Новый год

Всё никак войти не решится

В лавку старьёвшика.

Грязь под ногтями

Перед свежей петрушкой и то

Как-то неловко.[1]

Тает снег.

В небе ночном — умытая

Пухленькая луна.

Эй, сова,

Гляди веселее. Льётся

Весенний дождь.

Вот радость-то!

Первый день года, и первый комар

Меня укусил.

Растаял снег.

Смотрится в лужи, тараща глаза,

Шалунья — луна.

Снова весна.

Приходит новая глупость

Старой на смену.

Жемчужиной светлой

Новый год засиял и для этой

Маленькой вошки.

Кровельщик.

Зад ему обвевает

Весенний ветер.

Первая бабочка.

Всю ночь она проспала

В миске собачьей.

Пчёлка в траве,

И в следующий раз родись

На меня непохожей.

Прохладно!

Ведь мне ещё так далеко

До Амида-будды.

Беззаботно-бездумно

Кружатся в воздухе бабочки,

А скряга сидит один.

Громко пукнув,

Лошадь подбросила кверху

Светлячка.

От людских голосов

Пугливо вздрагивают по вечерам

Красавицы вишни.

Прохладный ветер,

Пригнувшись к земле, изловчился

Достать и меня.

Тишина.

На дне озера белеет

Облаков гряда.

Летний дождь.

Горы Титибу[2] увижу вдали -

Сжимается сердце.

После ванны

К голому заду прилип

Листик аира.

Глянь-ка, монах

В поле справляет нужду,

Прикрываясь зонтом.

Если гость забредёт,

Поскорее прикинься лягушкой,

Спелая дыня.

В полуденный час

Растворяюсь — один-одинёшенек -

В лазурном небе.

Как на ветру

Лепестки мака, колышутся

Передние зубы.

Белые росы

Решительно топчет ногами

Большая ворона.

Эй, кукушка,

Не стукнись, смотри, головою

О месяца серп!

Лунная ночь.

Нагишом воздушные ванны

Принимают улитки.

"Во-от такой!" -

Разводит дитя руками,

Показывая пион.

Снова напрасно

Клюв широко раскрывает

Птенец неродной.

Осенний вечер!

За иголку, вздохнув, берётся

Путник усталый.

Деревня в горах.

В каждой миске с похлёбкой -

Полная луна.

Снова зарница.

Даже ночью спрятать непросто

Свои морщины.

Кузнечики,

Усы по плечам распустив,

Звонко стрекочут.

Стали сегодня Вы японскими.[3]

Спите спокойно

Дикие гуси!

Сегодня утром

Тихонько упал на землю

С дерева лист.

Тсс… Хоть на миг

Замолчите, сверчки луговые.

Начинается дождь.

Холодный ветер.

Ночь на скрещенье дорог встречает

Нищий певец.

Ради людей

Под зимним дождиком мокнет

Великий Будда.

Первый иней.

С прошлого года не по зубам

Солёная редька.

Первый снег.

С веранды упали на землю

Старые дзори.[4]

Первый снег

Лежит, всеми забытый,

На заднем дворе.

Ночью под снегом

Спят, прижавшись друг к другу,

Горы Синано.

К задней стене

Прильнули — авось не прогонят -

Нищенки-снежинки.

Круглится

Ямка от струйки мочи.

Снег у ворот.

Клюв свой раскрыв,

Запеть не успел крапивник.

Кончился день.

Тлеют угли.

Вода — тин-тин — в котелке.

Ночной дождь.

Луна в горах

Льёт свой свет благосклонно

На крадущих цветы.

На чумазых котят

Так похожи серёжки ивы,

А ведь тоже цветы!

"Вишни, вишни цветут!" -

И об этих старых деревьях

Пели когда-то…

Будда изволит

Почивать, а тут этот шум -

Деньги, цветы…

В монастыре Мёсэндзи был мальчик-монах по имени Такамару. В нынешнем году ему исполнилось одиннадцать. Так вот, этот мальчик на седьмой день третьей луны, воспользовавшись тем, что погода стоит тёплая и ясная, отправился в Араисака; сопровождал его монах по имени Канрё, человек крепкого телосложения, грубый и сильный. В Арасаика собирали они омежник, пастушью сумку и другие травы, как вдруг с горы Иидзуна налетел ветер и хлынули чёрными потоками талые воды, бурля и полня окрестности диким рёвом. Не знаю уж, как это случилось, но только, проходя по мосту, мальчик внезапно оступился и упал в реку. Над водой то показывалась его голова и слышались крики: "Эй, Канрё, помоги, помоги!" — то, уже в другом месте, появлялась рука, но голос был всё слабее и очень скоро, подобно комариному писку, замер вдали. Таково было последнее проявление его в этом мире. Печально, право! Поглощённый бурным потоком, мальчик исчез, будто и не было его. С громкими криками поспешили к месту несчастья жители ближайшей деревни, зажгли факелы, стали искать повсюду и в конце концов обнаружили зажатое утёсами тело. Когда, вынеся мальчика на берег, они всевозможными средствами пытались вернуть его к жизни, из рукава платья выпало несколько ростков подбела. Многие сразу же представили себе, как, вернувшись домой живым и невредимым, мальчик принёс бы эти ростки своим домашним, — и даже грубые жители гор, которым сам чёрт не страшен, все как один принялись выжимать враз промокшие от слёз рукава. Однако делать нечего — положили они тело на носилки и поздно ночью принесли в монастырь. Отец и мать мальчика выбежали навстречу: "Наконец-то!" — но тут же зарыдали громко, глаз людских не стыдясь.