Люди как собаки,
Но и собаки должны
быть с головами,
Чтобы быть вольными волками,
Я видно прост
и дух мой не возглавит людей.
Ты – словно крот слеп,
И все еще век не понял, эй,
Ты подумай еще -
Ведь они открыли дверь
Своим пламенным ключом.
Моя ключица!
Ты не кипи, жить не учи,
Здесь ведь люди
продадут сыновей
за чечевицу,
И не говорят, брат,
Ты ведь реально не от
мира этого…
Не от мира сего.
И пишет мое перо,
Про то, что зацепилось клеймо,
А мне скажут все,
Говорят: "брат, ты не от мира сего"…
Но!
Я не курил, ни пил,
Девушек в жизни не бил,
Чем горжусь, а ты
И дальше люби,
Восхваляй кретинов
по типу их,
Но пойми, человек жесток,
И как мир,
Зароют они совместно
тебя в оловянный гроб!
А я еду, мой автобус
катит по дороге,
Так же, как и
катится мир впереди,
Да и за окном давно
серость, смерть, скорости
Ведут меня к ней, и
Проси прощения,
пощады,
Но пощадою даже скупы
Люди нового замка – мы!
И боги,
Не дайте мне
Боли от ума.
Я не хотел бы
Горе от ума,
Как бы мне
не сойти с ума,
Надо, пока уж успокоиться,
А дело пахнет остановкой моей…
Кот елку и вещи перевернет,
Как человек тот
На него наорет,
Вселенная – пыль,
Кот от нее чихает,
Звук – иллюзия,
И говорит им дама та.
А я в автобусе сижу,
Тогда наплюй, ведь
это твоя антиутопия,
Психология дремлет,
Но настроение ломается,
Серость набирается,
Будет град – собирается,
И промокну сегодня я,
Но сохнет ведь душа моя,
И не поможет тут она,
А я качусь – новый дом,
Новый бар, тот за столом,
Новая земля, то застолье,
Новый лом, что я боюсь, смех,
Но жизнь не без греха
И ведь окончательно покинут я.
Живое тело у меня,
Но у каждого второго
В этом городе поломана
душа,
А под натиском вождя
Сегодня вечный жид моя идея,
И вечный жид
сегодня, к сожалению
лишь я.
Убей меня, прости меня, люби меня…
Всюду шипы и их подозрительно мало.
Посадили на крест в этих жутких краях,
Утопленник просит слуг своих подать,
Крестьяне носят кресты,
Работают за святую воду, глоток,
Где-то храмы стоят, мосты,
Их дворцовые святые, и снова порок.
Разграбил все золото апачей,
Нелюдей, считает баранов, овец,
Сам превращаясь в небольшой дворец.
Дворец золотой, там кокеток и власть,
Целый град, виноград, небывалая страсть,
Семь золотых городов средь белых пустынь,
Двадцать три Эльдорадо и Шамбала,
Кто-то друга зарубил за песок, черна лопата.
Хватит донимать, в донора займите их.
Возможно, рожден был не на том веку,
А сегодня гореть пришлось на медленном огне.
Пять, снова лицей, скоро машина,
Этот дядя купил себе даже жену,
Камеры по видео, сеть, полетай,
Где же делал, кто кузнец, бремя отдай,
Это бремя всегда висело, не поминай.
Рукой, что не крала еще вод для овец,
Что, считай, обокрала лихолетья свет.
В лихолетье царско-святом, неземном,
Была запись, как вдруг под луной,
Кто летал надо мной, кто сказал что не то,
Кто попал вместо рая в пустое Лихолесье-лето.
Я прошел через Шир, гномов там копошил,
Я также копошил когда-то царский контекс,
Семь золотых городов, словно смертных грехов,
Ты не кот, чтобы жизни девяток иметь как контекст.
Итилиэн, Лориэн, Белерианд, Эрегион,
Так много одинаковых имен, сказочный дом,
Молочные реки Шлараффенланд,
Я их не отпил, рядом труп где-то гнил,
Беловодье, Агарти, Офир,
Сброд древних литератур и эфир,
Река Дон, Земля плоскость, а там засел Родион,
Из Древней Греции в Русь Великую тебя приволокли,
Но на деле не так, открою глаза, принцесса ты лишь у себя,
А на деле ты мразь, ну-ка, открой-ка глаза,
Я всегда моралист,
Ты скачешь на верблюде, будто я на жизненном,
Как бы не засесть на пожизненном со строк и слов,
Мой рот – моя могила, грязи исток.
А не я, каждый раз мы одни, Родина,
Услышь же меня, родной взгляд и метис,
Средь белых и черных на плоскости – ты одна.
Но я буду в учебниках литературы и послом Екатерины,
Реформы проведем, поднимем страну с колен, нарвемся на мины,
Так и бывает с теми, кто добра желает; пока едины!
У кого-то к успеху могила и дети,
А кто-то отвертка средь белых постелей,
Раньше терем и дом, сегодня тюрьма,
Вот она жизнь, история свое взяла, злодейка не судьба,
Кот.
Обдолбанное, грязное, истлевшее,
Животное завернет свои рукава,
Лапами обмокшими кровью возьмет он
Своего ласкового кота.
И идет бедный кот,
Через вод и потоп, меркнет пространство и время,
Долежал, вот утроб, заходи и не бойся, ты утоп,
Чертов вечерний сброд, новый хозяин, сельхоз.
А тот лишь повторял на лады:
Мы все в детстве коты.»
Но не становитесь лютым пофигистом. Просто делайте вид, что вам плевать, пофиг. Дело в том, что я наступил на эти грабли… Мне стало плевать, кто вокруг меня, зачем они вокруг меня. Абсолютно наплевать. Я постоянно задавал себе вопросы о жизни и смерти, о реальности происходящего, тем самым постепенно теряя связь с реальностью.
Я ужасный парень и сумасшедший человек. Но таким образом, показывая, как мне плевать, я заставил свою неразделенную любовь страдать по мне; я влюбил в себя достаточно большое количество девушек, пара из которых прямо в этом признавались.
Но мне было плевать.
К слову, мне было не плевать только на мое творчество и на «Ашхабад против всех».
В студии я записал еще пару строк.
«В каждом куплете здравие,
Полуфабрикаты пьют за здоровье,
Тут каждый работодатель ценит незнание,
Слишком низкое звание, малое здание,
Магадан – не Красноярск, везде
Его омывает Енисей, Тепсей и Марс,
Наш Олимп на вездеходе,
Мало пыли было в дороге,
Тут праха неведомая куча,
Кто-то сказал про Буча.
Я – новая литра? Дайте плед,
Марафон салфет, тут отчасти хорошо,
Пока не застрелился Пушкин,
Не провозгласят еще.
Мы в дороге.
Снова, пороги, каждый вечер,
Мы падаем, чтобы подняться,
Ало, салам, диспетчер,
Мне плевать на курс полета,
Главное, что я лечу,
Где Париж? Какая квота?
Две башни в полете ненароком,
К несчастью разорву.
Ало, знай
Тут яхта Ван Пирсон,
Писатели выглядят, как
Загадочные малазийские туристы,
Тут никто не загадывал пиво на пирсе,
Возьмите, живо, унесите,
Здесь права граждан запрещены.
Меня будут звать Гетель,
Мало мелков, мало работ,
Наивная метель,
Брат, ты писатель?
Улетай, не покоришь даже Тепсей,
Меня будут жечь,
Будто флаги на красной площади,
Но только в книгах.
В историю мы не войдем,
Зато увязли в ее порывах.»
Завершил я «Ашхабад против всех» так:
«Залупа от лупити – очищать,
Нет, нигде его не применять,
Все не устал роли примерять,
Все же живы раз, а не пять.
