– Выходи, – прошептал он. – Принесу жертву Яму, Александр!

– Может на фиг… – замялся я.

Слова растаяли в многократном скандировании пирующих моего имени. Я потупил еще с минуту, а потом поплелся через заставленные яствами столы к постаменту, на котором оказался кубок. Ладно, угожу принимающей стороне.

Жрец все также смиренно держал кинжал, готовый передать его мне.

– Сын бога!

– Царь всего!

– Царь четырех сторон света!

Кто-то из жрецов схватил кубок, в котором осталась кровь теленка и окропил ей мое лицо, вернее попытался – я придержал его руку и широко улыбнулся, качая головой. Вот это – лишнее.

– Александр Великий!

– Македонянин!

Жрец вложил в мою руку кинжал, кивком указывая на телёнка.

Внимание! Получено задание.

Принести жертву богу Яму.

Я остановился напротив гроба с животным, пожал плечами и перерезал бычку глотку. Кинжал скользнул по артерии. Мой взгляд скользнул по зеркалу и я невольно вздрогнул. В зеркале отражался совершенно незнакомый человек с ярко выраженными чертами лица, с мягким взглядом, с густой шевелюрой…

– Слышь это че за хер? – спросил я, оборачиваясь к жрецу но того уже не было рядом.

Я немало удивился, когда понял, что мужик в зеркале повторяет за мной движения точь в точь. Так это… Я?! Не знаю, как так произошло, но допустим, хотя я бы создал себе другого персонажа. Ко мне подбежал один из головорезов, и вручил полную вина чашу. Я выпил, толпа снова взорвалась. Аристотель поднялся на ноги.

– Внимания!

Ему пришлось несколько раз выкрикнуть свои слова, прежде чем остальные прислушались. Головорезы, вернувшуиеся к ложам, встали и с дружным хохотом подняли чаши. Вино плеснуло на стол, залило блюда, испачкало хитоны, но никому не было до этого дела. Будучи изрядна навеселе, они осушили свои чаши до дна и вернули их на стол, прислуге, чтобы та наполнила чашы вновь.

– Слово Аристотелю! – вскричал один из них.

– Слава учителю Александра!

Старик дождался пока в зале повиснет тишина, продолжил.

– Предлагаю выпить за то, что может показаться безумием на первый взгляд! – вкрадчиво сообщил он. – Выпьем за то, что кажется невероятным, если такое случится с тобой Кен или с тобой Архон, да и со мной этого не может произойти!

Аристотель замолчал, медленно, с прищуром обвел взглядом пирующих.

– Выпьем за воскрешение царя Александра! Великого Александра! Ура!

– Ура! – ответил дружным ревом хор голосов.

Лес рук с чашами вина взметнулся вверх. Я сидел на своём ложе, куда вернулся уже заметно прибуханный, и то и дело поднимал свою чашу.

***

– Если продолжишь так пить, Александр, то скоро вновь окажешься на том свете и лично передашь привет Аиду!

Аристотелю хватило сил поволочь меня прочь с пира на своем горбу, не обращая внимание на то, что я развлекался игрой в коттаб. Время перевалило далеко за полночь, но праздник был в самом разгаре. Головорезы, на деле оказавшиеся ближайшим окружением македонского царя выпили безумное количество вина, в ход пошел не один геркулесов кубок, но никто не думал останавливаться, веселье шло до утра.

– Дед не грузи, – выдавил я, язык переплетался.

Я плеснул в Аристотеля вином, как в коттабий. Старик ловко увернулся.

– С ума сошел трепаться с Антипатром? – прошипел Аристотель.

Я смутно припомнил, что Антипатр – нормальный такой оказался мужик, прошедший несколько военных компаний, заслуженный ветеран. Че с ним не так то?

Аристотель оглядывался и вежливо прощался с пирующими. Головорезы пребывали в такой кондиции, что едва держались на ногах.

Старик, пользуясь случаям, что я тоже под шафе, вытолкал меня в шею за двери и поспешно захлопнул их за собой. Я чуть не завалился на пол, споткнулся о порог, но сильные руки Аристотеля удержали меня, не дав упасть. Старик деловито окликнул двух охранников, с любопытством наблюдавших за тем, как царь уходит с пира, еле-еле передвигая ногами.

– Сообщите начальнику караула, что владыка собирается на покой!

Один из охранников бросился выполнять поручение. Второй встал по стойке смирно, уставился в пол и отвел взгляд. Я попытался вызвать информацию о нем у системы, но из-за того, что был в зюзю, ничего не вышло. Тогда я снял с себя венок из плюща, врученный мне накануне Аристотелем. По словам деда, венок помогал защититься от опьянения. Работал он хреново, честно скажу. Я повертел его в руках и нацепил его на голову бойца, который даже не шелохнулся.

– Вольно, салага! – расхохотался я, головорез явно не понял, о чем с ним говорят.

– Александр… – Аристотель, бледный, как грозовая туча, не успел договорить, потому что я перебил его.

– Погоди, старый, лучше притащи вина, чтобы салага выпил за мое воскрешение!

Вместо ответа старик потянул меня через коридор, не обращая внимание на мои препирания.

– Дед, ну не обламывай, ешкин кот!

      Я несколько раз попытался заговорить со своим спутником, но Аристотель делал вид, что ничего не слышит. Мы миновали несколько пролетов, в каждом из которых встречались с вооруженными отрядами охранников и подошли к массивной расписной деревянной двери, где стояло четверо бойцов вооруженных ксифосами, в доспехах. Я вызывающе вымерил их взглядом, всерьёз подумывая надрать зад всем четверым за раз (что за пьянка без драки!), когда передо мной вырос настоящий громила ничем не уступающий в антропометрии молодому Шварценеггеру в первом Терминаторе. Его я узнал сразу – хорошо запомнил с встречи по площади.

– Повелитель! – вскричал громила.

– Хера тебе надо, Перди… Перда… – я положил руку на его плечо, силясь, впоснить имя своего телохранителя.

А у нас ведь еще чат кажется общий был – так почему он не работает сейчас?

Аристотель медленно покачал головой.

– Пердикка, проводи Александра.

Громила понимающе кивнул, на лице его появилось озадаченность. Четверо бойцов, в отличии от охранников стерегших пир, носили полные металлические доспехи. Я постучал по груди одному из бойцов,

– Саечка за испуг! – хлопнул двумя пальцами по выприающему подбородку, от чего воин вздрогнул, клацнув зубами, но не шевельнулся.

Аристотель перекинулся с охраной парой фраз, после чего нам открыли дверь и помогли Аристотелю завести меня в комнату, уложив на кровать. Бойцы вышли, оставив меня наедине со стариком. Через несколько минут, пока Аристотель мерил шагами комнату из угла в угол, Пердикка принес в покои кувшин. Аристотель хлопнул телохранителя по плечу, прося удалиться. Пердикка не ослушался, но с беспокойством во взгляде посмотрел на меня, я подмигнул ему в ответ.

– Десантура!

Массивная дверь плотно закрылась, старик в довесок задвинул засов, держа кувшин в дрожащей руке.

Несмотря на опьянение, я заметил, что старик нервничает и не находит себе места. Пока дед сходил с ума сам с собой, я уставился на потолок с изображением мозаики с осадой крепости. Голова кружилась, потому мозаика плыла, переворачивалась, но не успел я закрыть глаза и забыться сном, как Аристотель подскочил к изголовью кровати и перевернул кувшин над моей головой. Ледяная вода, будто из проруби, привела в чувство. Я подскочил с промокшей насквозь простыни. Старик смотрел на меня в упор строгим взглядом.

– Охерел совсем? А если втащу? – выпалил я.

– Поговоришь еще! – дед влепил мне пощёчину, не дав опомниться.

Пощечина вышла хлесткой, голова болтанулась, но надо признать Аристотель добился нужного эффекта. Я протрезвел. Пусть все еще кружилась голова от выпитого вина, но взгляд сфокусировался, в глазах перестало двоиться. Старик уставился на меня, утер струящийся пот краем хитона.

– Паршивец, – сорвалось с его губ.

Я молча сидел на краю мокрой кровати, приходя в себя, пока Аристотель деловито поставил кувшин на стол.

– Видел бы ты себя на пиру! Так не подобает вести себя великому царю!