Одним словом, что бы там ни имел в виду Дэ Шань, видно, что он дерзок и самонадеян. Почему, скажите, все талантливые дерзки и свободолюбивы, а все покорные – тупы и ограничены, и таланта их хватает только на воровство и грабежи? Насколько было бы проще, если бы все обстояло наоборот!

Возвращаясь к Дэ Шаню, можно сказать, что ритуал он, конечно, знает, но почему-то не считает нужным ему следовать. Почему? От всегдашней ли иностранной грубости, или это какая-то особенно хитрая тактика? В любом случае, уже сейчас ясно, что разговор предстоит непростой. Впрочем, неважно. Как говорили древние, нет разницы, какой масти кошка – лишь бы ловила мышей. Если Загорский поймает предназначенную ему мышь, ему можно будет все простить и даже отпустить живым и здоровым на все четыре стороны. Правда, в этом Юань Шикай еще не был уверен, над этим еще предстоит поразмыслить…

Загорский прервал затянувшееся молчание.

– Итак, господин президент считает, что я могу быть чем-то полезен Китаю в нынешних драматических обстоятельствах.

Вислые усы президента шевельнулись, обнажив острые, как у хорька, зубы.

– Я не сказал, что вы можете быть полезны, – отвечал он. – Я сказал, что вы можете спасти Поднебесную. Надеюсь, вы чувствуете разницу?

Он отошел от карты и сел в кресло напротив Загорского. Кресла в павильоне были мягкие, европейские, а не деревянные китайские, в них даже можно было вольготно раскинуться и отдохнуть. Юань Шикай был человек уже немолодой, полный, страдал от ревматизма и любил комфорт. И комфорт этот был ему доступен, чего нельзя сказать о миллионах его сограждан.

– Как вы полагаете, в чем причина падения династии Цин и разрушения империи? – спросил президент у Загорского, следя за собеседником сквозь полуопущенные веки.

Тот пожал плечами: причин может быть некоторое количество. Есть такой русский публицист Ульянов-Ленин. Так вот, в недавней своей статье он писал, что революционная ситуация возникает потому, что верхи не могут управлять по-старому, а низы не хотят по-старому жить. Вообще же спрашивать, почему пала империя, надо не у иностранца, а скорее у политиков и историков.

– Да-да, политики и историки, – усмехнулся президент. – Они вам назовут десятки причин, но среди них не будет главной. Что вам известно об алмазе «Слеза Будды»?

Загорский вынужден был признаться, что слышит о таком алмазе впервые.

– Немудрено, – кивнул Юань Шикай. – Вообще-то мы, ханьцы[12], к алмазам равнодушны, наш камень – нефрит. Однако для алмаза, о котором я говорю, мы делаем исключение. Как вы, конечно, знаете, еще со времен монгольской династии Юань мы находимся с тибетцами в отношениях «духовный наставник – благотворитель». Иными словами, тибетские ламы наставляют нас в божественной премудрости, а мы платим им деньги, передаем в собственность земли и вообще осыпаем подарками. Во времена императора Канси тибетские ламы передали ему в дар удивительный алмаз, который позже получил название «Слеза Будды». И хотя маньчжур Канси в отличие от императоров династии Мин все же проявлял к алмазам некоторый интерес, но, как уже говорилось, драгоценные камни – не китайская страсть. Скорее всего, подарок тибетцев тоже был бы похоронен в императорской сокровищнице среди множества столь же бессмысленных приношений. Однако у «Слезы Будды» есть некоторые особенности. Это очень крупный плоский алмаз редкого розового цвета. На одной его грани мастерами тонкой работы выбита манда́ла, схема Чистой земли, где пребывают будды, на другой – су́тра[13] Сердца совершенной мудрости.

– Вся су́тра целиком, или только ее ма́нтра[14]? – заинтересовался Загорский.

– Вся, – сухо отвечал президент.

Нестор Васильевич покачал головой. Он знал, что китайские мастера резьбы обладают высочайшим мастерством. Но одно дело – писать на рисовом зернышке стихи Ду Фу, и совсем другое – вырезать священные тексты на самом прочном из минералов.

– Но главное даже не это, – продолжал Юань Шикай. – При помощи тайных ритуалов алмаз был заклят тибетскими ламами, и стал покровителем и талисманом династии Цин. Согласно пророчеству, пока «Слеза Будды» хранится в Пекине, династия продолжает править. Если камень покинет столицу, династия рухнет.

– Вот оно что, – Загорский поднял бровь. – И вы верите в эти предрассудки?

– Не верю, – старый генерал неприятно оскалил зубы. – Точнее, не верил. Но в начале октября 1911 года священный алмаз пропал из пекинского монастыря Юнхэгун, где он хранился по соглашению с тибетскими ламами.

Загорский задумался.

– Октябрь 1911 года, – медленно проговорил он, глядя куда-то в пол, – то есть перед самым уча́нским восстанием.

– Да. Перед восстанием, которое привело к Синьхайской революции и крушению династии Цин, – желтушные глаза президента вспыхнули зловещим огнем. – Пропал бесценный камень и величайшая духовная святыня китайской нации, и вслед за тем пришел конец двум тысячам лет китайской империи[15].

Загорский только плечами пожал: простое совпадение. Однако его собеседник мрачно молчал. Нестор Васильевич недоверчиво взглянул на президента:

– Вы же современный человек, неужели вы подвластны таким грубым суевериям?

Юань Шикай невесело усмехнулся; опять стало видно, что он немолод и сильно устал.

– Нет китайца, неподвластного суевериям, – заметил он. – Мы имели дело с богами и духами, когда ваши европейские предки еще бегали на четвереньках и не знали членораздельной речи.

– Пусть так, – согласился гость. – Предположим, алмаз обладает магической силой и может хранить династию. Но вам-то до этого какое дело? Ведь именно благодаря революции вы стали тем, кто вы есть. Так что исчезновение «Слезы Будды» – в ваших интересах.

Лицо президента внезапно исказилось, стало темным от прилившей к нему крови, и он отчеканил:

– Юань Шикай только во вторую очередь президент, а в первую – патриот Китая. Áйго́ Чжунго́![16]

– Прошу простить, если я помимо своей воли чем-то обидел президента… – после небольшой паузы начал было Загорский, но собеседник остановил его движением руки.

С минуту они сидели молча, потом Юань Шикай продолжил.

– У пророчества, которое касается камня, есть вторая часть. Она утрачена. Но, судя по тому, что происходит с Поднебесной, она говорила о том, что с утерей «Слезы Будды» обрушится не только династия, но и все государство. И мы воочию наблюдаем этот процесс сейчас. Если распадется Китай, исчезнет и его народ, а вместе с народом исчезну и я. Вот чего я боюсь больше всего на свете, и вот в чем состоит мой, как вы говорите, интерес.

В этот раз молчание было еще более долгим и томительным.

– Таким образом, вы хотите, чтобы я нашел камень и вернул его на место? – наконец сказал Нестор Васильевич.

Старый генерал молча кивнул.

– Это будет нелегко, – проговорил Загорский, секунду подумав.

– Мы оказываем вам великую честь… – напыщенно начал Юань Шикай.

– Да, – кивнул Загорский, – а значит, и награда должна быть соответствующей.

Нестор Васильевич ждал взрыва негодования, но президент неожиданно посмотрел на него с уважением: он ценил людей, которые умели себя поставить.

– Сколько же вы хотите?

– Двадцать тысяч американских долларов, – не моргнув, отвечал Загорский.

– Двадцать тысяч? – удивился президент. – Эта работа не стоит таких денег.

– Ну, тогда пусть ее выполнит кто-то другой, – Загорский встал и поклонился, всем своим видом выражая намерение немедленно выйти вон.

– Постойте… – Юань Шикай устало махнул рукой.

В конце концов, какая разница, сколько пообещать, если не собираешься выполнять обещание, думал он, глядя в лицо Дэ Шаню. Глупому иностранцу надо было бы просить для себя сохранения его жалкой жизни, вот это был бы настоящий торг. Впрочем, Юань Шикай и это бы пообещал с удовольствием. Как говорили его присные его же врагам: президент обещает Поднебесной десять тысяч лет спокойствия и процветания, а что можете пообещать вы?