Посвящается моему деду К.Н. Мкртычеву, оставившему после себя весомый вклад в общественную жизнь своего поколения, и моему младшему сыну Михаилу – за помощь в придумывании сюжетных перипетий.

Из речи Валериана Эмильевича Сабелото: «Основная цель этих игр – единение. Не только человека и природы, но человека и человека. Ведь дружба – самый ценный дар социума!»

В первый день (вернее, полдня, что осталось у нас после высадки) наш отряд Л-5 успел пройти только один перегон, мы питались выданными пайками, пили воду, набранную ещё на станции – словом, не игра, а прогулка за городом, особенно для нас троих, проверенных «выживальщиков». Хотя для двоих новеньких это, должно быть, выглядело не так уж легко – шли мы с приличной скоростью и много петляли, заметая следы, берегли дыхание и азарт на будущие дни и почти не разговаривали, хотя были безумно рады собраться вновь. Велка и Ким тоже молчали, не комментировали, ничего не спрашивали, не ныли, назад на станцию не просились, хотя и были «купольные», да и к отряду нашему примкнули самыми последними.

Задача первого дня – разойтись как можно дальше, а уж потом составить план, поэтому сначала в любом случае всё решает командир. Иногда отряды на протяжении всей игры выбирают авторитарный способ управления, но не в нашем случае. Когда в конце дня на привале мы сопоставляли карту с таск-листом, куда вписаны задания, все соотрядники имели право голоса, даже новенькие. Правда, Ким молчал, зато Велка дала пару ценных советов. И хотя в тот момент я подумал, что не зря позвал их к нам, это всё равно ничего не значило – «Выживалки» имеют свои законы и логику, здесь, чтобы стать отрядом, надо обкататься, притереться, срастись…

– Я им не верю, – прошептала перед отбоем Лада, кивнув на новеньких, уже срубившихся от усталости в коконах турбоспальников. – Сдадут нас при первом же удобном случае.

– Ну и пусть, – пожал плечами Ярик. – Откупимся ими и всего делов.

У Лады поползли вверх белёсые брови – брать «балласт» считалось дурным тоном, чем-то трусливым и недостойным. Иные отряды, конечно, брали, но мы никогда. Ярик смутился под острым девчоночьим взглядом.

– Не, ну если сдадут, – поправился он. – А если нет, то и мы нет.

Лада наморщила обгорелый нос и ничего не сказала. На том и закончили разговор.

– Родь, – позвала меня Велка через час после начала перегона второго дня. – В наших с Кимом флягах почти не осталось воды – надо бы источник найти.

– Надо, – согласился я, хотя у нас троих фляги были пусты лишь наполовину.

Мои друзья кивнули, ничем не выказав удивление или несогласие с моим решением. Я мог бы поделиться водой, мы все могли бы поделиться, но в «Выживалках» вода – главный ресурс.

– Вон кеонтцаль, – Лада указала на группку деревьев на востоке, их кроны были обвиты чем-то лентообразным.

– Здесь тебе не Призма, – хмыкнула Велка.

– Что ты имеешь в виду? – крылья носа у Лады заострились в предчувствии перепалки.

– Планета другая…

– И чё?

– А то, что, во-первых, это не кеонтцаль, а лонтарии…

– А не пофиг? – перебила наша подруга новенькую. – Они тоже любят воду.

– Болота. Они любят болота, – смуглое, плосковатое лицо Велки выражало вселенское спокойствие.

– Ой, да много ты знаешь, «купольщица»?!

Удивительно, но Велка даже на это обзывательство не обиделась, а спокойно пояснила:

– Когда своя флора и фауна с гулькин репей, поневоле станешь изучать другие планеты.

– Ха! По книжкам? По видосам? Изучала она! Да я пять «Выживалок» прошла на четырёх планетах. А ты что видела через свой застеклённый небосвод?

Ладу уже несло, она забыла негласное правило игр – не гнобить новичков, тем более прибывших с планет, укрытых куполами. Но тут Ким звонко и беззаботно рассмеялся.

– Ой, не могу! Где ты видела купол из стекла? – приговаривал он сквозь смех. – Стекло! Купол… А-ха-ха-ха…

Лада вспыхнула – это было заметно даже сквозь красноту её загара. Она всегда обгорала в первые перегоны, но никогда не пряталась от солнца, хоть и пунцовела, словно медная проволока, хоть и теряла очертания бровей и ресниц, но мне кажется, за все наши игры она ни разу не была такой красной, как сейчас.

Велка терпеливо ждала, пока брат отсмеётся. Лишь на секунду мне почудилась тень превосходства в тёмно-синих, почти чёрных, глазах новенькой, но если она – эта тень – и мелькнула в глубине воронёных зрачков, то скрылась весьма резво.

– Хватит, – строго оборвал я отряд. – Поругались, посмеялась – и геймовер.

– «Мир полон любви», – пропел вдруг Ярик, умудрившись сфальшивить даже в этой короткой фразе.

– Мир полон идиотами, – процокала Лада, но, слава космосу, лишь я понял её слова.

– Довольно, – цокнул я ей.

Подруга состроила гримасу – с тех пор, как я выучил язык тугоструйников, она потеряла возможность безнаказанно комментировать вслух.

– Если знаешь, где вода, укажи, – сказал я Велке.

Она заозиралась, но не растеряно, а вдумчиво.

– Надо сообразить…

– Ну, ты соображай, а мы пока к воде пойдём, – беззлобно заметил я, уверенно указав в нужную сторону.

Всё-таки не зря именно я был командиром отряда.

Воду мы нашли быстро – как бы ни гордилась Лада количеством пройденных игр, до меня ей было далеко. В конце концов, я некогда участвовал в создании «Выживалок». Или это был не я?

Снова чужие, не мои воспоминания полезли в голову, иногда они помогали, когда были к месту, иногда, как сейчас, стреляли в висках чем-то инородным. Но я никогда не подавал виду – играть на слабостях не в моём характере.

А ведь нынче это модно – быть немного ущербным, но преодолевающим свои недостатки, этаким романтическим героем. Лет десять назад романтизм вновь стал популярным. Подростки бросились перечитывать старьё вроде «Героя нашего времени» и «Героя иного времени», потом в ход пошёл и новодел – «Герой и время», «Герой вне времени», «Время без героя»… Даже «Выживалки» из узкоспециализированной биологической игры стали всеобщим увлечением – мол, слияние с природой, поиск внешней и внутренней свободы.

Но лично я не потому несколько раз в год спускаюсь на новую планету, что нуждаюсь в доказательстве собственной исключительности. Хотя моя мама опубликовала целый исследовательский трактат, в котором ярко и убедительно приравняла этапы исторического пути всего человечества и этапы развития каждого человека, а также вполне уверенно доказала, что поздний подростковый период идентичен эпохе романтизма, но я, во-первых, ещё маловат для XIX века, так как мне всего тринадцать с половиной, а это, по маминой теории, «Эпоха Великих Географических открытий», а во-вторых, я не желаю выглядеть, а тем более притворяться, физическим или нравственным калекой. Поэтому мой отряд даже не догадывался о приступах чужих воспоминаний, которыми меня наградила наука и генетическая ирония.

Когда мы стали наполнять фляги, Велка заметила, что в моей изначально было больше воды, чем у неё с братом.

– Так тебе не нужна была вода? – спросила она.

– Вода нужна всегда, – пожал я плечами и, дождавшись, пока индикатор маякнёт об окончании обеззараживания, отпил добрую половину фляги, а затем вновь наполнил её.

Мои ребята делали так же.

– Надо пить, пока есть вода, – объяснил я новеньким. – Обезвоживание – худшее, что может случиться.

– Но разве можно напиться впрок? – недоверчиво спросил Ким.

Его скуластое лицо светилось от любопытства, словно мордочка у мелкого лесного зверька, впервые столкнувшегося с человеком.

– Можно, – сказал Ярик и залпом выпил полфляги.

– Пейте. Впереди пустынные земли, – озвучил я всем известную информацию, так как план перегонов мы делали вместе.