Само по себе физическое упражнение в его механическом выражении появилось в бытии неспроста – это фундамент для активности ума, на коем зиждется радость, имеющая имена: любовь, счастье, мир и покой, вечность, постоянство, цельность, пустота горя, ясность мышления и ума и так далее. Точнее можно сказать, что такая формулировка некорректна, ибо на самом деле тело человека – это составляющая сердечных процессов, призванных поставлять в мозг самую чистую и насыщенную всем необходимым кровь. Просто все это зиждется на хорошей работе мозга, коя вне движения – как выражения Царства Небесного, как естественного фундамента для пребывания молящегося человека с Ним и в Нем – невозможна. Движение – это такой образ жизни в Раю.
Потом это движение являет нам иной образ Бога – цикличность. Позднее люди пришли к необходимости еще более усилить бытие в Боге – движение направили на строительство могильников. И так далее, о чем сказано в предыдущем абзаце: все максимально полностью и без остатка должно быть поглощенным Абсолютом Жизни и Его Любви. В пределах этого будет идти научно-техническая революция. Почему-то ученых этот момент ввел в ступор. Да, переход от кочевья (люди шли за стадом парнокопытных и питались от него) к оседлому образу жизни привел к тому, что рацион питания значительно оскудел; упал и достаток жизни, но людям нужно было выкристаллизовать любовь в самом чистом виде. Ведь только любовь обеспечивает живучесть в условиях жесточайшего естественного отбора, в коих оказался древний человек. Этим он побеждал всегда, и именно это он будет взращивать среди своих соплеменников. Таковы условия бытия во Царствии Небесном: как при жизни земной, так и после нее. Иными словами, вся история человечества – это такой культ любви в самом ее чистом виде. Далее мы уже будем вести обоснования этого понятия в самых непривлекательных формах, кои стали актуальными в современном мире. И вот тут-то важно сказать о том опыте, который был уже наработан в дохристианские времена, в эпоху так называемого «язычества». В этой работе не пытаюсь реформировать веру, но и путь ко Христу никто отменить не вправе, ибо оный всегда актуален. Все дело в том, что последними революциями, начиная с Петра Первого и заканчивая Октябрем 1917-го, сама вера православная осталась непорушенной, но вот этот опыт пути ко Христу планомерно уничтожался. А ведь народ нужно вести к вере всегда, причем следуя теми же путями, коими шли славяне ко Христу в древнеславянском образе пути и веры.
Тут надо ясно себе представлять то, что само Евангелие – это уже очевидное, кое стало таковым благодаря сокрытому. Представьте себе, что вы смотрите бой боксеров-профессионалов. И вот вам говорят, что надо быть похожими на них. Но не говорят главного, а именно – каков путь к этому совершенству. Примерно так нам ныне несут православие, как уже нечто сбывшееся. Любовь надо стяжать всей жизнью и ради именно этого стяжания и жить. Будет любовь – будет рвение к подвигу, и к христианскому – в том числе или в первую очередь. А это и есть древняя славянская традиция, которая этот момент выкристаллизовала в чистейшем виде. Во всем том, что мы находим, речь идет о величественных сооружениях мегалитического периода и вообще обо всех формах сосуществования (совместная охота на мамонтов), все это – такой тренировочный зал для подготовки к предстоящему бою. Только в нашем случае речь идет не о бое на ринге, а о жесточайшем естественном отборе и принятии Христа. Этот-то момент и является самым важным контрастом между современным православием и тем, которое было в те далекие времена и благодаря коему удалось выдержать нашествие Золотой Орды в течение 300 лет, да и вообще все тяжелые времена в суровых условиях климата. Монастыри являются хранителями пути к Богу.
Скажем иначе об этом же. Итак, мы изначально являемся насельниками только Царствия Небесного, несем в себе его выражение в виде системы «солнечное ядро – квант света – активность атома, вызванная взаимодействием этого кванта с поверхностью Земли» и изменить сему подобию Богу не можем, а если мы будем жить, то только в Нем, всецело погрузившись в Него. Окружающий мир может исповедовать этот момент только естественным для него образом и в пределах его физических способностей это творить. Видимое нами пространство во всем своем многообразии и множественной бесконечности – это не зеркальное отражение происходящего в пределах невидимого мира Божьего (по Платону), а неотъемлемая видимая составляющая его активности, всеобъемлющей полноты общения, в коем постоянно пребывают личности. Это лишь видимая часть айсберга. Просто душе надо видеть мир Царствия Небесного еще и вот таким образом, через многогранность материального мира, что становится также частью живительной полноты общения человека с Богом посредством телесности. Человек поисками Истины все сильнее и гармоничнее вписывается в этот диалог. То он носил на себе мощи усопших предков, то принял оседлый образ жизни, то начал строить могильники, то изобрел календарь, и теперь научный подход к богообщению позволяет еще большее. Просто для созерцания Царствия Небесного телесными очами и для непосредственной беседы с Личностью Творца телесными устами через все и вся сам выбранный нами инструмент и краски имеют такое естество, с помощью которого как-то иначе рассказывать о реальном положении дел у Бога невозможно. Даже сам момент зачатия новой жизни несет именно этот же прообраз: светило на небе, на самом деле зрим свет в конце тоннеля, стены коего – темнота пустоты вакуума. Это есть путь, в конце коего очень сильный яркий свет. В этом же прообразе вся наша жизнь – это тоже следование по этому самому, имеющему сообразность змию-искусителю, тоннелю, в конце коего под старость лет что-то мерцает все сильнее и сильнее («солнечное ядро – квант света – активность атома, вызванная взаимодействием кванта с поверхностью Земли»), Такова наша жизнь, ведь с кем общаешься, образ того и принимаешь (с кем поведешься, говорят, от того и наберешься). В этом суть грехопадения Первого Человека, после коего все мы так и несем в себе воспаление в прообразе этого змия, мы «маугли» в этом смысле. Сами по себе став ничтожеством во грехе, мы теперь созерцаем окружающий бесконечный, вечный, огромный, прекрасный мир Царства Небесного тоже в своем же образе – в образе ничтожества светящейся точки в конце тоннеля. Вечное и бесконечное видится нам таким, какими мы сами являемся, – временным и ничтожно малым. После общения с ним, приняв его образ – вид змия-искусителя, мы приобщаемся ко всей полноте Божественного не сразу, как это было естественно до грехопадения, а ничтожно малыми частицами. Мы, чтобы жить, в состоянии воспринимать только жалкие оттенки Божьего Бытия, причем в таком образе, коим сами являемся, – в распаде, то есть в том, чем реальность уже не является; мы видим только то, что уже было некоторое время назад. Для нас история пишется не актами любви, а утратами. Понимая сие, Христос во время Тайной Вечери Сам Себя называет Хлебом Жизни вечной. Во чреве нашем перемещаются поглощенный мир и целый космос. Все в окружающей нас реалии бытия имеет сообразность змию – все имеет линейность с началом и концом. Все вокруг сообразно сему. Да мы и сами временны и как бы идем по тоннелю от самого рождения, и «зубы, соки жизни пищеварительной системы ада» пытаются нас разрушить и потом разложить. В то же время сообразны сему – несем в себе змия, хоть и в преображенном виде, который все более и более ближе к образу Божьему, ведь общаться начали с Богом, с великим и вечным. В этом же прообразе предстает перед нами детородный женский орган, в коем имеется также этот же прообраз тоннеля со светом вечности в конце его. Он ведет к вечности жизни, хотя и в земном исполнении (то есть будущее человечества заложено в нем). Именно по этой причине древние устраивали культовые сооружения могильников-курганов именно в этом же прообразе (о чем свидетельствуют раскопы курганных захоронений). Для древних Солнце – это женская яйцеклетка, жаждущая оплодотворения. Вот еще один образ человека в единении с Богом.
