Вера заметила мою растерянность и поспешила не без гордости заявить:

– Это её кафе, так что не удивляйтесь.

Удивиться я не успел.

– Я всё же пойду, – я встал, помедлил, ища слова оправдания, – извините, много работы.

– Но Катя…

– Извинитесь за меня, но мне пора. Другой раз как-нибудь. До встречи.

Тупица. Я шёл к дому быстрым шагом, в своё маньячное логово, хотя часть меня бурчала, что мог бы неплохо провести время. Когда я такой стал? Лицо горит. Четвёртый десяток, а ведёшь себя, как малолетний придурок. Долгое отсутствие секса снижает тестостерон, и эго самца деградирует. Да, всё-таки психотерапия нужна мне.

Вера вздрагивает, когда входная дверь открывается. Скрипит пол в зале. Муж ударяется о что-то, матерится. Диван расстелен. Вера надеется, что он просто ляжет спать. Рана от прошлого раза затянулась, оставив едва заметный шрам на её и так неидеальном лице. Две недели прошли мирно. Извинения, цветы, обещания. Сегодня он опять задержался.

Максим идёт на кухню. Гремят кастрюли. Холодильник пищит. Сковорода плюхается на плиту. Шкварчит. Через минут десять Вера ощущает запах гари, вскакивает с постели, бежит на кухню.

Максим сидит на стуле, положив голову на стол. Спит. Вера выключает плиту, открывает окно. Вздыхает. Потом долго стоит и смотрит на тело.

– Максим, – шёпотом на ухо произносит она.

Нет реакции.

– Максим, – немного громче, положив руку ему на спину. – Максим, иди на диван! – громко, почти кричит Вера.

Тело начинает шевелиться, поднимает голову, открывает глаза.

– Чего разоралась?

– Иди спать, – Вера поворачивается, чтобы уйти.

– Я сам решу, когда мне спать, поняла?!

Максим встаёт, шатается.

– Лучше бы пожрать сделала!

– А что ты греешь тут, это не еда? – Вера терпеливо указывает рукой на плиту.

– Да пошла ты!

Максим одним движением сносит с плиты сковороду. Она с грохотом ударяется о кафельный пол. Макароны с мясом шрапнелью разлетаются по кухне.

Вера бежит в комнату, закрывает дверь. Через минуту дверь трещит от удара. Максим врывается и хватает Веру за плечи. Навалившись всем весом, стаскивает с неё трусы. Холодный пол. Горячее зловонное дыхание. Вера пытается кричать. Максим закрывает её рот ладонью. Пытается вставить член, но ничего не выходит. После минуты возни он отпускает жену, откидывается на пол, тяжело дышит. У Веры текут слёзы, она бежит в ванную.

Умывшись холодной водой смотрит на часы. 0:30. Хватает первую попавшуюся одежду, ключи, сумочку и выходит за дверь.

– Вера, – не с вопросом, а скорее констатируя факт, говорю я.

После нашей последней встречи в кафе прошло два дня.

В какой-то момент жизни ты замечаешь, что перестал удивляться из ряда вон выходящим вещам.

Больше ничего не говоря, впустил её в квартиру.

– Я вышла на улицу и заметила, что у вас горит свет.

– Я поздно ложусь.

– Можно у вас остаться?

– На всю жизнь? – я улыбнулся своей шутке. Вера нервно хихикнула.

– До утра. Прошлый раз я заметила свободную тахту. Я вам не помешаю?

– Оставайтесь, только с одним условием, – Вера замерла. – Перейдём на ты.

Мы прошли на кухню.

– Чай с мятой? – Я подвинул к ней стул.

Вера кивнула.

– Ты, конечно же, всё слышал?

– К сожалению, – развёл руками я, чувствуя, будто оправдываюсь.

Вера кинула взгляд на разбросанные тетради и две раскрытые книги на кухонном столе, на который я поставил кружки. Аромат мяты наполнил помещение.

– Отвлекаю от работы? – спросила она, искренне обеспокоенно.

– Нет. Собирался заканчивать.

– Можно?

Вера взяла в руки книгу, посмотрела на обложку. «Психотерапия шизофрении».

– Ты пишешь какую-то научную работу?

– Докторскую.

– По шизофрении?

– Не совсем. Изучаю социальную изоляцию, – ответил я, надеясь, что не придётся вдаваться в подробности.

– Ммм… А это как-то связано?

Вера подняла книгу на уровень глаз.

– Это по работе. Есть у меня один тяжёлый пациент.

– Я думала тяжёлые пациенты только в реанимации, – Вера подпёрла голову рукой, запустив пальцы в волосы. – И что с ним?

Я кратко рассказал о Серёже. Вера вздохнула.

– Ужасно. Ты сможешь ему помочь?

В её вопросе ощущалось беспокойство. Я провел рукой по волосам.

– Не уверен.

– И что, он может умереть?

– Вероятно.

Мы помолчали.

– А ты смелая, – говорю я, лишь бы что-то сказать.

– Почему? – и тут же сама отвечает: – Вы меня не обидите, у вас добрые глаза, доктор.

Мы посмотрели друг на друга, улыбнулись.

Позже погасили свет, улеглись. Растущая луна освещала комнату. Я решил дать Вере спокойно отдохнуть, без лишних расспросов, да и сам хотел уснуть, стирая этот день. Вера нарушила тишину:

– Я видела, как ты на неё смотрел.

Я вздрогнул.

– На кого?

– На Катю. Ты ей тоже понравился.

Я немного подумал, вспомнил своё поведение.

– Странно. Спокойной ночи.

Я лежал и прислушивался к ветру за окном, спать вдруг перехотелось. Пытался ощутить момент, как делал это в непонятных ситуациях, вызывающих смешанные чувства. Вот сейчас в моей квартире лежит девушка, запутавшаяся в семейных узах. Возможно, понимает, что жизнь катится в непонятном направлении, под откос. А если не до конца понимает? Чем я могу помочь? Меня учили помогать только тем, кто просит о помощи – так говорила моя любимая бабушка, так говорят современные психологи. А может к чёрту, кого я когда слушал!?

– Вера, – тихо зову я.

– Что?

– Если хочешь поговорить – я здесь.

– Своих проблем не хватает? Спи, тебе вставать рано.

– У меня выходной. А тебе не рано?

– И у меня выходной.

Я присел на диване.

– Кем ты, кстати, работаешь?

Вера вздыхает.

– Работаю с Катей, можно сказать, правая рука, по совместительству подруга. Занимаюсь закупками, логистикой. Ничего интересного. Но всяко лучше учителя МХК.

– Ты учитель? Чего? Что такое МХК?

– Искусствовед. Пять лет в школе пыталась рассказывать безбашенным восьмиклассникам, чем гравюра отличается от граффити, что возрождала эпоха Возрождения и зачем слушать музыку без слов…

– Фантастика. Тебя надолго хватило.

– Я терпеливая.

– И что, до сих пор нравится искусство?

– Мне нравится разбираться в искусстве. Вот ты, например, знаешь, что за картина висит у тебя вот здесь? – Вера указала рукой на стену со страшным хаосом людских пыток.

– Нет.

Вера встала и включила свет. Воодушевлённая, она не обращала внимания, что стоит передо мной в одних кружевных трусиках и майке.

– Это центральная часть триптиха Иеронима Босха «Страшный суд», – на глазах Вера превращается в учительницу.

– Подходящее название.

– Здесь, как очевидно даже непосвящённому, изображены муки грешников. Земля в последних предсмертных судорогах. На заднем плане – горящий Иерусалим. Инквизиция подозревает в нечестивости даже животных. Настоящая расплата за грехи, безжалостная и неминуемая. Современники Босха считали его провидцем и глазом дьявола.

Вера берёт телефон и показывает мне боковые части триптиха. «Рай» и «Ад». Увлекательно рассказывает и про них, и про самого Босха. Я выражаю восхищение.

– А ещё чем увлекаешься?

– Обещай не смеяться.

– Не обещаю.

– Страйкбол.

– Страйкбол? Это когда играют в войнушку? – это ещё неожиданнее, чем знание средневековых художников.

Всегда считал себя безнадёжным пацифистом. Сторонился всего связанного с оружием, особенно девушек в военной или милицейской форме. В моей классификации женщин такой пункт интересных представительниц противоположного пола находился где-то в конце. Мягко говоря, я бы скорее посмотрел на дворничиху. Но я – это я. У некоторых женщина в камуфляже – основной фетиш.

– Ууу, ого… Не представляю тебя в этом всём. Училка культуры с пистолетом бегает по лесу, выцеливая жертву.