Хотя Лена не просто так водила. Она не только ласкала; она меня успокаивала. Молодой бескомпромиссный духовный хуй не может воспринимать культуру отстраненно. Для него встреча с культурой - всегда половой акт. Он может воспринимать культуру только с энтузиазмом, только с эрекцией. Или не воспринимать ее совсем. Если культура действительно хороша, то она должна вызывать у молодого бескомпромиссного хуя эрекцию. А "Сталкер" был хорошим фильмом; поэтому и возбуждал. Поэтому на "Сталкере" меня надо было успокаивать. А в цирке меня успокаивать было не надо. В цирке я скучал. В цирке молодого, бескомпромиссного, требующего немедленного результата вот прямо здесь и вот прямо сейчас хуя надо было возбудить. В цирке секса не было. В "Сталкере" секс был. Был и ум; это - Лена, которая сидела рядом. На "Сталкере", если бы не Лена, я был бы фабрикой по производству духовной спермы. Я бы мог залить весь кинотеатр! Сейчас бы я вопрос об эрекции в цирке или на "Сталкере" решил в пользу цирка. Или не решал бы его вообще. Но тогда я его решил, конечно, в пользу "Сталкера". В пользу духовной эрекции на "Сталкере" и всей остальной в цирке.
Лена на "Сталкере" плакала. Водила меня по хую и плакала. Она была влюблена в Кайдановского, сыгравшего в "Сталкере" главную роль. Она хотела предложить ему в "Вишневом аде" Федю. Я ревновал Лену к Кайдановскому и отговорил ее. Роль Феди досталась мне. Но я не хотел играть Федю. Я уже не чувствовал себя актером. Но ради Лены я был готов сыграть Федю. Но я совершенно не понимал Федю. Ну, Федя. Ну, допустим, интересный типаж очередная невинная жертва русской литературы. Но играть-то там что?
Федю можно было сыграть только глазами. Чтобы в глазах стоял вопрос "за что?". Но в моих глазах уже не было места вопросу "за что?".
Тогда нельзя было поднимать руку на "Сталкера". У "Сталкера" была мощная крыша - духовность. Самые главные русские боги берегли "Сталкера". Веером для "Сталкера" были крылья самых лучших русских ангелов. В "Сталкере" открывались самые прочные русские замки. На "Сталкере" пеклись самые вкусные русские блины. Все самое-самое: самое чистое, самое обжигающее, самое испепеляющее, самое обнадеживающее стояло за "Сталкером". На "Сталкера" наезжать тогда было нельзя. И сейчас тоже нельзя. Но сейчас мне уже все равно. Сейчас, из пика ситуации провала почти конца девяностых, разницы между можно и нельзя больше нет. Все уже можно и нельзя одновременно.
Сейчас у кино другая крыша - политкорректность. Крыша политкорректности все же лучше, чем крыша духовности. Крыша духовности в итоге раздавила кино; осталась только одна крыша. Крыша тоже развалилась. А крыша политкорректности оставляет все же больше простора для кино, чем крыша духовности. Но русского кино это не касается. Русского кино не касается уже больше ничего. Русское кино ушло из-под крыши духовности, но так и не смогло найти себе крышу политкорректности.
Героем нового "Сталкера" мог бы стать хитрый гомосексуалист. Или простодушный еврей. Или буддийски настроенный к жизни поросенок. Или еще что-нибудь такое политкорректное. Но не станет; нового "Сталкера" потому что никогда уже больше не будет!
После "Сталкера" мы пошли в гости. При советской власти у русских людей было принято, особенно после сильных культурных потрясений, ходить в гости. По дороге мы почти не целовались. В гостях Лена разговаривала с хозяевами дома, а я смотрел в другой комнате футбол. Я терпеть не могу спорта. И футбол не люблю. Но иногда я люблю смотреть футбол. Иногда имеет смысл смотреть футбол. Футбол иногда помогает в оформлении шкалы ценностей. И кроссворды люблю решать! И селедку люблю с луком. Без лука тоже люблю, но с луком люблю больше. И вареную картошку люблю - с водкой, селедкой и луком. В простых удовольствиях есть вполне конкретная энергетика, которой нет в удовольствиях сложных.
Когда Лена вошла в комнату, где я смотрел футбол, она оцепенела. А потом едва не устроила мне скандал. Действительно, как же можно после "Сталкера" смотреть футбол?! После "Сталкера" надо думать, думать, думать и думать. Думать о "Вишневом аде". А футбол после "Сталкера" смотреть нельзя. Футбол после "Сталкера" могут смотреть только идиоты. И обыватели. И проклятые коммунисты. Все те, кому скучна или просто не по зубам духовность "Сталкера" и кого тянет на разрешенные советской властью простые удовольствия. "Ты бы еще кроссворд решал", - Лена уже была готова к скандалу.
Мне стало стыдно. Я же не конформист! Я же все-таки будущий актер-маяк! Я же как-никак молодой бескомпромиссный непредсказуемый хуй! И я перестал смотреть футбол.
Сейчас я бы уже не стал смотреть после "Сталкера" футбол. Прежде всего потому, что сейчас бы я не стал смотреть "Сталкера". Сейчас для футбола уже просто бы уже не было причины. А у меня не было бы повода для стыда.
Я не люблю интеллигенции. Интеллигенция меня тоже не любит. Но если еще есть люди, которые любят интеллигенцию, мне проще полюбить этих людей, чем интеллигенцию. А если есть люди, которые любят меня, то интеллигенция в состоянии полюбить этих людей. А потом интеллигенция сможет через этих людей полюбить меня. Так всем будет проще. В тот вечер в доме, где мы с Леной оказались, было много интеллигенции. Лена заворожила ее "Вишневым адом", а мне так и не дала досмотреть футбол.
Лена волновалась. Она снова и снова пересказывала концепты "Вишневого ада". Ее внимательно слушали. Я высказывал свои соображения насчет Феди. Федю можно было сыграть с гитарой; ведь Федя - в душе поэт! Федю можно было сыграть и без гитары. Федю можно было сыграть даже и без слов - только телом и глазами. Федю можно было и совсем не играть. Только я пока не решался сказать об этом Лене. А интеллигенции тем более не решался сказать. Для них это было бы ударом. Мне приходилось беречь и интеллигенцию, и Лену.
Тогда интеллигенция любила театр и, естественно, любила Чехова. А больше всего любила "Вишневый сад". И с нетерпением ждала метаморфозы "Вишневого сада" в "Вишневый ад". Потому что, хотя у Чехова был сад, но вокруг-то был недвусмысленный ад. Вокруг была советская власть. И этот ад куда-то надо было девать. А куда? Только в сад. Сад мог бы вполне поглотить ад. А затем, поглотив, перевоспитать его в рай. Или хотя бы нейтрализовать.
Понимаешь, Лена, тогда я боялся тебе об этом сказать. И сейчас боюсь. Но все-таки скажу. Твой, Лена, "Вишневый ад" - такое же говно, как и не твой "Вишневый сад". Оба они говно. А "Вишневый ад" даже большее говно, чем "Вишневый сад". "Вишневый сад" все же чистый секс и чистое говно. А "Вишневый ад" - грязный секс и понос. В "Вишневом аде" ниже уровень качества говна. Но тогда я был так же заворожен "Вишневым адом", как и другие.
Лена увлеклась. Она без конца варьировала декорации и музыку к спектаклю. Меня попросили прочитать монолог Феди. Я отказался. Лена украдкой погладила мне хуй. Вдруг кто-то вздохнул. Все думали, что это вздохнул я, отказываясь читать монолог Феди. Но я не вздыхал - я в этот момент был занят. Я отказывался читать монолог Феди; мне некогда было даже вздохнуть. Это вздохнул хуй. Русский хуй обиделся и вздохнул. И правильно сделал, что вздохнул! Лена его обидела. Русский хуй только с виду грубый медведь. Но в быту он - нежная душа. Его легко обидеть. Вот Лена его и обидела! Лена его слишком быстро погладила. И даже не услышала его вздоха. Лена была погружена в "Вишневый ад". Ей нравилось, как ее слушают и кто ее слушает.
Мы были в интересном месте. Возможно, это была мастерская. А может быть, квартира. Квартира как квартира. Я многого не помню. А многого не хочу помнить! Не хуя помнить всякую хуйню! Но многое вот именно что искренне не могу вспомнить. Как Лена гладила хуй - помню. Как хуй вздохнул - тоже помню. А где это было конкретно - не помню. Но помню, что место было интересное. И люди вокруг тоже.
Это была не просто интеллигенция, завороженная "Вишневым адом". Это была интеллигенция, специально предназначенная для того, чтобы оценить "Вишневый ад". Это была элита. Богема. Сливки. Пенка. Я не знаю, элита я с богемой или нет. Возможно, нет. Возможно, именно элита с богемой. Может быть, я всегда был только элитарной богемой; или богемной элитой. Я никогда об этом не задумывался. А надо бы! Но с этими людьми я чувствовал себя плохо. Все они были абсолютные, законченные козлы. Это были лучшие люди своего времени. Именно поэтому они были абсолютные, законченные козлы.
