Неожиданно обладатель главного приза, усатый, широкоплечий мужчина лет сорока, шагнул вперёд и спросил:

– А когда это будет, Эдуард Михайлович?

Пархомов переглянулся с Владимиром Сошниковым и ответил:

– Через десять дней.

– Тогда прошу меня простить, но я сразу откажусь, – твёрдо сказал усач. – У меня жена рожать должна, я из дому ни-ни. Вон, Машуня пусть едет, надо пропускать молодёжь!

– Жаль, – покачал головой Эдуард. – Но отказаться – ваше право. Мария, вы как, в игре?

Шехонская сглотнула и дрогнувшим голосом ответила:

– Конечно!

Разошлись возбуждённо переговаривавшиеся зрители. Участники погрузили свои котлы, остатки продуктов, посуду и припасы на воздушные платформы и двинулись к выходу. Судьи, строго предупреждённые Сошниковым об отправлении яхты через два часа, разбрелись по городу.

Со скамейки, стоявшей в сторонке, поднялась Марина, до этого что-то быстро писавшая в блокноте, подошла к Эдуарду и сказала:

– Ну что, Пархомов, мои поздравления!

– С чем? – хмуро спросил он.

– С первым блином. Может, он и был комом, но ты сумел дело поправить, так что поздравляю, и искренне.

– Спасибо. Ты сейчас на «Оливье»?

– Нет, сперва схожу на почту, отправлю статейку. Сам знаешь, на воде магвестники не работают, да и электронная почта не особо.

Пархомову до рези в глазах хотелось заглянуть в отправляемый ею текст, но он сжал зубы и удержался. Поинтересовался только:

– Когда и где должно выйти?

– Сюрприз, сюрпри-из, – пропела женщина, ослепительно улыбаясь. – Тебе понравится, Эдик! А если и не понравится, то самые полезные лекарства ведь горькие. Не правда ли?

И, выпустив эту парфянскую стрелу, она быстро пошла к выходу из парка.

Оставим на мгновение наших героев, и воспользуемся особыми возможностями автора, заглянем в ту самую статью. Что же написала госпожа Красовская о калязинском фестивале?

«Всяческие кулинарные фестивали, словно вражеское войско, покатились по Царству Русь, сминая и коверкая родную кухню…

Кто-то сказал этим, простите, поварам, что уха и рыбный суп суть разные вещи, вот они и стараются, варят-наваривают, а в котле всё одно жиденькая похлебочка…

В ресторан можно влюбиться, если в нём подают правильные пирожки: в меру тонкое нежное тесто, с божественной начинкой, с загорелой спинкой. Ресторан можно возненавидеть, если в нём подают невкусные солёные огурцы. Что же я попробовала сегодня? Битые, квашеные, перченые, верченые огурцы – много ли на свете шеф-поваров, способных испортить наших зелёных любимцев, забить их неповторимый аромат, превратить в размазню их дивный хруст? И неужели все эти умельцы сосредоточились в городе К., первом пункте заявленного фестиваля ухи?..

Рыба, что красная, что белая, была переварена, успела до подачи посетителям постоять, устать от самой себя, пропитать всё вокруг тяжким рыбным духом…

И никакие «магические методы и техники приготовления» не помогут сделать еду вкусной, если не у тебя к этому таланта. Или тебя хотя бы не научили ремеслу…»

Леонид Грабовой, один из двух стюардов «Люсьена Оливье», заканчивал уборку в каюте госпожи Красовской.

Вообще Леонид любил свою работу, ему казалось, что с каждым вычищенным ковром и протёртым от пыли столиком чуточку чище становится весь мир. И неважно, что завтра пыль сядет снова, а на ковре появятся следы подошв: всё это так просто исправить. Протереть зеркало, налить в сверкающий графин свежей воды, застелить постель хрустящей от чистоты простынёй…

Но вот убираться у Красовской ему не нравилось. Она не давала себе труда хотя бы сложить на стул сброшенную одежду, оставляла следы жирных пальцев на лакированной поверхности тумбочки и на зеркале, а прямо на постели могла бросить конфетные фантики и тарелку с яблочными огрызками.

– С другой стороны, – пробормотал Леонид, – спасибо, что на тарелке, а не прямо на простыне.

Он критически осмотрел сияющую чистотой каюту и покачал головой: ярко-красный чемодан, стоявший возле кресла, нарушал гармонию пространства. Осторожно взявшись за ручку, Леонид передвинул чемодан к шкафу, так, чтобы кресло его прикрывало. Внутри чемодана что-то булькнуло, и стюард насторожился: вчера вечером шеф – в смысле, владелец яхты, Эдуард Пархомов – строго-настрого повторил всему персоналу, чтобы госпоже Красовской спиртного не давать ни грамма.

– Это не вода, – подбодрил Леонид сам себя. – Воду или сок она бы не убирала. Но лезть в чемодан? Пожалуется, скажет, что я неё брильянты украл, и привет. Нужен свидетель…

Первым человеком, попавшимся ему на палубе, был капитан, с самым деловым видом шедший к трапу.

– Валерий Николаевич! – прокричал запыхавшийся Леонид. – Валерий Николаевич, у меня проблема, помощь ваша нужна!

В каюте капитан подёргал чемодан из стороны в сторону.

Тот булькнул в ответ.

– Ну вот, я ж говорю – воду бы она прятать не стала, – повторил стюард.

– Открывай, – Валерий Николаевич кивнул. – Под мою ответственность.

Из чемодана был извлечён и поставлен на столик красивый хрустальный штоф, на две трети заполненный золотисто-коричневой жидкостью. Капитан открыл пробку и со всей осторожностью понюхал.

– Аква-вита, – сказал он авторитетно. – Островная, копчёная. Уноси.

– Куда, в бар?

– Нет, Лёня, какой бар? Ко мне в каюту, в сейф уберу и вечером Эдуарду Михайловичу доложу, как вернётся. У нас с тобой есть приказ, Красовской спиртного не давать, а приказы не обсуждаются.

В начале пятого двое матросов убрали трап, корпус «Люсьена Оливье» дрогнул, и полоска воды между нею и причалом стала расширяться. Судьи помахали собравшимся на берегу, повернулись к хозяину яхты, и Алексей Власов спросил:

– Какие дальнейшие планы, Эдик?

– Солнце ещё высоко, предлагаю остановиться где-нибудь в приятном месте и позагорать. Потом ужин, а завтра утром приходим в следующий пункт, город Мышкин. Место туристическое, ресторанов там побольше, чем в Калязине, так что и конкурс должен быть интереснее. Согласны?

– Почему бы и нет, – пожал плечами Власов. – Пошли искать плавки, ребята!

Марина вернулась в свою каюту.

Она почти опоздала к отправлению яхты, и подозревала – да что там, была твёрдо уверена – что ждать её никто не станет. За несколько часов, проведённых ею на берегу, она успела попробовать пару вариантов этого пахнущего рыбой варева, написать статью со справедливой критикой фестиваля и его участников, отправить эту статью по адресу, вернуться в городской парк и купить пару баночек мёда для мамы.

Устала.

Набегалась, понервничала, да и голова после вчерашнего была тяжёлая. Хуже всего было то, что ей померещилось в толпе знакомое лицо, лицо, которое Марина никогда больше не хотела бы видеть. Теперь она не могла понять, был ли это фантом разгорячённого воображения, или действительно среди гостей мелькнул Дима Жарков.

Жарков, которого она любила без памяти, а потом разлюбила. Жарков, которого променяла на богатого, красивого, вальяжного, успешного Эдуарда. Променяла, а потом утопила в самом глубоком болоте, какое смогла найти в московском поварском сообществе, и ещё придержала, чтобы не выплыл.

– Сколько ж лет прошло? – Марина подошла к зеркалу, посмотрелась и стала разглаживать морщинки на лбу. – Восемь, да… Всё-таки тогда ресторанная критика имела куда больше весу, сейчас, кроме коллег, мало кто читает. Публика этими скандалами насытилась, а жаль!

Тут она покосилась в сторону чемодана, который – стюард, зараза! – переставили в сторону.

– Выпить? Нет, подожду до ужина. Сооружу себе «ночной колпак»[5], и пусть мне снятся зелёные холмы Эрина…

«Люсьен Оливье» бросил якорь возле симпатичного песчаного бережка в получасе ниже Калязина по течению Волги. В два захода лодка перевезла всех желающих туда, и матросы расставили шезлонги. На борту яхты осталось четверо пассажиров.