Я закрываю книгу и продолжаю наблюдать.

Мы едем сорок минут. Дёма засыпает. Бужу его, за руку отвожу к выходу. Он только проверяет фотоаппарат на шее.

Ещё двадцать минут идём до полей. Это недолго, говорит Дёма и выслеживает бабочек. Я не вижу ни одной, но это потому, что мне они не нужны, а вот Дёма видит. Ловко и быстро направляет «Фуджи» и щёлкает. Идём мы двадцать минут и ещё десять Дёма фотает. По пути смотрит и говорит «нет», но не удаляет. Сохраняет на потом, чтобы пересмотреть и снова сказать «нет». Это мы уже проходили.

Поля скудные, но цветущие. Земли не видно, всё ярко-фиолетовое. Солнце ровно над нами. На небе так же ни облачка. Цветов так много, что в глазах рябит. Я щурюсь, Дёма обмахивается рукой. Бабочек здесь вижу даже я. Все капустницы.

Сомневаюсь, что они утолят желание Дёмы в «уникальности» и «особенности», но, несмотря на свои слова, Дёма принимается за дело. Присаживается на корточки рядом с кустом и замирает. Он это умеет. Выжидает. Крутит объектив и примеряется. Щёлкает. Снова замирает. Поворачивается, настраивается и щёлкает. Иногда по нескольку раз подряд. Чтобы снова потом сказать «нет».

А я вот хочу, чтобы он сказал «да». Чтобы перестал метаться и принял свои фотки. Чтобы увидел свой собственный результат и сказал «хорошо поработал». Я хочу, чтобы его старания окупились для него самого. Нельзя же вечно убегать от этого.

Смотрю в его спину. На тёмную макушку. Снимаю с себя панамку и надеваю на него. Дёма только дёргается от внезапности, поднимает плечи, а потом успокаивается. Я присаживаюсь рядом. Рассматриваю миниатюрные цветочки, вдыхаю их запах. Смотрю на горизонт и не вижу границ. В таком месте разломы и зачатки проблем куда-то уходят. Я их не чувствую.

Снова вдыхаю и закрываю глаза. Пытаюсь быть как Дёма, тихим и сконцентрированным. У меня получается: я в моменте, ни о чём не думаю, ни от чего не завишу, только дышу.

Что-то щекочет нос. Я открываю глаза. Дёма разворачивается ко мне. Панамка на самых глазах, а в них какое-то чистое, искреннее удивление. Я смотрю на свой нос. Я уже увидел, но побоялся спугнуть.

Бабочка села. Я перестал дышать, а Дёма аккуратно поднял «Фуджи» и навёл на меня.

Он успевает заснять, прежде чем она улетит.

Смотрит, всё с тем же удивлением, которое придаёт ему свежести.

— Ну как? — спрашиваю.

Дёма показывает фотографию мне. Там я, посреди цветов, с косыми глазами смотрю на свой нос, а на носу чёрно-оранжевая бабочка. Сидит. Так же спокойно и мирно как сидел Дёма и выжидал.

— Мне нравится, — говорю.

— Ага, — Дёма тоже смотрит. Его удивление никуда не пропадает. Губы приоткрыты, будто ему ещё есть что сказать.

— А тебе?

— Мне? — шугается он. — Ну… не знаю.

Он не говорит «нет».

Ему нравится.

— То есть ты хорошо получился и композиция сохранена. И бабочка есть, — он много моргает, — ну… наверное, да. Хорошо получилась, да?

Он почти улыбается. И я улыбаюсь.

Я хочу сказать ему «о, дзёдзу», но он не поймёт. Если начну объяснять, он начнёт отнекиваться. А я не хочу портить этот момент. Он трепыхает, как бабочка своими крыльями. Он невесом и его так же легко потерять из виду.

— А как будет «хорошо» по-японски?

— «Умаи».

— Разве это не вкусно?

— А ты откуда знаешь?

— Сам же говорил. Когда ел. Такой «о, умай», а я спросил, что это значит, а ты сказал «вкусно».

— А, — я не думал, что проговариваю слова вслух. — «Умаи» говорят и тогда, когда что-то хорошо получается. Когда кто-то в чём-то хорош. Это как «вкусно», но относительно других вещей.

— Понятно, — Дёма сохраняет улыбку, смотрит на фотик и довольствуется.

— Можно ещё сказать «сугэ умаи».

— А это что значит?

— Типа «обалдеть как вкусно».

Он смеётся. Звонко и громко. Для меня этот звук как бальзам на душу. Я давно его не слышал. Я давно не видел его счастливого лица. Я даже забыл, когда мне было так спокойно.

— Ну, значит «сугэ умай», — говорит Дёма. — Я же… могу так сказать?

— Если тебе нравится.

Он смотрит на меня. Глаза расслаблены, лицо тоже. Выглядит отдохнувшим. Полным сил.

— Кажется, что нравится.

Даже не верю, что слышу эти слова.

— А мне… мне вот нравится больше. И все твои фотографии мне тоже нравятся. И я очень жалею, что ты не знаешь, насколько.

А Дёма не верит, что слышит это от меня.

— Правда?

— Правда.

«Хонто».

— Тогда скажешь потом, какие лучше всего?

— Обязательно.

Я беру его за руку и крепко сжимаю.

Никакой мир не будет сегодня рушиться. И трещины не будут идти вперёд, проблемы точно не взрастут и, быть может, завтра они завянут, если мы сможем сохранить этот волнительный и честный друг к другу момент. Я хочу, чтобы так было.

Дёма тоже сжимает мою руку.

Он хочет того же.