Ссадина ныла не переставая. Лопатка превратилась в синий, дугообразный рисунок. Любое движения превращалось в боль. «Если санитар сказал, – подумал Сережа, – значит так оно и есть. Ничего серьезного» Окунул носки в ушат мыльной воды. Спину прорезала резкая боль. Боец сдавленно застонал. «С другой стороны, – продолжал он размышлять, – с позиций по любому не отпустят. Даже в санчасть»

След от саперной лопатки четко отпечатался на спине. Любой врач определит травму как не боевую. Прилетит и старлею, и придурку сержанту. «А главное, за что?!» – от пережитой обиды глаза наполнились слезами. Сережа с детства не умел сдерживать слезы. Да и смех тоже. А улыбался он всегда. В принципе за это и получил лопатой по лопатке. Дурной каламбур рассмешил. Боец хохотнул. Попытался мыльной ладонью вытереть слезы.

На входе откинулась пола. В проеме блиндажа появилась небритая физиономия Киры.

– Ну че? Постирал?

– Да, – проскрежетал Сережа, выпрямляя больную спину.

– Х … на! Так точно! Потняки Дрона тоже постирай.

– Кира … – попытался возразить боец. Сослуживец не дал продолжить.

– Рот закрыл, и выполнять.

– Кира! – настоял Сережа. – Чего ты? Мы же с учебки вместе. Друзья …

– Друзья?! – удивился рядовой. – Стирай, давай. Чмошник.

Горечь перехватила горло. Сережа часто задышал. Мыльная кисть снова потянулась к глазам. Спину прострелила боль. И винить в страданиях некого. «Сам виноват! – выругал себя солдат. – Выполнять приказы надо. Копать быстрее, а не давить лыбу»

Кое как выжал постиранное белье. Развесил тряпье вокруг холодной «толстухи» – самодельной печи, наскоро склепанной из бочки моторного масла. Иногда, по ночам, ее уже топили. Попытался поднять с земли скомканные носки товарища. Боль резанула так сильно, что потемнело в глазах. Ничего не оставалось как упереться здоровой рукой в пол и переждать приступ. Из-за этого и не заметил, как вошли Леха и Губа.

Взводный с ходу плюхнулся на «раскладушку». Губа – он же Костик, полез в «баул». За сгущенкой.

– Постирал? – зевая, спросил взводный.

– Да .. то есть, так точно, – ответил солдат, с трудом распрямляя больную спину.

– Молодец, – Леха снова зевнул, вытягивая свое неестественно длинное тело. – Медальку на полке возьмешь.

– Будешь? – второй сослуживец проткнул штык-ножом жестяную банку.

Взводный, подавляя очередной зевок, промямлил что-то похожее на «Неа»

Костя приложил огромные пухлые губы к отверстию и принялся выливать в себя содержимое банки. От наслаждения веки полузакрылись. Солдат стал похож теленка на сосущего вымя.

– А! – воскликнул Губа через минуту. Смачно рыгнул. Довольные глаза нечаянно упали на сохнущие у холодной «толстухи» носки. – Ты че делаешь, урод?

Сережа проследил за его взглядом.

– Сушу. Сам же просил.

– Не просил, идиот, а приказал! – Губа посмотрел на взводного, растянувшегося на «раскладушке». Хитро подмигнул, на что Леха очередной раз зевнул.

– Приказал, – в знак согласия, повторил Сережа.

– Это, во-первых, мудила! – Костя грохнул на стол полупустую банку и шагнул к сослуживцу. – Во- вторых, пасть закрыл. Старших не перебывай.

Остановившись в шаге от Сережи, Губа угрожающе впился в него своими круглыми как у совы глазами. Ростом он был ниже Сережи, поэтому пришлось задрать голову, отчего костлявая челюсть выперлась вперед. Выглядел он грозно, почти как батальонный. Но весь вид портили пухлые, от чего-то всегда сальные, губы.

– Успокойся, – неуверенно попытался успокоить задиру Сережа. – Чего ты?

В ответ Костя резко дернул головой, словно пытаясь боднуть салагу. Сережа зажмурился и отшагнул назад. Расшатанные нервы обманули. Ему показалось, что сослуживец пытается ударить его лбом в нос.

– Ссыкло, – заключил Губа. – Короче! – его голос сделался грозно приторным. – Для особо одаренных повторяю: я люблю чтобы мои носки пахли свежестью!

Взводный саркастично хохотнул, но перебивать товарища не стал.

– Как там? … Это … Цветной прохладой, – Губа посмотрел на Леху, ожидая, по всей видимости, одобрения.

– Цветочная прохлада? – лениво усмехнулся Леха, поправляя товарища. – Цветочная свежесть, деревня. А прохлада морозная.

– Да мне похрен! – заорал губошлеп в лицо Сергею. – Ты на хрена потняки на «толстуху» поставил?

– Не поставил, а положил, – с нотками скуки в голосе, снова встрял интеллигентный Леха.

– Ага, – согласился Костя и продолжил орать на бесхарактерного новобранца. – Они же дымом провоняются, придурок. Козляра тупоголовая!

Губа снова посмотрел на взводного. Но Леха очередной раз зевнул и повернулся на бок. Процесс «воспитания» ему явно наскучил.

– Так «толстуха» не топлена, – неуверенно возразил Сережа. – Дыма н …

– Молчать! – крикнул Костя, буравя «молодого» выпученными глазами. Выдержал грозную паузу. Затем продолжил, стиснув от ярости зубы. – Взял потняки и перевесил на улицу.

– Ох! – тяжело вздохнул Леха. – Нет тут улицы. И хорош орать. Задолбал.

– С наружу, – поправился Губа. – Я хотел сказать, с наружу. Чего уставился? Выполнять! И таз с зблевухой убрал! Живо!

Сергей собрал постиранные носки. Вышел из блиндажа. Огляделся. Растянутая над траншеей маскировочная сетка тросом цеплялась к брустверу. Крепежная нить показалась бойцу идеальным местом для сушки. Почти как бельевая веревка. Боец наскоро развесил тряпье, собираясь вернутся к следующей порции грязного белья.

– Стоять! – услышал он за спиной командный бас ротного. – Я не понял, воин, ты че творишь?

От неожиданности Сережа вздрогнул. Повернулся. Вытянулся струной. Даже, кажущейся вечной боль в спине исчезла.

– Сушимся, товарищ капитан!

– Сушитесь, … ля? – переспросил командир, по обыкновению, проглатывая матерные слова. – Так может на флагшток труселя повесим? А боец? Как тебе идея? Или ты здесь в одиночестве служишь?

– Неа.

– Ты, – командир подозвал Киру, стоявшему ближе остальных окопных обитателей. Тот подбежал. Вытянулся и лениво козырнул.

– Рядовой Гриш …

– Отставить, – остановил его капитан. – Ответь, рядовой, вот тебе доставляет удовольствие видеть, так сказать, лицезреть, вонючие потняки?

– Никак нет, товарищ капитан.

– Вот и я о том же.

Капитан сорвал с веревки мокрый носок и швырнул его за бруствер.

– Немедленно убрать! – рявкнул он.

– Есть! – хором отозвались Кира и Сергей.

Как только капитан исчез в соседнем «ходе», Кира пнул сослуживца в грудь кулаком. Гаркнул:

– Долбень! Чего смотришь?! Собирай!

Сергей принялся один за другим снимать развешанные носки. Губа, слышавший, а быстрее всего и видевший, «разгон» ротного, отдернул полу блиндажа. Убедившись, что капитан далеко, прошипел:

– Так, боец! Что происходит?

– Убираю вот. Капитан приказал.

– Это, да. Только где мой второй носок? Мой любимый, сука, носок!

Кира, наблюдавший со стороны эту абсурдную сцену, хихикнул. В окопе послышался смех других бойцов. Поняв, что аудитория готова, Губа воспрял. Самоутверждаться на публике куда приятнее, да и полезнее для выработки характера.

– Так, – Сережа растерялся, – капитан выбросил.

– А мне насрать! Где мой носок, придурок!?

– Там, – боец махнул рукой куда-то в сторону бруствера, – говорю же …

– А я говорю, похрен мне! Чтобы через минуту носок был здесь. Выполняй.

– Хорош, Губа? Отвянь от пацана, – заговорил кто-то. Взгляды обратились чуть выше и уперлись в дозорного, ведущего наблюдения с дополнительной ступени. Говоривший даже не обернулся, продолжал следить за подотчетным сектором обстрела.

– Слышь, братан, это мои потняки! – огрызнулся Костя. – И вообще, тебе не кисло? Чего смотришь? – это уже адресовалось растерянному Сереже. – Полез! Давай!

«Ладно, принесу ему его носок, – решил Сергей. – В конце концов я сам виноват. Надо было подумать, что капитану не понравится ожерелье из носков» Он примирительно улыбнулся. Потеснив дозорного, влез на земляную ступень. Подтянулся на хиленьких руках. Покалеченная спина незамедлительно отдала резкой болью. Проглотив предательский стон, вскарабкался на берму. Если бы кто-то не подпер снизу, вряд ли ему это удалось. Еще одно усилие и боец оказался на редкой, пересохшей от летней жары, траве. Стоя на карачках, оглядел пространство вокруг себя. «Где же это чертов кусок ткани?» – сам себя спросил Сережа.