…Камень жжет ноги сквозь мягкие кожаные туфли, потому что камень раскален докрасна, и даже наложенные на одежду чары теряют свою силу. А впереди дымится чье-то тело, наполовину ушедшее в размягчившийся камень. Не у всех соратников чары выдержали Молот Судьбы.

– Гесер! – кричит мне в ухо рослый широкоплечий мужчина. Его черная бородка курчавится от жара, бело-красные одежды припорошены черным пеплом. Сверху падают, рассыпаясь порошком, кружевные черно-серые хлопья. – Гесер, надо решиться!

Я молчу. Я смотрю на дымящееся тело и пытаюсь узнать убитого. Но тут его защита сдается окончательно, и труп мгновенно вспыхивает, превращаясь в столб жирного пепла, уходящий в небо. Потоки рассеивающейся Силы колышут пепел, и тот на мгновение складывается в призрачную человеческую фигуру. Я понимаю, что именно падает на нас сверху, и к горлу подступает ком.

– Гесер, они хотят поднять Тень Владык! – В голосе мага в бело-красных одеждах панический ужас. – Гесер!

– Я готов, Рустам, – говорю я. Протягиваю ему руку. Маги нечасто творят заклинания вдвоем, но мы многое пережили вместе. И еще – вдвоем легче. Легче решиться. Потому что впереди – сотня Темных и десять тысяч людей.

А за нами – всего лишь сотня доверившихся нам людей и десяток магов-учеников.

Очень трудно убедить себя, что десять и сто дороже, чем сто и десять тысяч.

Но я смотрю на черно-серый пепел, и мне вдруг становится легче. Я говорю себе то, что всегда будут говорить себе сильные и добрые в такой ситуации. Через сто, через тысячу, через две тысячи лет.

Впереди – не люди!

Впереди – взбесившиеся звери!

Сила течет сквозь меня, Сила пузырящейся жижей наполняет жилы, Сила проступает на коже кровавым потом. Вокруг много, очень много Силы – истекающей из убитых Иных, рассеивающейся из произнесенных заклинаний, рвущейся из бегущих в атаку людей. Темные не зря привели с собой целое войско. Иным не страшно человеческое оружие, но машущие саблями руки, оскаленные в крике рты и жаждущие смерти глаза принадлежат живым бурдюкам, наполненным Силой. И чем больше ненавидит и боится это грязное человеческое отребье, согнанное под знамена Тьмы жестокими правителями или жаждой наживы, – тем сильнее идущие среди них Темные маги.

Но у нас в запасе есть заклинание, которое никогда еще не звучало под этим солнцем. Привезенное Рустамом с далекого северного острова, придуманное хитроумным Светлым по имени Мерлин, но ужаснувшее даже его, стоящего опасно близко к Тьме…

Белое Марево.

Рустам произносит чужие, грубо звучащие слова. Я повторяю вслед за ним, даже не пытаясь постичь смысл. Слова важны, но они лишь руки гончара, придающие форму глине; глиняная форма, в которую вольют расплавленный металл; бронзовые оковы, не дающие лишней свободы рукам. Слова все начинают и все заканчивают, в словах форма и направление, но решает все Сила.

Сила и Воля.

Я больше не могу сдержать ту мощь, что бьется во мне, с каждым ударом сердца готовая разорвать жалкое человеческое тело. Я открываю рот одновременно с Рустамом. Я кричу, но кричу уже без слов.

Время слов кончилось.

Белый туман вылетает из наших ртов, вздымается мутной волной – и накатывается на приближающуюся армию, на круг Темных магов, что плетут паутину своего заклинания… не менее ужасающего, но более медленного… чуть более медленного. Серые тени, уже начинающие подниматься из камня, сдувает белым туманом.

А потом Белое Марево настигает и Иных, и человеческих воинов.

Мир перед нами теряет краски, но не так, как это происходит в сумраке. Мир становится белым, но это белизна смерти, а не жизни, это смешение красок, которое так же бесплодно, как их отсутствие. Сумрак вздрагивает, сминается – слой за слоем слипаются меж собой, протягивая меж ледяных жерновов кричащих от боли людей и онемевших от страха Иных.

И мир застывает.

Белая мгла рассеивается. Остается валящий с неба пепел. Остается раскаленная земля под ногами. И остаются окаменевшие фигуры Иных – причудливые, очень часто совсем не похожие на человеческие тела, превратившиеся в гранит и песчаник, огрубленные и исковерканные. Перекидывающийся в тигра оборотень, припавший к земле вампир, воздевшие руки в тщетной попытке защититься маги…

От людей не остается вообще ничего. Сумрак поглотил их, переварил и обратил в ничто.

Нас с Рустамом трясет. Мы распороли ногтями кожу друг другу до крови. Что ж, мы давно собирались побрататься.

– Мерлин говорил, что Иных выбросит на седьмой, последний слой сумрака… – тихо произносит Рустам. – Он ошибся. Но так тоже вышло… неплохо… Эта битва… будет жить в веках. Это славная битва.

– Посмотри, – говорю я ему. – Посмотри… брат.

Рустам всматривается – не глазами, а так, как умеем мы, Иные. И бледнеет.

Эта битва не будет жить в веках. Мы никогда не станем ею хвалиться.

Убить врага – доблесть. Обречь его на муки – подлость. Обречь на вечные муки – вечная подлость.

Они все всё еще живы. Обращены в камень, лишены движения и Силы, осязания, зрения, слуха, всех отпущенных людям и Иным чувств.

Но они живы и будут жить – пока камень не обратится в песок, а может быть, и дольше.

Мы видим их трепещущие живые ауры. Видим их удивление, страх, гнев.

Мы не станем гордиться этой битвой.

Не станем о ней говорить.

И никогда больше не произнесем чужих колючих слов, вызывающих Белое Марево…

Почему я смотрю на Алишера снизу вверх? И с какой стати за его головой потолок?

– Очнулся, Антон?

Я привстал на локтях. Огляделся.

Восток – дело тонкое. Восток умеет быть деликатным. Все в чайхане сделали вид, что не заметили моего обморока. Предоставили Алишеру самому приводить меня в чувство.

– Белое Марево, – повторил я.

– Понял, понял, – кивнул Алишер. Он был не на шутку встревожен. – Ну ошибся я, не морево, а марево. Извини. В обморок-то чего падать?

– Рустам применял Белое Марево вместе с Гесером, – сказал я. – Три года назад… в общем, Гесер научил меня этому заклинанию. Серьезно так научил. Воспоминаниями поделился. В общем… я теперь помню, как все это было.

– Действительно так мрачно? – спросил Алишер.

– Очень. Не хочется мне туда ехать.

– Ну, это ведь было давно, – успокоительно произнес Алишер. – Все уже кончилось, все давным-давно прошло, кануло в Лету…

– Если бы, – ответил я, но уточнять не стал. Если Алишеру не повезет, то он сам все увидит и поймет. Потому что ехать на плато демонов нам все-таки придется. Рустам из моих заимствованных воспоминаний ничего общего с Афанди не имел.

Как раз в этот момент вернулся из туалета Афанди. Сел на подушки, посмотрел на меня, добродушно спросил:

– Отдохнуть решил, да? Отдыхать рано, после плова будем отдыхать.

– Не уверен, – пробормотал я, садясь.

– Ах какая хорошая вещь – цивилизация! – продолжал Афанди, будто не слыша меня. – Вы молодые, вы не знаете, сколько блага принесла цивилизация миру.

– Неужели там горела лампочка? – пробормотал я. – Алишер, поторопи официанта с пловом, ладно?

Алишер нахмурился.

– И впрямь…

Он встал, но как раз в этот момент появился молодой мужчина с большим блюдом. Разумеется, одна тарелка на всех, как положено… красноватый рассыпчатый рис, оранжевая морковь, изрядное количество мяса, цельная головка чеснока сверху.

– Я же говорил, здесь хорошо готовят, – с удовольствием произнес Алишер.

А я смотрел на мужчину, который принес плов. Интересно, куда делся тот молодой паренек? И почему новый официант так нервничает?

Я взял рукой пригоршню плова, поднес к лицу. Посмотрел на официанта. Тот закивал и начал вымученно улыбаться.

– Баранина под чесночным соусом, – сказал я.

– Каким еще соусом? – удивился Алишер.

– Это я так… вспоминаю мудрого Холмса и наивного Ватсона, – ответил я, больше не беспокоясь о том, что мой русский язык выглядит неуместно. – Чеснок – чтобы отбить запах мышьяка. Сам же говорил – на Востоке надо верить носу, а не глазам… Дорогой, откушай-ка с нами плова!