– Не сомневайтесь, ваше высокопревосходительство! Понимая всю ответственность и принимая во внимания личный интерес государя императора…

– Именно так, господин начальник Сыскной полиции! Именно так! Не обижайтесь – но вам, не будучи потомственным дворянином, трудно, наверное, ощутить меру ответственности, возлагаемой дворянским званием к своему поведению. Ступайте, Иван Дмитриевич! Ступайте и ищите настоящего убийцу.

– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! Непременно сыщу. Но Ландсберга, воля ваша, я все же по его возвращению в столицу арестую…

Прапорщик фон Ландсберг, как и обещал Путилин, должен был быть взят 2 июня на дебаркадере Варшавского вокзала. Это «литерное» мероприятие Путилин планировал произвести, по настоянию градоначальника, самолично. К моменту возвращения Ландсберга в столицу сомнений о его причастности к двойному убийству в Гродненском переулке у Путилина не осталось.

Выслушав вторично вызванного внеурочно по гродненскому делу начальника Сыскной полиции, Зуров некоторое время помолчал, глядя на бесшумно меняющуюся за тройными стеклами окон кабинета суету городской жизни.

– Браво, господин Путилин! – наконец заговорил градоначальник. – Браво! Ваша служба – и вы лично, разумеется! – проявили столь много усердия в раскрытии этого дела, что прямо не знаешь, благодарить вас или… поругать хорошенько…

– Ваше высокопревосходительство, до сей поры я полагал, что задачи вверенной мне Сыскной полиции столицы заключаются именно в восстановлении истины и справедливости…

– Оставьте это, господин Путилин! – Зуров много раз доказывал свою личную храбрость на полях сражений и не боялся служебных интриг. – Нет ничего предосудительного в том, что я глубоко сожалею о том, что при огромном скопище негодяев и убийц в Санкт-Петербурге гнусное убийство, тем не менее, совершил потомственный дворянин, гвардейский офицер. Да-с, сожалею! А еще больше я сожалею о том, что столь очевидного безумства этого сапера не хватило на то, чтобы, ужаснувшись содеянному, сразу пустить себе пулю в лоб! Ваши люди следили за Ландсбергом в его поездке, Иван Дмитриевич? – неожиданно и безо всякого перехода спокойно спросил Зуров.

– Всенепременно. Вслед за Ландсбергом в Ковенскую губернию выехали, как я вам и докладывал, два моих опытных агента наружного наблюдения. Из их телеграфных депеш я знаю, что Ландсберг не покидал пределов поместья, почти не выходил из дому. Подробный отчет будет представлен вашему высокопревосходительству сразу после ареста.

– Да-да, конечно. А о самом офицере удалось собрать какие-либо дополнительные сведения? Я имею в виду мотивы, проливающий свет на причины этого ужасного, недостойного дворянина преступления?

Путилин невесело усмехнулся.

– Должен вам заметить, ваше высокопревосходительство, что господа офицеры гвардейских полков весьма щепетильно относятся к любым попыткам получить хоть какие-то сведения, касающиеся членов их воинского братства. Одного из моих агентов выбросили прямо из окна буфетной Офицерского собрания Саперного батальона. А второго, наводящего осторожные справки о Ландсберге в казармах, едва не зарубил саблей какой-то разъяренный «дерзостью штафирки» офицер. Тайную полицию, господин градоначальник, никто не любит. Ну, преступному элементу, как говорится, сам Бог любить нас не велел. А вот армейские офицеры, скажите, сделайте милость, ваше высокопревосходительство, они-то отчего на нас волками глядят? Одному государю служим, печемся, по мере сил, о пользе своей Отечеству. Впрочем, вряд ли вы, Александр Елпидифорович, станете в этом вопросе на сторону полицейских властей… Прошу простить невольный упрек, ваше высокопревосходительство! А что касается огласки – не извольте беспокоиться: подозрения относительно Ландсберга, согласно вашему указанию, содержатся от газетчиков в строжайшей тайне.

– Вот-вот, Иван Дмитриевич – в тайне! В строжайшей тайне, улавливаете? – градоначальник снова подошел к окну и продолжил, стоя спиной к Путилину. – Скажите-ка, Иван Дмитриевич, исходя из вашего многолетнего опыта общения с преступным элементом. – Большие пальцы сцепленных за спиной ладоней градоначальника быстро закрутились вокруг себя и снова замерли. – Скажите-ка, а если преступнику становится очевидным то, что его злодейство раскрыто, что арест последует с минуты на минуту… Что впереди – позор судебного разбирательства, ужасы каторги, отречение от него родных и друзей и тому подобное? Каковы обычно его действия?

– Я понял вас, Александр Елпидифорович, – бесстрастно улыбнулся в спину собеседнику Путилин. – Должен сказать, что в моей практике бывали случаи, когда злодеи при аресте делали попытки свести счеты с жизнью. Что же касается Ландсберга, то не могу, разумеется, поручиться за то, что он не предпримет такую попытку. Но если и предпримет… Должен вам заметить, что при аресте преступника полицейские чины всегда имеют в виду подобный вариант развития событий и держатся начеку.

– Начеку… Вот именно поэтому завтрашнее задержание Ландсберга я поручаю провести вам самолично, – Зуров подошел к Путилину, и, глядя ему прямо в глаза, закончил: – Встретите его на вокзале, объявите о подозрениях в его отношении. Предложите проехать для выяснения всех обстоятельств в казармы. Вместе с вами на Варшавском вокзале будут офицеры его батальона – я уже отдал распоряжение батальонному командиру, князю Кильдишеву. Так вот: вам предписывается действовать с этими офицерами в полной согласованности. Прошу обойтись на сей раз без этих полицейских штучек вроде обезоруживания подозреваемого, прилюдного хватания его под локти и прочего. Его товарищи и сам князь, вероятно, захотят первыми приватно побеседовать с прапорщиком. Возможно, непосредственно в казармах у саперов. Я запрещаю препятствовать этому, господин начальник Сыскной полиции! Побеседуют – а уж только потом можете выполнять свой долг.

– Вы предлагаете мне стать бесстрастным свидетелем минутного порыва отчаяния молодого человека? А на тот случай, если у него не хватит духу покончить с жизнью, то этот дух призваны поддержать его боевые товарищи? Извольте дать мне свое письменное указание на сей счет, ваше высокопревосходительство!

– Да не мое! Не мое это указание, Иван Дмитриевич! – закричал в голос Зуров. – Понимаете – не мое! Но самоличное! – градоначальник вернулся за свой стол, встал, опершись о него пальцами, и повторил уже почти просительно. – И не только мое – имейте это в виду! Даже не указание, если уж на то пошло, а… высказанные государем мысли вслух, что ли. В общем, вы свободны!

До прихода поезда Путилин успел переброситься несколькими фразами с двумя явившимися к тому же времени офицерами-саперами и дать распоряжение своей команде агентов, прибывших на Варшавский вокзал столицы на двух линейках. Офицеры были неразговорчивы, сыщики деловиты и собраны.

Когда паровая машина, удушливо шипя и плюясь во все стороны дымными и паровыми струями, подтащила к дебаркадеру пассажирский состав, Путилин уверенно пошел к третьему вагону. Офицеры следовали за ним в двух-трех шагах. Агенты и сыскные – кто с дворницкой бляхой, кто в полотняном переднике вокзального носильщика, кто под видом ротозеев – плотно взяли дебаркадер в кольцо.

Путилин, одетый в партикулярное платье, обращал здесь на себя внимание разве что своими диковинными пушистыми бакенбардами. Ландсберг с небольшим саквояжем в руке – Путилин узнал его по повязке на правой кисти и, разумеется, мундиру сапера, выйдя из вагона, смотрел только на двух своих однополчан.

– Господа! А вы-то здесь какими судьбами?! – удивился Ландсберг, и в этот момент Путилин, приблизившись, легко тронул офицера за локоть.

– Господин Ландсберг? Карл фон Ландсберг? – Путилин всматривался в лицо человека, знакомое ему по фотопортретам – и не узнавал его.

Глаза. Они жили на лице Ландсберга своей обособленной жизнью. Менялась мимика лица – от удивления по поводу встречи с однополчанами до недоверчивости к незнакомому человеку, неожиданно назвавшему его по имени. Глаза цвета холодной стали при этом ничуть не менялись – они смотрели так же отрешенно и как бы сквозь человека. Что-то дрогнуло в лице офицера, когда остановивший его, незнакомец мягко, но настойчиво повторил: