При этом никакой особой конкретики я не услышал, лишь относительно Мюнхена были несколько раз произнесены очень образные слова «riesiges feuer» и «groses feuer», то есть «большие» и даже «гигантские» пожары, а ещё прозвучали рекомендации покинуть зону радиоактивного заражения вокруг этого самого Мюнхена, поскольку уровень радиации у её границ якобы превысил 0,5 рентген. Я не понял, шла речь о 0,5 рентген в час или нет (тем более что радиацию вроде бы измеряют ещё и в бэрах с микрозивертами), но даже на мой, далеко не профессиональный взгляд, 0,5 рентгена это как-то сильно до фига. На всякий случай я посмотрел на свои хитрые наручные часы. Циферблат пока что оставался нейтрально-белым…

Ещё я смог выудить из радиоэфира разве что обрывки каких-то, явно армейских, радиопереговоров на английском, касавшихся передвижений из квадрата в квадрат, но эти базары были кодированными – сплошные позывные и цифирь. Хотя и это, в общем, не являлось чем-то из ряда вон выходящим. Если вокруг идёт война, а тем более ядерная, – чего мне ожидать? Радио «Маяк»? Так оно наверняка уже превратилось в дым и поднялось в верхние слои атмосферы вместе с Москвой…

Пока я подобным образом развлекался с радио, тщетно силясь утолить информационный голод, на соседнем сиденье возникло некое движение – очнулась напарница, причём словно по будильнику, ровно через два часа. Оглядела машину и окружающий пейзаж мутным взглядом вернувшейся с того света, а потом спросила:

– Где мы?

Я, как мог, объяснил, что, по причинам, которые я лично для себя счёл вполне объективными, пришлось свернуть с основного, закупоренного намертво шоссе. Уточнив, что мы сейчас в паре километров от этого самого шоссе и километрах в пяти от пробки, а почти всё оружие и чемоданы сложены в багажник.

– Хорошо, – только и сказала она.

После чего подняла дверь и достаточно резво вылезла из машины. Как была, в измазанной засохшей кровью юбке, повязке из полотенца, туфлях и лифчике, немного осмотрелась, а потом медленно пошла к «бытовке». На всякий случай, покинув вслед за ней уютный салон «мерса» (оставив винтовку между сиденьями), я начал с интересом наблюдать, что же Кэтрин будет делать дальше. К моему немалому удивлению, напарница с помощью то ли найденной здесь же проволоки, то ли вообще шпильки достаточно легко вскрыла замок на двери «бытовки», вошла внутрь, а минут через пять появилась с двумя новенькими, ярко-зелёными канистрами с натрафареченным названием фирмы «Fink, Schmunts und K» (видимо, чтобы легче найти, если вдруг украдёт кто-нибудь вроде нас) в руках. Подтащив канистры (в них оказалась просто вода) к автомобилю и достав из багажника чистое полотенце, она попросила:

– Полейте, командир!

После чего окончательно разделась, оставшись в одних чулках и туфлях. Держа тяжеленную дюралевую канистру на весу, я лил воду ей на руки, смотрел и удивлялся. А удивляться было чему – несмотря на то что было прохладно (октябрь на дворе, как-никак!), Кэтрин совершенно не мёрзла, а входные дырки на её лишённом пупка животе и выходная на спине за два часа хоть и не затянулись окончательно, но уже и не кровоточили, засохли коркой и выглядели уже не опасно, просто как неправильно-круглые красно-коричневые болячки. Зашибись у неё всё-таки регенерация! Хотя, надо признать, и не мгновенная, но это же всё-таки не робот, а некий искусственный аналог человека. А человек, как показывает эмпирический опыт, в общем-то довольно хрупок…

– Пока это ещё возможно, нам надо сохранять нормальный облик типичных местных обывателей! – изрекла Кэтрин оправдательно-наставительно, более-менее смыв кровь с рук и тела, умыв лицо и обтёршись полотенцем. Затем она притащила из багажника прихваченный в числе прочей амуниции трофейный котелок и долго пила воду, которую я наливал в эту баклажку из той же канистры – вот откуда, оказывается, силушка-то богатырская берётся…

Выдув, по моим подсчётам, литра два воды, она снова направилась к бытовке и скоро появилась оттуда со штыковой лопатой в руках. Картина была прямо-таки аллегорическая, в стиле типичной порнушки – практически голая, довольно симпотная баба на фоне осеннего леса, да ещё с лопатой в руке. В голове сразу же появились сальные предположения насчёт того, как именно она намерена использовать черенок этой самой лопаты, раз уж поблизости до сих пор не обнаружился какой-нибудь мускулистый и загорелый землекоп в облегающих штанах…

Впрочем, подобные пошлые домыслы оказались лишены основания, причём начисто – моя напарница всего лишь унесла и аккуратно прикопала в куче земли свои окровавленные шмотки и использованный перевязочный материал. После чего, оставив лопату у входа в «бытовку», вернулась к «мерсу», достала из багажника чемодан и начала переодеваться.

На наше счастье, в это время в лесу, в пределах визуальной видимости, не возникло никаких ненужных свидетелей, хотя, по-моему, канонада бухала всё так же, не переставая. Достаточно быстро Кэтрин сменила весь гардероб кроме туфель, облачившись в уже знакомый мне шерстяной костюмчик табачного цвета. Причесалась, достала косметичку и навела на физиономию некоторую красоту.

Приёмник в машине я не выключил, и он продолжал работать. И вдруг, совершенно неожиданно, он выдал какие-то русские слова. Подбежав к «мерсу» и сунув голову в салон, я успел услышать только обрывки следующего диалога:

– …… техники…. «Девяточка», повторяю, квадрат 15–41, работайте…. «Абакан», я «Девятка», вас понял, работаю……

Если это был не разговор КП или какого-нибудь авианаводчика с пилотом истребителя-бомбардировщика, то я – монакский князь Ренье. И тут же, услышав приближающийся рёв реактивных двигателей, я высунулся из машины, успев увидеть, как километрах в двух от нас, то есть, надо понимать, над самым шоссе, со снижением проскочили с характерным шелестящим звуком не менее двух пар серебристых реактивных самолётов, в длинных силуэтах которых я почти безошибочно узнал советские «Су-7Б».

Через какие-то секунды шелестящий рёв «сухих» дополнило противное шипение и глухие удары, что-то несколько раз бабахнуло, а потом, именно в той стороне, где меньше двух часов назад образовалась пробка из автомашин, ударил взрыв такой оглушительной силы, что лес вокруг содрогнулся, с деревьев посыпалась не только листва, но и ветки, а у меня на несколько секунд заложило уши. Я даже собрался было залечь, но, увидев совершенно спокойную, никак не отреагировавшую на всё это Кэтрин, которая просто стояла и смотрела в небо (а я уже начал понимать, что реальную опасность она всегда прямо-таки чует), я резко передумал.

За верхушками деревьев медленно поднималось грибовидное облако дыма и пыли. Ну да, у М65 снаряды весят по 272 кило и, если эти штатовские придурки везли с собой хотя бы несколько таких чушек, подобный гранд-бабах был вполне ожидаем. Чисто автоматически я бросил взгляд на циферблат наручных часов – он был белым, без изменений. А раз так, тьфу-тьфу, снаряды не были ядерными. Хотя если бы получилось наоборот, я бы здесь уже не стоял…

Выходит, советская авиация разнесла американскую атомную артиллерию к бениной бабушке. Пустячок, а приятно. Хотя, если честно, реально приятного было маловато, поскольку по лесу в нашу сторону немедленно понесло едкий дым с ароматом горелой резины, железа и горючки.

– Ну что – поедем обратно? – спросил я у набиравшей воду в опустевшую флягу напарницы.

– Куда? – удивилась она. – Там сейчас уже не просто пробка, а пожар до небес. К тому же, по последним данным приборов, наш клиент ещё не достиг Штутгарта, сейчас он находится где-то у его восточной окраины и при этом практически не двигается. От нас до него по прямой меньше двадцати километров. Можем особо не торопиться, хотя выбираться отсюда всё-таки надо, причём любым способом…

И в этот самый момент, когда взрывная волна окончательно улеглась, я услышал робкий приближающийся шум нескольких автомобильных моторов. Спустя несколько минут к стройплощадке очень медленно выехали три гражданские легковые машины – жёлтый «Жук», вишнёво-красная DKW 3=6 (двухдверная машинка обтекаемых форм, чем-то похожая на «Жука», но крупнее его и с передним расположением двигателя) и архаичный чёрный драндулет из 1950-х, в стиле «ГАЗ-12-ЗИМ» – «Мерседес-Бенц190». Забавно, что это цветовое сочетание выглядело прямо-таки живым воплощением германского флага, совершенно неуместным здесь и сейчас.