– Еремеев всю войну в тылу просидел. Мимо идет: в глаза не смотрит. Я тоже пыталась писать по разным инстанциям, узнать что-то об отце. Все мои письма напрасными оказались, – проговорила Катя, вытирая слезы.
Иван встал и начал ходить по дому, трогая руками вещи. Прошел на половину Кати. Там – ее узенькая железная кровать с вышитой накидкой на двух подушках, этажерка с книгами между окон. Вверху она повесила две большие свадебные фотографии (в темных красивых рамах) молодых еще родителей, взгляды которых были обращены друг на друга.
Эти портреты после революции подальше от глаз лежали, завернутые в мешковину, в шкафу. Фотографии отца и матери были сделаны после венчания в Москве. Состоялось это в 1901 году. Отец с усами и со строгим лицом на своем портрете смотрит прямо, но его лицо обращено к супруге. Он одет был в черный костюм с белой рубашкой и светлым шелковым галстуком. Мама на своем портрете изображена в профиль, с уложенными в прическу светлыми вьющимися волосами, в темном (из-за траура по своей матери) красивом платье.
Справа у стенки в комнате расположился комод с зеркалом. На нем Катя поставила довоенные снимки шести своих братьев. Два погибли, два уехали в другие города, Сергей (с женой) и Иван – это все, кто остался в этом доме.
На столе у бокового окна стояла глиняная миска с неоконченным вязанием и клубками шерсти. В детстве и юности у мальчишек семьи любимым озорством было развешивать по дому гирляндами повыше окон связанные Катей носочки, рукавицы и шапочки. Иван улыбнулся, вспоминая это, и огляделся по сторонам. В углу у двери – керосинка, деревянная лавка. На лавке – два ведра с водой. Под лавкой – большой чугунок, в котором варили еду в печи для скотины. На полке сверху – три чугунных утюга разных размеров, глиняные горшки и чугунки поменьше. Везде тщательно убрано, и образцовый порядок. Иван наклонился к своей котомке и поставил ее на лавку. От длинной дороги остались еще продукты. Он выложил из рюкзака мясные консервы на стол рядом с керосинкой. Катя все еще сидела за обеденным столом и смотрела в окно влажными глазами. Иван поднял и положил чемодан на диван. Блестящие замочки щелкнули, и он его открыл.
– Выбирай, сестренка, что нравится! У меня тут новые вещи, отрезы шелка, шерсти. В Берлине много разбитых магазинов было. Вот воспользовался, набрал подарков всем, – он обернулся к Кате.
– Богатство, Ваня! – Катя встала и подошла к чемодану. Коснулась рукой сиреневого отрезка шелка. Иван достал и подал ей кусок ткани.
– А Зине какой?
– Думаю, этот ей подойдет, – Катя указала на отрез другого цвета. Потом она стала рассматривать другие вещи в чемодане.
– А плащ и эта одежда – не нашего размера, – заметила она.
– Потом поговорим, Катя. Мне есть, что рассказать тебе.
– Посмотри, может, еще что-то понравилось, сестренка? – после паузы продолжил он. Катя отмахнулась рукой.
– Потом посмотрю как-нибудь! Пойду, картошки начищу, не всю съели прошлогоднюю, и надо стол собирать! К вечеру народ придет! Молока хочешь? Хлеб есть! – Катя захлопотала у печи.
Во дворе залаяла собака. В окно Иван увидел, что в калитку вошли трое мужчин. Он расправил гимнастерку и пошел к ним навстречу.
– Ну, здравствуй, Иван Михайлович! С возвращением!!! – мужчины обнялись и молча стояли, не находя слов.
Глава IV. СТАРАЯ ТУМБОЧКА В ДЕТСКОЙ КОМНАТЕ
На улице стояло все то же раннее лето. Москва была не жаркой и пасмурной. Дети еще не вышли на детские площадки, и только парочка пенсионерок у подъезда заняла свои позиции на лавочке, да спортсмен после пробежки качал пресс на тренажере спортивной площадки. До автовокзала Оле можно было дойти пешком за десять-пятнадцать минут. Беленькие кеды удобно шагали по тротуару, рюкзак был легким, а голова удивительно свободна от всего. Ехать в Стариково – всегда праздник и путешествие в беззаботное детство. Найти время тяжело, а ехать всегда приятно!
Перроны автобусов располагались под длинной эстакадой моста. Олин был под номером три. Уже выстроилась очередь из пассажиров человек в десять. «Значит ждать долго не придется», – предположила Оля, и была права. Плавно подошел автобус-экспресс, и водитель открыл дверь в салон. Приложив карточку, к валидатору, чтобы оплатить проезд, она с удовлетворением заметила, что можно сесть одной, да еще и на любимое место. Путь был размером в полтора часа неспешной поездки автобуса с остановками «по требованию» в городках и поселках. Пенсионеры, которые имеют больше возможностей путешествовать в рабочие дни, пользуются льготным бесплатным автобусом. Поэтому Оля доехала с двумя остановками прямо до своего места назначения быстро, и всего за час и десять минут. Выйдя из автобуса, она вдохнула сладкий воздух сельского края. Пути было два. Перейдя дорогу, можно свернуть в переулок и пройти по своей улице сразу. В плохую погоду лучше прогуляться по асфальтированному тротуару вдоль шоссе и свернуть уже дальше (у старого дома Ремизовых), через метров триста и прямо к дому, стоящему на второй линии. Оля решила пройти по своей улице и посмотреть, что зацвело в садах и на клумбах у соседских домов. Солнце в Стариково было не за тучами, а светило сквозь редкие легкие облака. Бросив взгляд на «гнилой угол» за далеким лесом, где зарождались все дожди этой местности, Оля с удовлетворением увидела высокое голубое небо! Значит, дождя сегодня можно не ждать. Всюду цвела сирень, а на углу ее дома белым ковром лежали лепестки облетевшей черемухи. Шелестели ветки огромной старой березы у ворот. Воздух был свеж и напоен ароматами цветущих растений и деревьев. Оля достала ключ от калитки и шагнула в свой любимый сад. Не заходя домой, обошла вокруг, отмечая большое количество цветущих многолетников: примул, анемон, всевозможных колокольчиков. Трава, подстриженная три недели назад, подняла многочисленные головки одуванчиков. Раскидистые хосты прикрыли не прополотые весной клумбы. Грядка бабушкиных пионов дружно зеленела резной зеленью. Было очень даже уютно и праздно. В доме слегка пахло сыростью, так как отопление было уже отключено. Пройдя по первому этажу, она открыла все форточки, пуская в дом теплый июньский воздух. Двери в сад открывать не стала, боясь любопытных соседских кошек: неизвестно, насколько здесь придется задержаться, может, всего часа на три. Выложив в холодильник свои нехитрые припасы, Оля отметила, что «неприкосновенный запас» в полном комплекте и плюс к нему пачка молока, пельмени и сливочное масло в морозилке, два яйца и вакуумная упаковка с сыром.
«Даже если останусь на пару дней, то в магазин идти не придется», – подумала она.
Горшки с мамиными фикусами стояли в тазах, чтобы не засохнуть за недели отсутствия хозяев. Они давно просили пить. Вылив им по леечке воды и пообещав напоить основательно позднее, она пошла дальше в свой обход. Выйдя в коридор, Оля стала подниматься по скрипучей деревянной лестнице на мансарду в свою комнату. Проходя мимо фотографий, развешанных на стене вдоль лестницы, она задержалась около снимка бабушки и дедушки. Они стояли, обнявшись в ветвях цветущей яблони, и счастливо улыбались. Тонкое благородное лицо дедушки Ивана и открытое большеглазое лицо бабушки Али излучали такую любовь и радость, которую можно было отнести и к себе, своему присутствию здесь и сейчас.
В мансарде было немного душно (из-за легкого запаха пыли). Оля не убиралась здесь с празднования Нового года, и легкий укол совести пробежал секундой в ее сознании. Открыла свою комнату и обвела глазами по сторонам. Как всегда, картины с лошадьми, раскрашенные нужными цветами по номерам, на школьных каникулах, слегка сдвинулись в бок. Вышитая девочка, танцующая под скрипочку мальчика, тоже наклонилась в сторону. Ничего не изменилось! Ее комната жила своей жизнью в ее отсутствие. Москитный тюль, укрывающий ее кровать, придавал комнате уютный старинный вид, как и картины маслом. Эти картины подарил Оле дедушка ее школьной подруги. Когда он закончил свою трудовую деятельность на заводе и оформил пенсию, то занялся копированием известных полотен. У Оли висел портрет «Саскии в образе Флоры» великого Рембрандта, картина с девочкой в лучах летнего солнца, похожей на саму Олю (неизвестного советского автора), и полотна с цветами! Любимый уголок, куда возвращаются мысли из путешествий и душного города. За невысоким книжным шкафом, который Оля собственноручно выкрасила в голубой цвет, стояла старенькая, покрытая лаком тумбочка, с вырезанными листочками и неглубоким рисунком. Именно в ней предположительно хранилась часть бумаг семьи ее дедушки, Ивана Михайловича. Эта тумбочка была из старого дома его родителей, и было ей более ста лет. Оля нечасто в нее заглядывала, только за старым деревянным этюдником мамы, если вдруг хотелось порисовать на природе.
