Главврач пришёл из местного Медицинского института, молодой профессор, невропатолог, психиатр, посвятивший себя проблемам неизлечимо больных детей. Он согласился при условии, что у него будет заместитель-терапевт в лечебном корпусе, чтобы он, Виктор Сергеевич Покровский, мог целиком посвятить себя интернату для больных детей.

Это и был третий корпус. Он жил своей замкнутой жизнью. Детей там было немного, всего шестьдесят человек.

Они не умели говорить и смеяться, просто улыбались иногда совершенно беспричинно и плакали тоже беспричинно. И никто не знал, о чём они думают, и думают ли вообще.

Они не играли друг с другом, а бродили каждый сам по себе. Но странно – вдруг подходили к кому-нибудь из взрослых и обнимали их.

И взрослые тоже обнимали их и гладили по головкам. В этом корпусе могли работать только очень добрые люди.

Кабинет Виктора Сергеевича был буквально забит умными приборами. Профессор прикреплял датчики к детским головкам и часами изучал кривые, понятные только врачам. Здесь боролись за каждого ребёнка, но улучшение шло очень медленно, почти незаметно.

Проходили годы, пока он мог отдать ребёнка родителям или перевести в интернат для детей с замедленным развитием и специальной школой. И это уже считалось победой.

В этом году у него не осталось помощников – два молодых врача уехали в столичные институты один за другим. Медсестра, три нянечки – вот и весь штат.

Женя шла по дороге от причала. Забор санатория был скрыт деревьями, а ворота распахнуты настежь. Будка охранника была, и морячок вышел навстречу.

– Можно, я чемодан оставлю? Мне нужен главврач, Виктор Сергеевич.

– Виктор Сергеевич у нас в третьем корпусе. А у вас кто там, брат или сестричка?

– Я работать приехала.

– Работать? В третий корпус? – морячок глянул на неё с уважением.

Они шли по дорожке из жёлтого гравия, он нёс её чемодан.

– Меня Сашей зовут, а вас?

– Женя.

– И кем вы будете работать?

– Кем возьмут. Я студентка, учусь в Меде.

– Проситесь медсестрой. Уколы умеете?

– Конечно. Кем возьмут, тем и буду работать.

Третий корпус был огорожен ещё одним забором, и ворота смыкались глухо, так, что и щелки не оставалось. Саша позвонил, открылось окошко.

– Лёш, ты сегодня? К вам девушка на работу. Принимай, я пошёл. Счастливо вам!

Лёша зачем-то долго листал её паспорт.

– Так. Видите белое здание? Подниметесь на второй этаж, пройдёте зал, справа коридор, там кабинет главврача, вторая дверь. Не заблудитесь? Может, позвонить, чтобы встретили?

– Не надо, я найду.

Она шла через тот самый зал, по которому бродили дети, глядя, как слепые, прямо перед собой. Одни улыбались чему-то, а кто-то плакал беззвучно. Это был шок.

Хотелось скорее пробежать этот страшный зал. Или повернуть обратно, сбежать вниз по гравию, проскочить мимо дежурного в окошке и Саши, на шоссе, по нему на пристань, и спрятаться на «Ласточке» до самого отплытия.

В кабинет Виктора Сергеевича Женя вошла твёрдым шагом, по крайней мере, она так считала. Он посмотрел ей в лицо и понял всё.

– Здравствуйте, Виктор Сергеевич. Вы меня помните? Я Женя. Ничего, что приехала без звонка? И задержалась после сессии, рейс только по выходным.

– Я думал, это у вас так, порыв. Здесь работа, как вы успели заметить, не для слабонервных. А почему, собственно, без звонка?

– Я боялась, будете отговаривать. Вы и пытаетесь, я же вижу!

– Вы правы. Самое лучшее, что вы можете сделать – уехать этим же теплоходом. Он уходит завтра.

– Ну вот.

– Вы видели наших детей?

– Да, я видела детей, когда шла через зал. Конечно, сердце сжимается. У нормального человека так и должно быть. Но мне кажется, кроме лечения им нужна любовь, каждому в отдельности! Вы же говорили – вас, взрослых, очень мало – обстановка тяжёлая, оклады маленькие.

– Ну, хорошо, в порядке эксперимента – оставайтесь до следующего теплохода. Походите, присмотритесь к детям. Я давно хотел поработать с кем-нибудь из них индивидуально.

Женя ходила по залу и думала, как это тяжело – видеть их каждый день и чувствовать своё бессилие!

Худенький мальчик лет десяти подошёл и обнял её.

Она не знала ещё, что дети делают это часто и бессознательно.

– Как тебя зовут? – Мальчик молчал.

– Антоном его зовут, Антон Солнцев, – сказала нянечка.

– Антон, ты слышишь меня?

В его глазах ничего не отразилось. Он только прижался он к ней всем телом, будто ища защиты. И она крепко обняла мальчика – может, это сейчас и есть его язык, способ общения с окружающими?

Главврач увидел издали, как они стоят, обнявшись.

А потом Антон высвободился и пошёл через зал, обходя других детей.

– Женя, зайдём ко мне.

В кабинете на столе были разложены бумажные ленты с бесконечными кривыми.

– Вот это записи Антона. Мне кажется, здесь появляется надежда, он реагирует на какие-то возбудители, раньше этого не было. Давайте попробуем. Будете всё время рядом – гулять, разговаривать. И наблюдать, отмечать малейшую реакцию. Хватит у вас терпения?

– Я всё сделаю, если есть надежда.

Женя и Антон сидели на стволе огромного дерева, которое давняя буря выбросила на берег, а солнце и ветер довели до белизны. Океан лежал перед ними, и мальчик смотрел вдаль. Что он видел?

Два дельфина играли почти у берега. Пускали фонтаны, барахтались, выпрыгивали из воды.

– Это дельфины, Антон!

Он не обернулся на звук её голоса, ничего не отразилось на его лице.

– Куна, смотри, девушка, что была утром на теплоходе.

– А с ней мальчик. Он болен, его мозг застыл и молчит, видишь?

– Ты знаешь, у таких людей бывает очень тонкая грань между отсталостью и гениальностью. Только чуть-чуть сдвинуть… Можно попробовать.

– В другой раз, давай сначала проверим Тёплую бухту. И нам ещё надо отыскать Дельфинарий!

Тёплая бухта была на месте, и в ней по-прежнему, как прошлым и позапрошлым летом, никто не купался.

– Всё же непонятно, почему люди развиваются так медленно. Здесь тёплое течение подходит почти к самому берегу уже тысячу лет, вода другого цвета, потому что водоросли другие, кишат мальки, а люди не догадываются, что здесь можно плавать с удовольствием, – сказал Дэн.

– На самом деле они уходят всё дальше и от своей природы, и от окружающей. И при этом считают себя самыми умными во Вселенной.

– Нет, на Земле. Они думают, что есть инопланетяне, они прилетят и решат все их проблемы. Как детёныши.

– Дэн, где же, где их Дельфинарий?

– Слышишь, музыка? Поплыли!

В Дельфинарии вот-вот должно было начаться представление. Директор, Игорь Александрович, стоял у края большого бассейна и смотрел на переполненные трибуны.

Кого там только не было!

Вся Санаторная зона, гости из Города. Он очень волновался. Путь к этому дню был так долог, что начало его терялось и в дали, и во времени.

Жена не захотела менять привычную жизнь на неизвестность, Запад на Восток, тёплое море на холодный океан. Научную работу в институте пришлось заменить на полукустарную, в одиночку.

Но он был фанатик, изучал дельфинов много лет. И сегодняшний праздник был не то чтобы осуществлением мечты, но каким-то промежуточным результатом.

На самом деле ему хотелось изучать дельфинов в их естественной жизни. Это была его самая давняя мечта.

Для дельфинов, Чака, Идриса, Сильвы и Бетти это было первое представление на публике, игра, весёлая и забавная. Их заводил шум на трибунах, волнение директора и Коли, дрессировщика, которых они считали членами своей семьи.

На кромке бассейна лежали шесты и круги, в ведре плескалась рыба для угощения после удачного номера. Коля уже надел свой блестящий чёрный костюм для первого отделения.