась, и парень чувствовал себя на пороге безумия.
Вечером того же дня Максим впервые ощутил боль.
Это была странная боль. Она приходила неожиданно, из ниоткуда, и короткими импульсами била в голову, сердце, печень, доводя до стона. Потом так же внезапно исчезала. Врачи вызываемой «неотложки» разводили руками и делали обезболивающие уколы. Но что уколы? Несколько дней назад, роясь в интернет-материалах о вуду, Максим наткнулся на целый раздел, посвященный магическим обрядам и заклинаниям. Среди описанных ритуалов был и такой: инвольтация. Колдун из воска лепит человеческую фигурку, добавляет в нее волосы, ногти или кровь своего недруга и после длительного чтения сложных заклинаний начинает колоть куклу раскаленной иглой. При этом человек-прототип, независимо от того, где он находится, испытывает сильную боль именно в тех местах, которые поражает колдовская игла.
Максим невольно вспомнил, как во время последней встречи с Колбасьевым, нарезая лимон, поранил палец и залил кровью кухонный стол. Высохшие кровяные чешуйки − прекрасный материал для инвольтации. И эти невесть откуда свалившиеся на него изнурительные приступы колющей боли… Неужели ему суждено испытать на себе черную силу?
Стыдясь собственной слабости, Максим позвонил Колбасьеву.
− Все, что происходит, ваша работа? − спросил он без предисловий.
− А что, собственно, происходит, мой друг? − благодушно ответил Колбасьев вопросом на вопрос.
− Бросьте прикидываться! − закричал Максим. − Меня мучают кошмары, за мной следит какой-то слепошарый зомби, от приступов боли не сплю, не ем… И все это началось после нашей последней встречи. Хотите сказать, что вы здесь ни при чем? Простое совпадение?
Колбасьев долго молчал. Потом он вдруг расхохотался. От звуков хриплого, скрежещущего, нечестивого смеха Максим покрылся холодным потом.
− Ну что ж, − сказал наконец адвокат, − маски долой, не так ли? Вы все правильно поняли, Максим. Вы неглупый человек, но поступили, как последний болван. Вам сделали предложение, от которого нельзя отказаться. А вы все-таки отказались. Вот и пеняйте на себя.
Теперь замолчал Максим. Ему было страшно, как никогда в жизни.
− А если я все-таки соглашусь? − упавшим голосом спросил он.
− Поздно, − отрезал Колбасьев. − В наше общество вступают лишь добровольно. Вы упустили свой шанс, ясно? Прощайте.
− Подождите! − закричал Максим. − Перестаньте мучить меня! Оставьте меня в покое! Или я выведу вашу банду на чистую воду! Я сделаю заявление для прессы, пойду в прокуратуру…
− Лучше сразу к президенту Российской Федерации, − посоветовал адвокат, звучно зевая. − Вот только дойдешь ли? Что-то мне подсказывает, что нет… Ты и жив-то, пока молчишь. Понял, щенок?
С этими словами Колбасьев положил трубку.
Максим лег спать и проснулся с чувством обреченности. Равнодушно съел завтрак и равнодушно поехал на работу. Было совершенно непонятно, что делать и как жить дальше. Он скоротал день на автопилоте и вечером, по инерции же, отправился на повторный прием к Бормоталову. Надо же было хоть куда-то пойти. В помощь врача Максим уже не верил, хотя очень хотелось, в ответ на тревожные вопросы, откровенно рассказать, что с ним действительно происходит. Выговориться…
− Ну, а дальше, как вы знаете, я его загипнотизировал, и в трансе Максим все это мне рассказал, − закончил Бормоталов.
− Что было потом? − быстро спросил я.
− Потом я вывел его из гипноза. Сказал, что теперь все знаю и попытаюсь ему помочь. Я позвонил своему приятелю, главврачу госпиталя при мужском монастыре. Я попросил срочно госпитализировать моего пациента, провести комплексное обследование и, главное, совершить над ним христианские обряды. Окропить святой водой, прочитать молитвы против нечистой силы… Подробности пообещал потом. Я сам отвез Максима в госпиталь. Сам позвонил его родителям. Практически уже ночью…
Впервые за время разговора Бормоталов поднялся и сделал несколько шагов по кабинету. Уставился в окно, за которым валил мокрый снег.
− Это все? − спросил я, нахмурившись.
− Почти, − сказал Бормоталов, не оборачиваясь. − Через три часа после госпитализации Максим умер. Обширный инфаркт миокарда. Проще говоря, разрыв сердца. Вот теперь все…
Глава шестая
Могучая кучка
− Умеют же некоторые директора нагрузить подчиненных на ночь глядя, − кротко сказал Марк Наумович, поглаживая седую бородку.
− Это упрек или комплимент? − осведомился я.
− Это констатация, − невозмутимо ответил Марк Наумович.
Действительно, совещание в узком кругу я назначил поздно, когда почти весь народ уже разбежался по домам. Раньше не получилось. Проводив Бормоталова, я долго обдумывал его историю. Единственное, до чего додумался, это собрать самых близких и доверенных сотрудников, чтобы поделиться информацией и решить, что с ней делать. И теперь самые близкие и доверенные, числом три, сидели у меня в кабинете, запивали рассказ кофе с коньяком и вид при этом имели озадаченный. Понятно, что не коньяк с кофе были тому причиной… В ожидании конструктивных мыслей и предложений я курил, со скрытой симпатией разглядывая свою гвардию.
Вот Юра Денисов, заместитель. Старый товарищ. Умница. Великолепное перо. И, увы, весьма посредственный менеджер. К сожалению, это выяснилось лишь тогда, когда агентство стало на ноги, хозяйство разрослось, и у заместителя наряду с творческими функциями появились также административные. Тут-то и обнаружилось, что в качестве зама Юра не тянет… И что прикажете делать? Увольнять? Понижать? Мало того, что друг, так еще отец двух детей и муж тяжело больной жены. В общем, рука не поднялась. Взамен, внутренне ругаясь последними словами, перераспределил часть его обязанностей между собой и референтом Наташей. Нет, не выйдет из меня капиталиста…
Вот Марк Наумович Лейкин, редактор-консультант. Умом − компьютер, знаниями − живой Интернет, внешностью − вылитый Лев Давыдович Троцкий… В редакции, где он трудился до перехода в агентство, его деликатно, хотя и упорно, пытались отправить на пенсию. А он вежливо и настойчиво сопротивлялся. Я согласился взять его к себе, дал хороший оклад и потребовал, чтобы он работал в «Убойных новостях» до гробовой доски. Никакого альтруизма! Другого такого опытного редактора, мудрого советчика и превосходного человека еще поискать…
