– Да, сэр.
– Тогда перейдем к нашим фотографам. Франк Госсадж и Мэри Бьюканен.
Стол был слишком широк для того, чтобы обменяться над ним рукопожатием, поэтому она просто улыбнулась и кивнула обоим. Франк показался ей приятным, но почти непримечательным, а вот Мэри была яркой женщиной лет под сорок с резкими чертами лица, темными, почти по-мужски коротко подстриженными волосами, в идеально сшитом брючном костюме.
– Добро пожаловать в «Пикчер Уикли», – сказала она, ее шотландский акцент слышался в каждом раскатистом «р». – С нетерпением жду совместной работы.
– Спасибо, – ответила Руби, слишком испуганная пронзительным взглядом и уверенной осанкой мисс Бьюканен, чтобы сказать что-то еще.
– А теперь я хочу представить вас мистеру Данливи, нашему библиотекарю.
Руби обменялась улыбками с человеком лет семидесяти, таким хрупким, что, казалось, любой резкий порыв ветра мог сбить его с ног.
– Мистер Данливи работает в нашем журнале с момента его образования в 1935 году, и могу сказать, что он знает о журнале больше, чем кто-либо другой, включая и меня.
В этот момент в комнату вошел еще один человек и устроился на стуле рядом с Качем. Довольно красивый, со светло-каштановыми волосами, падавшими на глаза, он выглядел лет на тридцать с небольшим – ровесник их редактора. Он протянул ей руку, выдохнул уголком рта дымок сигареты и приглушенно пробормотал «привет».
– Рад, что ты присоединился к нам, – сухо сказал Кач.
– Извини. Телефонный звонок задержал. Это Руби из Америки?
– Да, это мисс Саттон. Руби, это заместитель редактора Найджел Вернон, предположительно опоздавший из-за чего-то неотложного.
– Извини, не мог не договорить. Через минуту расскажу тебе.
– Я не могу ждать. Итак, Руби, наше расписание. Мы начинаем новый номер каждую среду, пока печатается предыдущий. Каждый берет в субботу свободных полдня, не работаем мы и по воскресеньям – мы в этот день свободны от поисков тем. Окончательная корректура выходит во вторник вечером, а на следующий день мы начинаем все сначала. Вам такой режим знаком?
– Да. Мы в «Америкен» сдаем журнал в печать по четвергам, но в остальном все то же самое.
– Тогда вы быстро привыкнете. Хорошо. С этим покончили. Приступаем. Найджел?
– Я только что разговаривал с человеком, который был на острове Гернзи на прошлой неделе, за несколько дней до того, как немцы захватили острова в Канале. Он хочет показать нам кое-какие фотографии. Насколько я понимаю, он заснял ущерб, нанесенный в результате бомбовых ударов за несколько дней до начала оккупации. Нужно, чтобы их просмотрело Министерство информации, они могут оказаться подделкой…
– Давай посмотрим, что они собой представляют, – сказал Кач. – Если они настоящие, я напишу статью о необходимости принятия решения по демилитаризации островов, о судьбе оставшихся там островитян и так далее…
– Верно, – сказал Найджел, делая какие-то записи и выпуская изо рта облачка дыма.
«Удивительно, что он бумагу перед собой видит», – подумала Руби.
– «Звезда Арандоры», – продолжил Кач. – Есть какие соображения?
Руби сделала глубокий вдох и заговорила, прежде чем успела подумать, что лучше бы этого не делать:
– А что, если написать о натурализованных итальянцах – у вас это так называется? Я говорю о людях, которые родились за границей, но прожили здесь достаточно долго, чтобы считать себя британцами. При таком их количестве наверняка есть истории о разлученных семьях. Высылают людей, которых ничто не связывает с Италией, кроме далеких туманных воспоминаний.
– К лагерям нас не подпустят, – сказал Питер, – но можно сходить в Кларкенуэлл. В соборе Святого Петра, наверно, проводят какие-то службы, и они устраивают какие-то шествия.
– Процессию в честь Пресвятой Девы, – вставил Кач.
– Да, оно самое. Я почти не сомневаюсь, что это состоится в ближайшие выходные.
– Хорошо. Бери на себя, Питер.
Руби ощутила укол разочарования, но Питер, судя по всему, знал район, и тема оказалась в надежных руках.
– Откуда вы узнали про «Звезду Арандоры»? – резко спросил Найджел. – Об этом не писали в утренних газетах.
– Капитан Беннетт пригласил меня в итальянское кафе вчера вечером. Он говорил с хозяевами о затопленном корабле.
– Конечно. Он любит это маленькое кафе, где заправляют макаронники.
– Найджел, – резко прошипел Кач.
– Прошу прощения, – сказал Найджел, хотя никакого раскаяния в его голосе не слышалось. – Я только хотел сказать, меня ничуть не удивляет, что он вас туда пригласил. Это любимое заведение нашего старого друга. В любом случае у нас уже есть достаточно материала страниц на восемь. Что еще у нас есть?
– А как насчет Брайтона? – спросила Мэри. – Они закрыли пляжи на время войны.
– Разве они не заблокировали все пляжи вдоль западного побережья? – спросил Найджел. – Почему именно о Брайтоне?
– Вспомните фотографии. Пирсы заблокированы, вдоль берега колючая проволока, брайтонский Королевский павильон обложен мешками с песком…
Кач кивал.
– Мне нравится. Давай-ка пошлем тебя и Руби. Только не сегодня – обещают дождь. И лучше сделать запрос в местное самоуправление заранее. Иначе какой-нибудь чиновный сукин сын назовет вас пятой колонной. Попросите Ивлин – пусть поможет, – посоветовал он, обращаясь к Руби. – А пока просмотрите наши недавние номера – мистер Данливи поделится с вами – и проникнитесь атмосферой. Посмотрите свежим глазом – нет ли каких дыр, которые нужно заполнить.
– Что-нибудь еще? – спросил Найджел, стоявший у стола.
– Как насчет распространения рационирования на маргарин и чай? – спросила Нелл. – Можно было бы поговорить с людьми на улице. Поспрашивать, что их волнует больше. Можно получить немало забавных ответов.
– Договорились. Бери это, Нелл, – сказал Кач. – Питер, есть на этой неделе приличные письма?
– О, да. Много ярости по поводу фотографий с тонущей «Ланкастрией». Высшая степень бесчувствия, выполняем работу Геббельса за него и прочее, и прочее.
– Я думаю, для начала этого достаточно, – сказал Найджел. – Я позвоню парню с фотографиями Гернзи.
– А я позвоню дяде Гарри – не даст ли он отбой.
Ее коллеги вернулись к своим столам, а Руби подошла к Питеру, чтобы он разъяснил ей последнее замечание Кача.
– Питер? Позвольте спросить – кто такой дядя Гарри? Такое странное заявление со стороны Кача. Он и вправду спрашивает разрешения у своего дяди на определенные темы? И вообще – кто этот его дядя?
– Дядюшка Гарри – это наш почтенный издатель. Гарольд Стернс Беннетт.
– Ох ты. Он не родственник капитана Беннетта?
– Его дядя. Потому и «дядя Гарри». Я его никогда не видел, он живет где-то в Кенте, кажется. Теперь он пенсионер, у него куча денег, и по какой-то причине он хочет тратить их на нас.
– Понятно. Ну что ж, пожалуй, я сяду за работу. Как пройти в кабинет мистера Данливи?
– Прямо за этой дверью.
Получив все номера «Пикчер Уикли» с сентября 1939 года, Руби принялась читать и делать для себя заметки, и занималась она этим весь остаток утра. В половине первого, когда ее желудок уже начинал ворчать, зазвонил телефон. Его звук так напугал ее, что она чуть не опрокинула чашку с чаем комнатной температуры, которую Питер принес ей несколько часов назад.
Звонил Кач из своего кабинета в конце коридора.
– Время ленча, – сообщил он. – Мы идем в заведение по соседству.
Она схватила шляпку и плащ и последовала за ним по лестнице на улицу и тут же вверх по ступеням справа от их двери.
– На Флит-стрит немало мест, где можно поесть, – заметил он, – но это мое любимое. «Старый колокол». Здесь выпивали каменщики, которые строили церкви по проектам Рена[3]. А теперь сюда наведываются такие старые борзописцы, как я.
«Старый колокол» имел точно такой вид, какой, по ее представлениям, должен был иметь лондонский паб: повсюду темное дерево, полированная медная отделка у стойки, балки на низком потолке, о которые неосмотрительный человек вполне мог разбить лоб, и неулыбчивый бармен, посмотревший на нее весьма подозрительно.
