– Не понял, – вылупился на пленника бородач. Видать, предпринимательская жилка, которая вряд ли занимала менее двух третей его тучного организма, никак не могла принять такую постановку вопроса.

– А ты подумай.

Думал картофеленосец долго. Шевелил бровями, хмурился, теребил конец пояса, чесал бороду. В конце концов, покосился на женскую часть их экспедиции. Мелкая ее половина знай себе наглаживала устроившуюся на коленях шавку, а неадекватная – активно терлась щекой об остро встопорщенное плечо, стараясь сдвинуть перетянувшую рот повязку.

– Верный, значит, да? – озадаченно пожевал он губами. – Выходит, не ошибся я. Гусыни эти – какого-то знатного полета птицы, раз уж холоп ихний готов за них без разговоров шею под меч класть…

Он покосился на поляков, похоже, почуявших неладное. По крайней мере, они перестали шептаться и начали с подозрением приглядываться к назревающему под их носом заговору. И правильно делали. Потому что шестерни в голове провожатого завертелись именно в эту сторону.

– Сколько посулите, коль отпущу? И провожу, куды скажете. За отдельную, ясный день, плату.

– Тьфу! – громко и очень отчетливо разнесся над берегом реки очередной плевок боевой подруги не адекватности. Он стал последним усилием в деле избавления от повязки. Поляки, конечно, кинулись устранять возникшую аварийную ситуацию – крик истерички взвился так, что где-то в камышах, невидимые за молочной дымкой тумана, испуганно забили крыльями по воде утки. – За отдельную плату?! Да если ты, клоп, узнаешь, против кого пошел, сам заплатишь, лишь бы тебя побыстрее четвертовали, гниль болотная! Потому что плата, которую ты и впрямь заслужил, будет пострашнее…

Пострашнее чего, договорить она не успела. Стась, то ли из-за несоответствия во временных эпохах, то ли просто из-за своей деревянной тупости незнакомый с принципами джентльменства и прочего рыцарства, натянул намордник на место. Правда, было уже все-таки поздно. Напуганная криком, собака вырвалась из рук девчушки и огласила берег заливистым лаем. А ее спасительница немедленно принялась реветь. Не менее громко и пронзительно. А самое главное – их проводник услышал то, что и хотел услышать.

– Эй, – окликнул от опушки один из сторожевых бородача. И, придав себе вид максимально таинственный, прижал палец к губам. Как будто без него никто не понимал, что вся их конспирация при таком звуковом сопровождении может пойти прахом.

И тут бородач подал ему какой-то знак в ответ. Что-то показал на пальцах. Судя по тому, как мгновенно напрягся караульный и принялся коситься на своих соратников, оценивая, насколько жест этот заметили и они тоже, что-то он явно значил. Понял это и Гловач. И среагировал мгновенно. Взвизгнуло выхваченное из ножен железо. Проводник еле успел отпрянуть, отскочив в сторону берега, поскользнулся на рыхлой влажной земле – и, матерно вскрикнув, свалился в прибрежные камыши в треске сухих стеблей и плеске воды. Мгновенно развернувшись, толстяк выхватил из-за пояса пистолет, направил его в сторону рванувших к ним контрабандистов. Один тут же присел на колено, вскидывая тяжелый арбалет. Другой скользнул за дерево, одновременно выдергивая из колчана стрелу. Остальные, из оружия у которых были только топоры да копья, бесшумными силуэтами скользнули в кучерявую темень кустов. Либо дали деру, либо, напротив, имея уже за плечами подобный опыт неудачных переговоров и полетевших кувырком вылазок, затаились до удобного момента.

– Хватай ребенка! – бросил Гловач Стасю, который, тоже выхватив свой широкий клинок, бешено пучил глаза на бывших союзников, не решаясь кинуться на них – с его-то габаритами он был для обоих стрелков превосходной мишенью. Может, в шевелении извилинами здоровяк не слыл специалистом, но уж в деле моментального и максимально оперативного отклика на четко поставленный приказ с ним, наверное, мало кто мог поспорить. Девчонка коротко пискнула, когда он подхватил ее под мышку и припустил вдоль берега. Мелкая брыкалась, изворачивалась, дрыгала руками и ногами, ни на секунду не затыкая писклявый фонтан рыданий. А по пятам за своей покровительницей и ссутулившимся поляком, который, видимо, решил, что втянутая в плечи голова создаст неудобство для прицеливания, с нудным и надрывным лаем семенила лохматая крыса семейства собачьих.

Гловач, беглым взглядом заплывших глаз оценив маневр отступления своей подручной гориллы, цепко глянул на двоих оставшихся валяться на земле пленников. Не нужно было обладать запредельной проницательностью, чтобы понять – в сложившихся обстоятельствах перед ним встал выбор, кто из них может оказаться более ценен. Волочь разом обоих явно не представлялось возможным. Телохранительница, судя по всему, пришла к аналогичному выводу. Ругнувшись сквозь стягивающую рот повязку, она перекатилась на бок, встала на колени и, одним махом вздернув себя на ноги, припустила следом за Стасем. Со связанными за спиной руками бег выходил далеким от олимпийских эталонов, а крыльями развевающиеся полы жупана в любой миг могли стать причиной падения. Но верную няньку, похоже, занимали только рев удаляющейся в неизвестные перспективы воспитанницы и вероятность потерять ее из виду. Или – из жизни. Тугой хлопок тетивы – и басовито прогудевшая где-то над Денисовой головой стрела сбила улепетывающего великана с ног.

Вскрикнули сразу все. И девчушка, кувыркнувшаяся куда-то в медвежьих объятиях поляка, и ее пестунья, грохнувшаяся на колени то ли от отчаяния, то ли запутавшись-таки в длиннополом «пальто», и даже Гловач. Привычная отожравшаяся деловитость на его лице сменилась выражением крайней степени досады.

Правда, Денис не смог бы сказать точно, сумерки ли это сыграли с его зрением оптическую шутку или нет, но ему показалось, что короткий болт самострела, клюнув в ссутуленную спину громилы, вовсе не продырявил ее, а отскочил куда-то в сторону. Правда, о вопросе излишней фантастичности происходящего он позабыл тут же. Спрятавшийся за дерево лучник выгадал-таки момент и выпустил в продолжавшего бестолково торчать во весь рост десятника стрелу. Тонко пропев свистом оперения, она угодила поляку точно под изящно закрученные неприхотливыми узорами планки галунов. По задумке лучника, стрела должна была продырявить ему живот, разодрав кишечник.

На долю мгновения Денис даже пожалел поляка.

До того самого мига, как стрела, треснув у железного наконечника брызгами щепок, отлетела от толстяка, словно от железного дровосека из сказки.

– Да завалите ж его!

Мокрый, с вымазанными землей штанами и изгвазданным зеленоватой ряской зипуном, как наиболее уродливая русалка, выбрался из прибрежных топей проводник.

Возившийся до сих пор с перезарядкой арбалетчик вскинул наконец оружие к плечу и, даже не особо прицеливаясь, дернул за спусковую скобу. Расстояние между ним и Гловачем вряд ли составляло более трех десятков шагов, и промахнуться по такой максимально удобной по габаритам и минимально подвижной по комплекции мишени было сложно. Он и не промахнулся. Басовито прогудев в загустевшем от напряжения ночном воздухе, болт врезался точно в середину груди поляка. Но звука перерубаемых костей и треска рвущейся плоти Денис снова не услышал. Только непонятный короткий металлический звяк. Будто Гловач и вправду вдруг превратился в металлическую болванку. Правда, эффект выстрел в упор все же возымел. Досадливо крякнув, десятник грохнулся всеми своими полуторацентнеровыми потрохами на задницу, выронив из рук и саблю, и пистолет.

На месте обоих стрелков – и того, что прятался за деревьями с луком, и того, что вертел ворот арбалета, переводя очумело неверящий взгляд со своего оружия на невредимого толстяка – Денис следующую стрелу непременно послал бы поляку в голову. Едва придя к такому выводу, он решительно оттолкнулся от земли и кинулся наперерез предполагаемой траектории полета оперенной смерти.

Но и в этот раз нажать на «эскейп» методом самопожертвования не вышло. В конце концов, у этих молодцев не было оптических прицелов. Выпущенная из лука стрела прошла мимо, юрко врубившись в приречные заросли.