Лучшая подружка детства, моя сестра Дебора К. Мастейн

Когда Дебби выросла и стала ходить на свидания и в итоге влюбилась в парня по имени Майк Балли, я остался не у дел. Они поженились, когда ей было семнадцать. Даже тогда я знал, что долго этот брак не продлится, и, разумеется, оказался прав. Любой, кто встречал Майка и видел его с Дебби, знал, что эти отношения обречены на провал. Какой бы ни была их страсть, она быстро прошла, и им оставалось лишь ждать, когда этот неуравновешенный союз себя изживет. Дебби была сильной и властной; «мужиком» в отношениях, своего рода Большой Мамочкой.

Однако у Майка были положительные качества, особенно для меня, как для четырнадцатилетнего начинающего гитариста. Во-первых, его мать была каким-то образом связана с Джеком Лордом, который в то время был звездой популярного телесериала «Гавайи 5.0». В 1974 году не могло быть никого круче Стива Макгарретта, и Майк не стеснялся при случае упоминать имя этого парня: «Чувак, Макгаррет мне… чуть ли не троюродный брат, ты че!». Не скажу, что я его в этом виню. Я бы поступал точно так же. Но больше всего мне нравилось, что Майк умел играть на электрогитаре и был не прочь поиграть со мной. Надо признать, гитара у него была куском дерьма; называлась Supra, была нелепого золотисто-красного цвета, с тремя звукоснимателями, но выполняла свою роль. На мой все еще безграмотный слух Майк казался весьма приличным музыкантом.

Младший брат Майка, Марк, также был музыкантом. Он играл на басу в группе с парнем по имени Джон Вурхис (который позже успел немного поиграть в довольно успешной группе под названием Stryper). Марк с Джоном слышали, как я играю, и спросили, не хочу ли я к ним в группу.

– Конечно хочу, – ответил я. – Но есть одна проблемка.

– Какая?

– У меня нет гитары.

– Нашел проблему, – сказал Марк. И одолжил свою акустическую гитару. Я, честно говоря, не понимал, что делаю. Просто знал, что мне нравится само ощущение, когда держишь гитару в руках, сочиняешь музыку, являешься частью… чего-то. Я был смышленым пареньком, но к урокам относился с равнодушием, даже во время учебы в начальной школе. Попадал в неприятности за то, что валял дурака или не делал домашние задания, и иногда приходилось оставаться после уроков. Честно говоря, мне было от этого неловко. Но в душе знал, что я – способный ученик, особенно если предмет меня интересовал.

Вроде музыки.

Мне нравилось это секретное оружие, эта связь – когда садишься с другим музыкантом, и начинаешь говорить, и все сидящие за столом сразу же это замечают, потому что ты говоришь на языке, который они даже не понимают и не надеются понять. Они-то думают, что это пустой треп, но это не так. Он просто… другой. И если не играешь музыку (а просто слушаешь), едва ли сможешь понять, о чем я говорю.

Поэтому, полагаю, участие в группе сводилось скорее к идее братства, товарищества, нежели к чему-либо еще.

И сексу, конечно же. Ну какой рок-н-ролл без секса?!

Однажды после обеда, когда мне было тринадцать, мы пошли репетировать к Марку. У него зависало несколько человек, в том числе и один из приятелей Марка, который жил через дорогу, и его девушка Линда. Когда я вошел в дом, Линда привлекла мое внимание. Я не был музыкантом в прямом смысле этого слова, даже по меркам подростка, но сразу же заметил, что Линда обратила на меня внимание. Она зависала со всеми вместе, пока мы немного джемовали, а потом, увидев, что я новый соло-гитарист, представилась. И спустя пару дней бросила своего парня. Почему? Не из-за моей внешности или энергичной личности, а просто потому, что я играл на гитаре. Вспоминаю, как думал, когда Линда подсела ко мне бочком и взяла за руку: «Ммммм, мне это нравится».

Брать в руки гитару вследствие притока гормонов – клише; но это действительно так, так же искренне и честно, как и любая другая муза. И ничего не изменится, когда из долговязого половозрелого подростка превращаешься во взрослого зрелого мужчину. Это меня зачастую удивляло в музыкальном бизнесе больше всего: слышишь все эти рассказы про секс, наркотики и рок-н-ролл… и отшучиваешься. А затем заглядываешь за кулисы, и угадай что? Это правда! Приезжаешь в Солт-Лейк-Сити, самую непорочную столицу среди самых честных штатов, и обнаруживаешь, что недаром рок-звезды называют это место Солт-Ли-Жите. Понимаешь, что эта избитая фраза существует не просто так. Это абсолютная правда, и довольно скоро пытаешься решить, каким из двух пресловутых быков хочешь быть: тем, который мчит вниз по холму на полной скорости и пристраивается к первой попавшейся телочке, или же тем, кто неспешно прогуливается у подножия холма и засаживает им всем по очереди.

Дом Марка стал местом вдохновения и экспериментов. Одной из первых песен я разучил «Panic in Detroit» Дэвида Боуи, а затем «All the Young Dudes» группы Mott the Hoople. В начале улицы жил парень, у которого можно было достать травы, и он подсадил нас на различную прекрасную музыку (больше, чем кто-либо другой): Джонни Уинтер, Эмерсон, Лейк и Палмер, Triumvirate, и, конечно же, Led Zeppelin. То есть если ты играл на гитаре, ты ведь хотел быть Джимми Пейджем, верно? А если пел в рок-н-ролльной группе, то хотел быть Робертом Плантом. Все пытались выучить «Stairway to Heaven», которая мне, кстати говоря, далась достаточно быстро. Но знаешь, на что я действительно подсел?

KISS.

Мне реально нравились ранние песни KISS – не только в музыкальном плане, но и стилистическом. Хотя я не был поклонником Джина Симмонса; мне нравился Эйс Фрейли, потому что он был соло-гитаристом. Мне нравилась вся эта «звездность», и KISS, казалось, возвели ее на новый уровень. Так же, как Эксл Роуз заставил всех ненавидеть рок-звезд, Джин Симмонс и Пол Стэнли заставили рок-звезд казаться какими-то унылыми и страдающими манией величия, и, насколько я мог судить, это отнюдь не плохо. KISS были одной из первых групп, которых я увидел живьем, и не мог не заметить, что невообразимое количество их поклонниц выглядели как болельщицы-танцовщицы команды «Даллас Ковбойс»: блондинки в топиках, казалось, готовы были растерзать музыкантов KISS. А если группа недоступна, ну, тогда парень, стоящий рядом в толпе, тоже сгодится.

Мою любовь к музыке, и особенно образ жизни, который она подразумевала, в нашей большой семье оценивали скептически. Мама, конечно же, всегда была против: с одной стороны, я знал, что она любит меня и поддерживает и хочет, чтобы я стал счастливым и успешным человеком. С другой стороны, алкоголизм, наркомания и дьявольская музыка ее сына противоречили принципам Свидетелей Иеговы: они принципиально несовместимы. Аналогично мой свояк Боб Уилки все больше разочаровывался в том, как быстро меняются мои интересы. Я ему нравился, когда играл в бейсбольной команде или был подающим надежды мастером боевых искусств (я ходил на занятия в YMCA[1] в Стэнтоне прямо через дорогу от полицейского участка Боба). Эти профессии он еще мог принять. Но играть в группе? Слушать хеви-метал?

Не-а.

Однажды, когда мне еще не исполнилось пятнадцать, Боб приехал домой и обнаружил, что я зависаю у него в доме и слушаю альбом Judas Priest Sad Wings of Destiny. Он открыл дверь, подошел к проигрывателю и убавил звук.

– Это что еще за чертовщина? – спросил он, с отвращением размахивая конвертом альбома.

– Judas Priest, – ответил я, немного оробев.

– Чье это?

– Мое, – пожал я плечами.

Услышав это, Боб кинул куртку, сделал два больших шага в мою сторону и дал в морду.

– Чтобы я больше не видел этого дерьма в своем доме! Ты понял?

Я стоял, оглушенный и потрясенный, держась рукой за щеку и едва сдерживая слезы.

– Да, сэр.

А что мне было делать? Я слишком уважал Боба, чтобы ему ответить. Он бы мне все равно задницу надрал. Чувак, на минуточку, был профессиональным спортсменом – да еще и копом! К тому же, Боб вошел в нашу семью – и в мою жизнь – как хороший парень. Он женился на Сьюзен, усыновил ее ребенка и вообще вел себя в старомодной рыцарской манере. Подобный поступок был совершенно не свойственен его характеру.