© Абрамов Д.В., 2022

© ООО «Издательство «Яуза», 2022

© ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Данное повествование является плодом фантазии автора, но большинство персонажей, естественно, имеют своих прототипов. Характеристики и действия персонажей, похожих на исторических деятелей описываемой эпохи, обоснованы сугубо личными знаниями автора и его личным мнением об этих персонажах. Хотя это мнение и сформировалось в результате, надеюсь, более-менее объективного изучения вопроса. Неполиткорректные действия и высказывания персонажей обусловлены их ролью в повествовании, и автор не всегда относится положительно к таким действиям и высказываниям. Если некоторые характеристики и действия персонажей книги читателю покажутся спорными или неприемлемыми, то автор может посоветовать такому читателю ознакомиться с трудами историка и ветерана разведслужб Арсена Бениковича Мартиросяна, в частности с последней его книгой-исследованием «Накануне войны. Можно ли было избежать трагедии». В своей книге А. Мартиросян приводит документы и свидетельства о прямой причастности части высшего военного командования РККА и части политического руководства СССР к трагедии 41-го года.

30–31 января 1943 года

г. Москва

Рабочий день Верховного Главнокомандующего только начинался. Первым на приём был записан начальник ГПУ РККА и по совместительству первый секретарь Московского обкома ВКП (б) Александр Сергеевич Щербаков.

После того как в октябре прошлого года в армии опять было введено единоначалие и комиссары превратились из партийных контролёров в заместителей командиров по политической части, многие высокопоставленные политработники никак не могли успокоиться. Потеря полномочий, власти, ресурсов не давали им спокойно спать и жить. В то же время многие карьерные комиссары всеми силами пытались показать и доказать свою нужность и незаменимость, пытались доказать, что без их чуткого и внимательного пригляда в армии расцветёт бардак и анархия.

Александр Сергеевич карьерным, кадровым комиссаром не был, опыт его военной службы ограничивался несколькими месяцами в Красной гвардии в 17—18-м годах. Чисто гражданский человек, практически всю жизнь посвятивший партийной и хозяйственной работе. И для него было полной неожиданностью назначение летом прошедшего года начальником Главного Политуправления РККА на место вроде бы как проштрафившегося в Крыму Мехлиса. Подводных камней на новом месте было немерено, проблем выше крыши, и ко всему ещё никто с него не снимал ответственность за повседневную жизнь Москвы. И Щербаков, пожалуй, был единственным человеком в ГПУ, вздохнувшим с облегчением 9 октября 1942 года, когда Указом Верховного Совета СССР был отменён институт комиссаров в войсках и существенно урезаны права политорганов в армии и соответственно сократился круг обязанностей начальника ГПУ. Но… Но короля играет свита. Опытный подчинённый всегда может, подавая информацию начальнику и почти не искажая действительность, сделать те или иные акценты и добиться тем формирования у начальника приятной для подчинённого картины мира, сподвигнуть начальника к желаемым выводам и действиям. А начальник попадает в ловушку, он вынужден реагировать на ситуацию исходя из информации, предоставленной подчинёнными. Вот и сейчас начальник ГПУ пришёл на доклад к Сталину, вынужденный отреагировать на весьма тревожные доклады подчинённых. Можно было бы, конечно, не идти к Верховному. Можно было отправить эти доклады в Прокуратуру, это их тема, и пусть они сами разбираются. Собственно, так Александр Сергеевич и сделал, но партийный опыт ему подсказывал, что всё же имеет смысл доложиться и напрямую.

– Здравствуйте, товарищ Сталин.

– Здравствуйте, товарищ Щербаков. Присаживайтесь. С чем пожаловали?

– В ГПУ поступили сигналы о нарушениях советских законов командованием 9-й танковой бригады при освобождении Риги.

– Слушаю вас, излагайте.

– 9-я бригада при освобождении Риги взяла в плен более полутора тысяч советских граждан, мобилизованных немцами в полицию, Вермахт и СС. Генерал-майор Брежнев, не поставив в известность военный трибунал фронта, не проведя расследование, организовал расстрел всех этих пленных. Причём, по имеющимся данным, расстреливал лично и одномоментно из ручного пулемёта. Далее, им была организована прямая радиотрансляция с места расстрела. Трансляция велась на русском, немецком и прибалтийских языках. По некоторым данным, кроме того, были организованы пытки пленных. В частности, пленных сажали на кол, пленных скидывали в ямы с голодными медведями. В Рижской типографии были отпечатаны газета и листовки, в которых красочно описывались казнь и пытки и содержались призывы так же поступать со всеми гражданами, сотрудничающими с немцами. Газета и листовки впоследствии массово разбрасывались с самолётов на оккупированной немцами территории Прибалтики.

– Чингисхан какой-то! Всё действительно так и происходило? У Брежнева, конечно, есть склонность к авантюрам, но особой кровожадности и склонности к садизму я у него не замечал.

– Информацию о произошедшем ГПУ получило вчера от политотдела 2-й танковой армии. Проверить её достоверность ГПУ не имеет возможности. Для проверки я её отправил в Прокуратуру, Бочкову.

– Ну, так пусть проверяет. Что вы-то возбудились?

– Товарищ Сталин, есть информация о том, что немцы, взятые в плен 9-й бригадой, никаким репрессиям не подвергались, никто из них не был расстрелян, более того, значительная часть раненых немцев была передана немецкому командованию. То есть генерал Брежнев собственноручно расстреливает без суда советских граждан и в то же время заботится о нацистских солдатах. Как-то это с политической точки…

– Предателей! Предателей расстреливает.

– Но без суда, товарищ Сталин!

– Да, здесь вы правы. Но не будем спешить, пусть Прокуратура разберётся, проверит. А то знаю я, как на фронте сказки-легенды рождаются. Один из пулемёта полторы тысячи расстрелял! Это что ж у него за пулемёт такой был? Какая лента в том пулемёте должна быть? Килограммов пятьдесят?[1] И пулемёт ещё килограммов десять-пятнадцать! Да и стрелять бы пришлось непрерывно минуты две.

– Я как-то об этом не подумал, товарищ Сталин, – смутился Щербаков.

– Обо всём надо думать. Но ладно, вам простительно. Вы – человек гражданский. Но на будущее – учите матчасть. Пригодится.

– Так точно, товарищ Сталин.

– А за информацию – спасибо. Посмотрим, что там Бочков накопает. А то с Брежнева станется. Бригадой пару миллионов немцев смог окружить[2], мог, наверное, и полторы тысячи одной очередью положить.

Щербаков ушёл, а Сталин задумался. Рано, конечно, делать какие-то выводы. Не раз бывало, что действительность совсем не соответствовала докладам. Но как в народе говорят – дыма без огня не бывает. Что-то там в Риге Брежнев такое натворил. Вопрос только в том, что реально?

Не раз и даже не один десяток раз Сталин сталкивался с людьми, с уважаемыми и заслуженными людьми, которые сиюминутную целесообразность ставили выше соблюдения закона, с людьми, которые считали человеческие жизни и смерти – цифрами и статистикой, не видя за этими цифрами реальных людей, их семей и близких. Таким «уважаемым» ничего не стоило пожертвовать тысячей, сотней тысяч, миллионом жизней ради достижения своих «великих» целей. Сталин не мог себе представить цель, ради которой стоит убивать. Лишить жизни человека можно только за вину, за Большую Вину. Врага можно убить в бою, на войне. Но, когда бой закончен, лишить жизни можно только за вину, вину, доказанную в соответствии с Законом. И будет очень печально, если Брежнев окажется таким же, как те «уважаемые и заслуженные», не ведающие ценности чужой жизни, с которыми Сталин боролся всю свою жизнь. Будет печально! Если будет… Ведь может быть и наоборот. Ведь не единожды бывало, что достойного человека пытались измазать в грязи, убрать с дороги к «великой» цели те самые «заслуженные», приписывающие настоящим людям свои пороки. И больших трудов стоит разобраться в каждом конкретном случае, что мы сейчас имеем?