Вокруг пана Поплавского начал сгущаться туман. Мгновение спустя я поняла, что виной этому накатившие на глаза слезы. Вот про кровь рыжеволосого мужчины моему отцу бы точно не понравилась. Он никогда не был сторонником магии на кровавых ритуалах. А алхимия, похоже, без нее не обходится.
— Если захочешь заниматься алхимией в частном порядке… — разоткровенничался он дальше, — а девушка ты одаренная… можешь обращаться. И вообще, считаю преступлением, когда дети отвечают за проступки родителей. Уж тебе-то не нужно было запрещать заниматься биомагией…
— Мои родители ни в чем не виноваты, — перебила я.
— А… — растерялся Янус Поплавский. — Так-то да… Я ж не обвиняю… но… правда, а ее ж не скроешь… Но я на твоей стороне!
— Я выясню, в чем правда! — бросила я ему в лицо и отсела ближе к окну. Положила локоть на выступающий подоконник, опустила на него голову и сжалась калачиком. Мне ведь даже попрощаться с родителями не дали!
А может, это все чья-то глупая шутка?
Глава 5
В Северном Москинске поезд стоял всего минуту.
Да и простой он больше, я бы точно так же, наскоро попрощавшись с говорливым попутчиком, пулей выскочила из вагона.
Пять часов бездействия в душном вагоне стали для меня настоящей пыткой.
Быстрым шагом пересекла платформу и вышла из бетонного здания вокзала. На улице оказалось премерзко. Тусклое серое небо низко висело над крышами домов, словно на дворе не май, а глубокая осень. Холодный ветер теребил грязные листья деревьев, на тротуарах виднелись болотистые пятна луж. Воздух был настолько пропитан угольной пылью, что защипало глаза. А я уже успела отвыкнуть от промышленных кварталов с фабриками и мастерскими, отравляющими воздух своими дымами.
Пригород, где располагалась закрытая территория Колледжа биомагических искусств, не был похож на Северный Москинск. В удаленном от города и затерянном в междугорье, в нем не существовало нищеты и мусорных отбросов, не было попрошаек и бездомных. В колледже даже из отходов извлекали вторичное сырье, которое можно было использовать в исследовательских лабораториях. У студентов была крыша над головой и полное обеспечение, а во внутреннем дворе, благодаря усилиям садовников-роботов, росли плодовые деревья. Наши занятия строились таким образом, что после первого семестра мы уже владели несколькими магическими защитными приемами. Специальным заклинанием могли уберечь свои конспекты от чужого прочтения, знали заговоры, открывающие сложные замки, да и много других хитростей, которые обычному человеку ни за что самостоятельно не постичь.
Но я сильно сомневалась, что все это защитит меня сейчас здесь.
Я подняла воротник болоньевого плаща. В два часа дня есть шанс заплатить за конный экипаж не такую высокую цену, как извозчики будут требовать к вечеру. Хотя сейчас я готова была отдать не три или даже четыре доли, а все имеющиеся у меня семь эйри*, только бы скорее оказаться дома.
На площади перед вокзалом, как всегда, толкотня. Я начала протискиваться между толпящихся грузчиков с тележками к свободному экипажу, запряженному одной лошадью. Тут меня окликнул мужской голос, и я оглянулась. Перепрыгивая через лужи и лавируя между людьми, ко мне бежал пан Поплавский наперевес с моим саквояжем из потертого коричневого кожаного заменителя.
— Ну что же вы, барышня, — произнес педагог с тяжелой одышкой. — Вещи в вагонах забываете. Вас проводить?
Я прикрыла на мгновение глаза. Голова не соображала. Бросив что-то вроде «благодарю, не стоит», взяла из его рук свой саквояж и поплелась дальше.
Наняла двуместный экипаж с откидным верхом. Заверила кучера, что поездку оплачу по тарифу. Закинула саквояж и залезла следом.
Куда же мне ехать?
Призрачное ощущение, что родители ждут меня дома и, стоит лишь заявиться на порог, кинутся меня обнимать, никуда не делось. Только вот в письме четко сказано, что мастерскую и нашу квартиру опечатали и попечителем мне назначили тетушку Ойле, папину родную сестру.
Не узнав собственного голоса, назвала адрес тетушки Ойле, но тут же передумала и проговорила улицу и номер дома, где прожила всю свою жизнь — Богоявленский переулок, дом шестнадцать. Меня отбросило к спинке сиденья — лошадь тронулась и, набирая ход, весело застучала по разбитой брусчатке копытами. Я поглубже забилась в коляску, сунула руки в карманы плаща и уставилась в спину извозчика.
Экипаж следовал по Народной авеню. Улицу эту я знала хорошо — здесь располагался типографский дом, в котором мама служила линотипистом, так что я заблаговременно отвернулась и даже прикрыла глаза. В воображении тут же возникли строчки из злосчастного письма, которое я еще в поезде сунула поглубже в кожаный саквояж:
«За нарушение Высочайших Императорских Указов Амбросимов А. Р. и Амбросимова Б. Я. приговорены к высшей мере наказания».
Высшая мера наказания!
Заниматься биомагией в Москинске можно, но только по специальной лицензии, следит за этим особый отдел полиции. Суровые жандармы в начищенных медных касках, с серебряными угольчатыми шевронами на рукавах ходят парами и вынюхивают все, что кажется им подозрительным. Но в моих родителях ровным счетом ничего подозрительного не было. Это самые честные и порядочные люди, которых я знаю.
Экипаж остановился возле нашего подъезда.
Кучер взял пять долей. Не так уж и мало, но с вещами через весь город я бы добралась только к поздней ночи. Подхватила с пола саквояж и спрыгнула на землю.
Парадная дверь открылась, и из подъезда показался Альберт, сосед со второго этажа. В лоснящейся, словно вымазанной жиром, кожаной коричневой куртке. Видеть мне никого не хотелось, и я резко отвернулась. Подождав с минуту, пересекла тротуар, потянула на себя разболтанную старую дверь и оказалась в подъезде. От стен с облупленной зеленой краской и кафельного пола потянуло знакомой сыростью.
Поднялась на третий этаж.
Одиннадцатая дверь направо, обтянутая красным дерматином.
Толстые мухи, пытаясь вырваться на свободу, жужжали у запыленного окна. Все как всегда…
Словно утром вышла из дома — если бы только не крестом приклеенные на красный дерматин желтые предупреждающие полосы. Я подошла вплотную к двери. Знала, что мне никто не ответит, но я постучала. Бросила саквояж на затертые коричневые плитки кафеля и начала тарабанить кулаками. Ужасно пожалела, что при отъезде в колледж оставила свои ключи дома.
За спиной щелкнул замок.
— Мон? — послышался сзади хрипловатый голос.
Глава 6
Я повернулась всем телом. В дверях квартиры напротив стояла Кэтлин Зорина, подруга родителей. Даже в толстом синем свитере и длинной бордовой юбке она выглядела стройной и элегантной. Ее темные миндалевидные глаза мгновенно наполнились влагой.
— Милая, тебе нельзя здесь находиться, — прошептала она. — За тобой могут следить. Поезжай к Ойле.
Писательница говорила тихо, но каждое ее слово падало на мою голову тяжелым, оглушающим ударом. Ее встревоженное лицо пугало меня, будило ноющий страх в сердце.
— Кэтлин, неужели все правда? — мой голос дрогнул.
Писательница протянула в мою сторону руки. На ватных ногах я шагнула вперед и уткнулась в ее шею, почувствовала до боли знакомый запах яблочной пастилы. Кэтлин принялась гладить меня теплой ладонью по затылку.
— Как образуется все, обязательно ко мне приходи. Ладно?
Я горько ухмыльнулась.
Что образуется?
Каким образом?
Выбитая из привычной колеи своей жизни, я потеряла осознание своего места.
Но подставлять подругу родителей нельзя. Мало ли, вдруг и ее посчитают сообщницей если не папы с мамой, так моей. От жандармов, наделенных властью, всего можно ожидать. Горячо обняла Кэтлин, втянула напоследок запах яблок, быстро распрощалась и пустилась прочь из подъезда.
Снова надо мной серое небо.
Со всех улиц, как из разветвленного чрева металлического чудовища, доносились звуки непрекращающихся работ с промышленных предприятий. Воздух был наполнен едкими запахами, вникать в которые мне совершенно не хотелось. Посмотрела на часы — без четверти пять. Нужно поторопиться, чтобы успеть к тетушке до комендантского часа. Мне предстояло дойти до Рабочей улицы, спуститься к набережной Алура, а там пять кварталов по правому берегу. До девяти успею, деваться некуда — все равно лишних долей на извозчика нет. А когда смогу заработать — неизвестно. Побрела по Богоявленскому переулку в сторону Рабочей.
