Вдох! Такой отчаянный, такой жадный, что колотящий в шею пульс затрезвонил набатным колоколом и наконец-таки достучался до мозга. Тот, внезапно разбуженный, ударился о черепную коробку и, как примерный часовой, встал на пост.

«Все хорошо, Лайя. Это просто мансардная крыша верхнего этажа».

Плывущая перед глазами рябь успокаивалась; я принялась ощупывать взглядом комнату. Много дерева в оформлении, текстиль натуральных пастельных цветов, на фоне которого забившееся в угол ретро-кресло в этнической аляпистой обивке выделяется, как папуас на чаепитии у английской королевы. С потолка свисает массивный светильник на таком длинном подвесе, что встань я на кровати, могла бы дотянуться и поцеловать плафон.

События вчерашнего дня начинают постепенно восстанавливаться в памяти, нанизываясь друг за другом, словно бусины: Лео вынудил меня сесть в его машину — мы поехали за Милли — я заснула в дороге — он укладывал меня в кровать. Значит, это охотника стоит благодарить за мое пробуждение у черта на рогах! Еще и сон такой странный снился, будто я к нему прис…

Что-о-о?! О, нет!!!

На меня будто сыпется колотый лед, жаля тело острыми, холодными уколами. Залепляю лицо руками и драматично, с воем раненой антилопы, откидываюсь обратно на подушки. Переворачиваюсь на живот, стучу кулаками, выпуская пар. Опять скатываюсь на спину. На живот. И медленно стекаю с кровати на мягкий выцветший ковер.

С чертовски добрым утром, Лайя!

А оно, как назло, действительно, прекрасное: дождь, который зарядил вчера, как из ведра, закончился; в комнату скромно заглядывают солнечные лучи. Я подхожу к панорамному окну и с въедливостью бывалого натуралиста всматриваюсь в пейзаж. Прямо перед глазами сквозь редкие стволы деревьев проглядывает небольшое озеро. Оно переливается, словно жидкое серебро, заставляя шмуриться от непривычно ярких бликов. Смешанный лес оттенков от темно-зеленого до желтого поднимается за ним ввысь, упираясь в горы. Здесь они ближе и выше, чем в Лэствилле, и таят в себе невероятную мощь, от которой захватывает дух.

С трудом отрываю взгляд от этого великолепия и смотрю вниз. Домик кажется небольшим, справа к нему примыкает уютная открытая веранда с потемневшим от сырости деревянным ограждением; вокруг — забор из цветущего, небрежно подстриженного кустарника.

Кстати о небрежно подстриженных, где сейчас Лео? Он меня тут одну оставил что ли? Я отхожу от окна и оглядываюсь по сторонам. Возле кровати на стуле аккуратно висит юбка. Я натягиваю ее, рваными движениями заправляя сорочку внутрь, выбегаю в уже смутно знакомый коридор и пролетаю его в несколько размашистых шагов. Пятки отсчитывают массивные деревянные ступени, а ладонь резво скользит по поручню, пока не упирается в столб. В нос ударяет запах растворимого кофе и поджаристого белого хлеба. Успокаивая воинственно рвущееся из груди дыхание, я ступаю в арочный проем, ведущий в кухню-гостиную.

Лео сидит за столом, погруженный в чтение, и лениво помешивает сахар в чашке, разнося по помещению жалобное звяканье металла о стекло. Отвратительный недостаток в мужчине — вот сразу минус пять из десяти пунктов совместимости в быту! Охотник так увлечен сюжетом произведения, что даже не замечает мое торжественное появление в его добром, пока еще ничем не омраченном утре. Я же застываю с приоткрытым ртом, потому что глаза, хоть и запоздало, сообщают мозгу, что Лео не одет. Как минимум сверху: снизу я не вижу из-за свисающей чуть ли не до пола скатерти и массивных стульев — так что этот момент остается только на совести моего воображения и веры в нормы этикета. Тут же принимаю решение убраться отсюда поскорее, пока меня не заметили, но даже не успеваю сделать полоборота, как Лео поднимает глаза и натыкается на меня своим зеленущим взглядом.

— Лайя? — он откидывает челку с лица и закрывает книгу с глухим хлопком. — Доброе утро, спящая красавица!

— Доброе утро, — сглатывая, произношу я.

— Завтракать будешь?

Лео поднимается из-за стола, а мое сердце, напротив, опускается в живот от волнения. Увидев, что он все же в брюках, с облегчением выдыхаю сквозь сложенные в трубочку губы.

Охотника же его полуобнаженный вид ничуть не смущает, он подходит к чайнику и выплескивает в свою чашку порцию кипятка, потом добавляет туда ложку с горкой кофе и после заливает все молоком. Разворачивается ко мне, опираясь ягодицами о столешницу, и улыбается приторной улыбкой.

— Кстати, для тебя в холодильнике есть… — он делает глоток кощунственной жижи, не отрывая от меня изучающего взгляда, — кровь.

— Откуда же? — удивляюсь я столь внезапному повороту. Меня будто подталкивает неведомая сила и я прохожу к столу. Плюхнувшись на стул, упираю подбородок в сцепленные пальцы — взгляд натыкается на потертый темно-синий переплет книги. Э. М. Ремарк «Три товарища». Однако, выбор весьма интересный.

— Ты слишком долго спишь, — хмыкает он, берет кусок хлеба и тянется к столу (за которым вообще-то сижу я!) за ломтиком бекона. — Я уже успел наловить на озере уток, пооткручивать им головы и выжать тушки.

Звучит, конечно, максимально неаппетитно, но прячущаяся за ироничной шуткой забота заставляет меня смутиться и покраснеть. Лео сейчас такой домашний и уютный, с растрепанными волосами, в одних брюках, минуту назад читающий на кухне, стучащий ложкой по чашке и пьющий отвратительный кофе. Кажется, что он сейчас спросит: «Любимая, где моя рубашка?», быстро чмокнет в губы и убежит на работу.

— Спасибо, — выдавливаю я севшим голосом, не смея поднять глаза. — Я впечатлена, что ты побеспокоился обо мне.

— О, не стоит благодарностей! — светится он. — На самом деле, я побеспокоился о себе. Находиться рядом с голодной вампиршей опасно, не правда ли? Ты и так грозилась высосать из меня всю кровь. — Лео вонзает зубы в хлеб с беконом. — А щегодня нощью… даже уже приштупила… к выполнению шваих угроз.

Охотник почти профессионально маскирует свои попытки не разразиться адским смехом за активным поглощением бутерброда и отворачивается, опять потянувшись к чайнику. Моя же крышечка со свистом прошибает потолок. Хочется придушить его прямо сейчас, как тех самых уток для моего завтрака. И если он думает, что я это молча проглочу, то как бы не так! Мы еще посмотрим, кто тут будет смеяться последним.

Я отодвигаю стул и осторожно приближаюсь к Лео. Он замирает, словно пытаясь разгадать мои намерения, но не оборачивается. Смотреть на его совершенное тело — настоящее испытание, заставляющее истекать слюной и не только ей. Когда я попаду в ад, у всех бесов наверно будет такая же россыпь веснушек на плечах. А если так, то и рая не надо.

Я протягиваю руку и медленно веду пальцами по натянутым, как струна, мышцам и останавливаюсь на его шее, аккуратно надавливая. Тут уже совсем не ясно, собралась ли я проучить охотника или себя решила довести до потери сознания.

Лео позволяет себя касаться, но при этом дышит тяжело и рвано. С самодовольством подмечаю, что не такой уж он и железный, каким хотел казаться со вчера. Я тесно прижимаюсь к нему, наклоняюсь к уху и шепчу самым развратным и искушающим шепотом:

— Совсем не кровь… я хотела высосать. — Вторая рука бесстыдно ложится на пряжку ремня. — Иначе зачем мне было спускаться так низко, ммм?

Секса в воздухе становится столько, что можно кончить от пары глубоких вдохов. Я отчетливо слышу скрип его зубов и, кажется, нецензурное слово. Сам напросился! Теперь желания пошутить на тему ночного эпизода больше не возникнет, пусть мне и пришлось ради этого пожертвовать нормальным сердечным ритмом и сухостью своих трусов.

— Так где, ты говоришь, мой завтрак? — подбегаю к холодильнику и распахиваю дверцу, но скорее для того, чтобы остудиться.

Прохладный поток обдает разгоряченную кожу. Хочется залезть внутрь и просидеть там до вечера. Я вздрагиваю, когда холодильник начинает истошно пищать, намекая, что пора бы захлопнуться, нахожу глазами нужные пакетики и достаю один. Под пристальным обвиняющим взглядом охотника пробегаюсь по верхним шкафам, хлопая дверками, пока не нахожу стакан, а потом сажусь за стол и клыком прокусываю пакет, чтобы перелить содержимое.