«Хочу, чтоб знала ты,

Что в сердце нет упрека

За то, что ты надежду подала,

За то, что встречу обещала к сроку,

За то, что так жестоко

солгала!» (Осикоти-но Мицунэ)

Шли годы. Друг за другом, как медленные лани.

Не имея возможности ни покорить «высшее общество», которое, по мнению нашего героя, как терра инкогнито, непременно где-то должно было быть, ни завоевать его, так как имел не укомплектованную экипировку, Лёша был заброшен в его тыл. Хотя коня давно уже заменила машина, плащ – имидж, а меч… Как был, так и остался мечом, только и жаждущим воткнуться в тугую плоть.

И так как он не входил в число современных аристократов, которых в России всегда почему-то пыталась заменять интеллигенция, для него был разработан план проникновения в «высшее общество» посредством союза с разорившейся духовно «графиней» – студенткой-гуманитаркой.

Её социальной ориентации он был представлен как денди из семейства мещан с буржуазными потугами. Чтобы её ум сразу же активно включился в свои социальные «пятнашки», тут же попытавшись его догнать, покорить и присвоить в свою собственность. И с криком «Тукита я!» со всех ног броситься наутёк, корча вечно недовольные тобой гримасы. Дабы растоптать его самооценку, раскатать её скалкой прагматизма и испечь из Лёши красивое (в глазах подруг) кулинарное изделие с этикеткой «Муж». Периодически допекая его советами и вполне обоснованными упрёками, если он снова расслабится и отсыреет. Как и любая Кухарка.

Но приблизительно за месяц до восхождения Джонсон в видимую часть горизонта его жизни Лёша был познакомлен Анжелой, подружкой Виталия, с Т.Н. Дабы растормошить после рейса его симпатический отдел не особо-то уже и нервной системы.

Черты Т.Н. были наскоро набросаны мясистой живописью неизвестного мастера, о котором она знала лишь понаслышке от своей вечновесёлой матери. Поэтому для самого Лёши оковы его связи с Т.Н. были игрушечными. И он прекрасно осознавал, что если она не сможет стать тем фоном для реализации его чувственных запросов, где станет возможной актуализация его идеальной сущности, ему придется найти более благодарный материал.

И буквально через пару дней Лёша был приглашён Т.К., более куртуазной подружкой Т.Н., совершить вечерний променад в её седане с целью сбора информации о потенциальном женихе её подруги. Под блеск, сверкание и кутерьму ночного города, причудливо переливавшихся по длинному капоту её мощного авто.

Сам язык говорит нам о типах их мышления, декодируя их инициалы – Т.К. и Т.Н. – как литеры условных сокращений: Так Как и Так Называемая. Поэтому во внутренней речи я и буду их так и величать. К тому же Т.Н. и одевалась и вела себя тогда ещё столь вульгарно, что и не заслуживала того, чтобы описывать её более детально. А Т.К. – и подавно.

Ибо совершенство невозможно выразить в двух словах.

Окончив инквизиторский допрос, на котором Лёша совершенно искренне и немного горделиво всё о себе выложил на панель их повышенного внимания, Т.К. изящно рассовала всё это по карманам памяти и что было духу погнала подкапотных лошадей. Вдохновившись его коротким, но таким фантастическим рассказом!

Лёша вздохнул, но не облегченно, а с примесью сожаления. Словно бы выдохнув из себя затхлость разочарования. Было видно, что он охотно помучился бы ещё на дыбе её расспросов, растягивающих его удовольствие до приятной ломоты в суставах. Заставляя его честно-честно во всем признаться. Снова и снова. Так сильно он собой гордился!

Но включив шарманку, обе они заголосили дуэтом модные тогда куплеты, пытаясь поразить его в самое сердце своими вокальными данными: «Ку-у-ра-а-жи-и-и!…» Давая понять Лёше для чего они его, на самом-то деле, пригласили. И кто они, собственного говоря, такие.

Но тогда он этого наивно ещё не замечал и считал (на пальцах своего недалёкого рассудка), что обе эти чудесные ведьмы элементарно надрались зелья и просто дерут горло, как типичные мартовские кошки. Даже не пытаясь его зачаровать. То есть ещё не осознавая это как личный вызов, постепенно ведущий к его полному поражению. Их красотой и слаженностью их дуэта.

Хотя, какой красотой, о чём речь?

Ведь Т.Н. была просто хорошенькая. Да и только. А Т.К. – просто шикарна! И не более того. Так что ни о какой возвышающей каждую из них отдельно, ни об усредняющей их вместе красоте не было и речи. Внутри него. Обе они были просто-напросто восхитительны! Только и всего! Спорил он сам с собой, не желая сдаваться.

Ведь Лёша, сидя в бешено мчащемся по городу ослепительно белом экипаже Т.К. и выслушивая их «ямщицкие» песни, неосознанно уже предвосхищал это своё восхищение ими обеими: то вместе, то раздельно.

То в одном месте вместе, то в другом – раздельно. То в третьем месте снова вместе, но уже – раздельно. Каждую. И снова… и снова вместе!

Поражая его ещё и тем, как широко им удавалось открывать при этом свои перепачканные в помаде рты. Как бы предвосхищая и уже обещая ему и это в тех куплетах, смысл которых они и преломляли ему сквозь эту его банальную линзу восприятия их вокальной истерии. Втягивая его в свою историю – их персональных я.

Что потребовало от него тут же завести на каждую из них, на этих социальных животных, отдельные учётные карточки. Как бы они ни старались тут перед ним смешать их в одну потрёпанную колоду всех представительниц прекрасного пола в их сумрачное время «Меча и Орала»1.

Тем более, что меч у него, как известно, был. А вот орала не было. И уже давно.

Ибо это старинное слово давно уже выбыло из его употребления.

И во всю глотку орало теперь с новой силой напомнило их перепачканными в помаде ртами о его любимом оральском море, в котором он ранее так любил купаться. В ласковых волнах волнующих ласк. Когда какая-нибудь раскосая ласка нежно ластилась к нему и хищно показывала свои ослепительно белые зубы. И то и дело игриво его покусывала, делая наслаждение ею ещё более острым. Привнося в это впечатление от её игры свою перчинку.

Ведь наслаждение без боли не так впечатляет, как то неопределённое ощущение, когда ты и сам не знаешь, то ли она сделает тебе безумно приятно, то, вдруг, больно, слегка куснёт тебя, то снова заставит тебя об этом навсегда забыть и трепетно погрузиться в её глубочайшую нежность. Раз за разом, до самых её глубин. То вновь неожиданно вернёт тебя резцами острого наслаждения к своей реальности И, улыбнувшись, снова позволит тебе ненадолго о себе и обо всём забыть, покачивая тебя на этих ласковых волнах её игры в оральское море глубочайшей любви к тебе. Гораздо более откровенной и искренней, чем все те, кто позволял тебе уже без неё хоть как-то на этих волнах искриться её, её ослепительно яркими плазменными бликами экстаза! Закручивая тебя в белоснежные буруны воспоминаний: о её резцах! И если ещё и крича от боли и наслаждения, то – как чайки – в пронзающей душу тоске по былому счастью!

Но, конечно же, как истинный джентльмен, Лёша сделал вид, что внутри у него совершенно ничего не происходит. Предпочтя остаться для них совершенным, то есть – миражом, а не очередным куражом. Который ещё подумает над тем, стоит ли ему уплотняться и врываться в их сонно мурлыкающую реальность – прямо в спальню. И таять там у них на глазах. И – на устах. Короче, повёл себя как типичный самовлюблённый мармелад. Простите, – китайский мандарин. И его отвезли домой.

После того, как Василиск Иванович разменял родовое гнездо на две квартиры, на Первом и Третьем участках, сам Виталий обосновался на Первом, а его маман – на Третьем.

Когда Банан дал Виталию прочитать «Слепое кино», тот пригласил его спуститься на квадраты его маман и лишь там критически заметил:

– Если бы ты и в жизни был такой же умный, как в своей книге, – усмехнулся он. – Тебе б цены не было. Задним умом и дурак богат. А в жизни нужно соображать налету!